почему ты звонишь мне только когда ты под кайфом?

Дождь за окном быстрыми скачками ударяется об стекло, заставляя парня наконец расслабить хватку своей правой руки, в которой так напряжённо покачивается ручка с синими чернилами. Воздух комьями выходит из лёгких, освобождая место для более приятного и прохладного, ведь окно в комнате открыто, хоть и совсем немного, чтобы голова не перегрелась от мыслей и идей. И Финн не спешит закрывать поток, а лишь завороженно наблюдает, как капли дождя медленно скатываются по чуть запотевшему стеклу, пока их со скоростью дождя не заменяют другие. Полностью замкнутый круг, по крайней мере, пока идёт дождь. И Вулфрад, сам для себя неприятно, сравнивает себя с этим замкнутым дождливом кругом, будто бы сам он являлся склизкой и холодной непогодой, от которой одни несчастия и беды. Вздыхает вдруг гулко, встрепетнув тёмного цвета волосы своим резком наклоном назад, прямо на спинку стула и, прикрыв глаза, потирает лицо руками, подушечками пальцев надавливая на усталые мышцы и глаза, якобы пытаясь самого себя в чувства привести. Но всё без столку. Дождь и буйный ветер как будто бы всё желание к работе отбили, принесли за собой тёплую и приятную лень, что огнём разливалась по телу, заставляя ввалиться в сладкий полудрём от тяжёлой и длительной работы, хотя Финн такой её явно не считал. Работа занимала важную часть в его жизни, и он часто не давал себе продохнуть, не жалея сил и нервов. И как-то странно самого себя начинает ненавидеть, когда вдруг мысли начинают напоминать смутный и вялый рой мотыльков, пытаясь убаюкать его, а тело не поддаётся приказам мозга, будто бы юноша парализован сам собою же. И работа над текстом для песни или над ещё чем-нибудь кажется таким непосильным трудом, как будто ему придётся многотонный кусок металла в воздух поднять.

- ну, давай же... -

Как бы сам себя подбадривал Вулфрад, но тело продолжалось покоится на месте, а конечности понемногу неметь, хотя в его небольшой, съёмной квартирке пока что тепло, не смотря на открытое окно. И вздох, полный ненависти к себе и к атмосфере вокруг, иначе просто расслабленный, вырывается из его губ, и он позволяет сну, дождю и лени захватить себя в крепкие и мягкие объятия хотя бы на минуту. А может даже на двадцать минут... Может потом он сможет доползти до кровати и дать телу наконец отдохнуть, хотя может и продолжит работу, если проснётся ночью вновь. Но скорее всего проспит до утра, проклиная день и всё вокруг, потому что расписание опять сползло вниз из-за его лени и недомогания.

Но из дрёма его вырывает вибрация телефона, звучно разносившаяся эхом по всей комнате, отчего тот, лишь слегка вздрагивает, как бы от испуга, потому что квартира новая, вещами ещё толком не заставленная, и звуки в ней, словно в какой-то студии звукозаписи, где Финн бывает чаще, чем дома. Наверное помещение поэтому ещё пустует. Но уютно в ней всё-таки, как ни крути.

И желание посмотреть, кто же удосужился потревожить его идиллию, у него отсутствует, будто бы он и так знал, кто это мог звонить или может тело всё ещё было в состоянии расслабленности, мышцы в себя ещё не пришли, и подняться со стула и дотянуться до телефона казалось чем-то невозможным. Финн ожидал собственного решения, постукивая пальцами по покрытому лаком, деревянному столу. Вздыхал, собирался вставать, но вновь размышлял, а нужно ли ему тревожить этот вечер? Он мог просто проигнорировать и лечь спать наконец, но телефон не переставал гудеть и двигаться на краю стола. Он уже наровился упасть и возможно разбиться об пол, но звонок прекратился, и Вулфрад облегчённо вздохнул и даже улыбнулся.

Силы наконец вернулись в его тело, и он встал, медленно бредя к выключателю, чтобы погасить свет на кухне, но телефон снова завибрировал, выбивая из колеи вновь. И Финн злился на будущего собеседника и на себя, что не взял трубку ранее, потому что скорее всего, ему придётся извиниться или придумать глупое оправдание. Но как только юноша уже собирался взять в руки телефон и ответить на звонок, устройство снова стихло, и Вулфрад решил узнать от кого шли звонки. Но мысли, глупые и навязчивые мысли подкрадывались незаметно и были вызваны тем, что второй звонок сошёл на нет довольно быстро. Скорее всего это не по работе. И это не друзья или коллеги.

И экран неоновым светом ударил в глаза, заставил зажмуриться и в уголках глаз скопились эти неприятно-щекотливые слёзы, что Финн пытался смахнуть, чтобы снова нормально видеть. Он давно не проверял телефон, смс там и прочее. Работал и работал весь день, хотя всё равно казалось этого было мало и не достаточно. Но мысли о работе куда-то убежали, быстро-быстро, испугавшись гулко скачущего сердца, что подпрыгнуло аж до глотки, и Финн хотел было проглотить его, чтобы снова оно работало как надо, но вот только не смог. И понял после, что было это не сердце, а комок злости, слёз и обиды. И проглотить это всё ему не по силам. А комок этот так терпко в горле застрял, что боль вызывал и удушье, хотя Финн сам для себя подмечает, что лучше бы задушил и дело с концом. И думать было бы не нужно.

Хотелось телефон сжать с такой силой, чтобы в руках он проломился, погас бы экран, и Вулфрад потом бы отнекивался, что мол телефон потерял или сломал, но таких оправданий хватит всего на пару раз, не более того. Терпения у звонящего не было от слова совсем, да и финансово Финн бы не смог долго поддерживать. Пришлось бы снова встретиться с правдой в неоновом экране, улыбнуться ей и закричать от собственного бессилия.

- только не снова, чёрт возьми... блять, -

Финн сам себе усмехается, даже смеётся, не понимая точно над чем. Скорее всего, что точно знает, что будет делать дальше и что никак не сможет этому противостоять, как бы этого не хотел. А хочется этого чертовски сильно, даже сильнее, чем желанного сна или наконец закончить работу над фильтрами к трекам и выровнять расписание, чтобы даже немного... отдохнуть? Отдохнуть от этого всего этого наконец, может даже прогуляться и посмотреть фильм. Он не знает, что будет делать, но точно знает, что потратил бы это время на себя, а не на кого-нибудь другого. И когда любимая деятельность стала приносить ему столько неприятных эмоций и усталости? Вулфрад знает когда, уж точно знает, но не понимает, сможет ли поменять это. Сможет ли он вообще что-то изменить?

Эта беспомощность, липкая и тягучая, как карамель, но уж точно не сладкая, а скорее горькая настолько, что сводит челюсть и горло становится сухим, напоминая песчаную пустыню и требуя глоток воды или любой другой жидкости, лишь бы заглушить это. Беспомощность от того, что ты как бы и не причастен к собственной жизни, а она сама по себе крутится как может, и Финн остановить её не в силах, потому что в последнее время это начинало напоминать карусель, что вращается с огромной скоростью, а ею управляет что-то немыслимое, непонятное и пугающее его. Лишь его. Вулфрад может предположить что это, но не хочет. Ему чертовски страшно, потому что он знает, что это следит за ним, за каждым его шагом. Возможно, что Это повсюду и выражается во многом, но юноша не собирался исправлять данное, боялся, так как на кану его жизнь, стабильная, может даже и изматывающая, но что-то хорошее всё-таки есть. Но это хорошее, как любил говорить его отец, написано мелом на асфальте. Дождь пройдёт, и этого уже не будет, а цветные краски смоются в водосток. Дождь, дождь, дождь...

Дождевая вода медленно стекает с белого подоконника, издавая неприятный хлюпающий звук и его достаточно, чтобы вытянуть из мыслей вновь, но лучше от этого не стало. Он вернулся из одного кошмара в другой, даже ещё в более ужасный и пугающий, ставящий перед ответом на вопрос, а точнее, что мог Финн выбрать из двух зол. Если, конечно, они не абсолютно одинаковые по своей структуре, и ничего бы не изменилось, выбери ли Вулфрад что-нибудь другое. Вообще, блять, ничего.

Но так или иначе сердце гулко стучит об рёбра, как бы поясняя, что страх до сих пор здесь, и никакая "нарисованная" самим Финном стабильность не сможет его успокоить, хоть как-то умерить. Не сможет его спасти. Потому что Вулфрад понимает, что вся эта хрень, что происходит с ним постоянно и которая названивает ему вечером субботы ровно в десять вечера, она нестабильна. Даже время. Оно, наверное, уже перевалило за полночь. А Финн даже не заметил, когда решил отвлечься на часы. И неон на телефоне резко посветлел, стал более "чистым", потому что на фоне каких-то тёмно-голубых обоев высветилась белая полоска с чёрными буквами. И Вулфрад даже рад, что ему не пришлось отвечать на звонок, потому что был уверен, что голос бы сдал его. Выставил бы брошенным и усталым щенком, вечно скулящем и просящего сильной и одновременно нежной чужой хватки. От такого становилось тошно просто до безумия.

- ты должен Ж0 -

- прийти сйчас %6р -

- давайц -

Машинально хочется ответить, как будто бы мозг выдаёт ошибку, видит в этих сообщениях коллегу или друга, который просит сдать работу раньше дедлайна или подойти куда-нибудь в назначенное время, чтобы снова обсудить какой-нибудь проект, а может даже больше, чем один. Но Финн встряхивает голову, пытаясь мысли как-то сконцентрировать на одном, чтобы не теряться, а так хотелось бы. С самого начала хотелось, как только он увидел, кто ему звонил. Но нужно привести себя в чувства и по возможности... решить проблему? Он хотел. Очень давно хотел, но не уверен, что не будет высмеян, что будет понят правильно. Может сегодня он примет решение всё поменять.

Сначала это всё казалось ему игрой, детской забавой. Она была их, общая. Юношеская, родная и тёплая, ничего в себе не предвещающая, что Финн сразу ей доверился, проникнулся в её мир и заигрался в итоге. Она стала сладкой патокой, которой Вулфрад так баловался в детстве, но он также помнил, как сводило зубы от чрезмерного количества сахара во рту и на губах. Раньше за этим следила его мать, но Миссис Вулфрад уже давно нет, а когда дело касалось чего-то по серьёзнее, чем поедания патоки вместе с братом, он бы не послушал её, посмеялся, а может даже разозлился, сказав, что это не её дело, ведь он больше не мальчишка. Тем более, с чего она взяла, что он всё ещё интересуется этой чёртовой патокой?

Финну было плевать, что зубы болели когда-то, даже может когда он был ещё глупым юнцом, а сейчас он мучается с кариесом и лезет на стену, думая как бы на себя руки не наложить. Но сейчас уже нечего было за голову хвататься, потому что эта чёртова меласса* прицепилась к телу и отпускать не собиралась, лишь больше обволакивая бледную кожу, всё присваивая себе, буквально всё. У Финна куча алых, малиновых, тёмно-фиолетовых и мутно-зелёных пятен на теле, как бы отпечатки этой насыщенной сладости, она ничего не жалела и не прислушивалась к просьбам остановиться. Она как бы знала, что Вулфраду плевать на эти отметины, что у него такое же желание, как и у неё. Было, по крайней мере, до какого-то момента. Сейчас Финн пытается самому себе доказать, что всё изменилось, что он изменился, чёрт возьми.

- нет, я не приду сегодня. я занят, Рич -

Наверное Финн думал, что взял ситуацию в свои руки, взял себя в руки, в конце концов, но это примитивная ложь. У него каждый мускул в теле потряхивался непонятно отчего, но юноша отказывался думать, что это всё страх. Он хотел было послать его к чёрту, всё это, но не смог бы, потому что как раз и из-за этого страха пальцы не могли набрать на сенсорной клавиатуре то, что Финн так давно и бережно хранил в голове. И хочет сделать себе одолжение - приказать самому себе рассказать всё при встрече, прямо с порога, лишь поздоровавшись, ведь Ричарду тоже плевать на весь этот этикет, он не любил церемониться. Однако, есть много моме-

- жду тебч чрез полчаса деткв)9 -

У Финна сердце сжимается в тонкую картонку, а после закручивается и закуривается кем-то, хотя он до последнего пытался успокоиться, ведь считал, что пока ведь ничего не случилось. У него всё только начинается, всё веселье ещё впереди, как любит выражаться его дорогой брат, особенно, когда это касается Финна. Он его так нервирует, выводит из себя и заставляет судорожно вздохнуть, ожидая чего-то плохого, неприятного, унижающего, что толкнёт Вулфрада снова в грязь, заставит подчиниться, оставив какие-либо приказы и одолжения на потом, как пищу для размышлений, как ещё один пунктик, чтобы себя ненавидеть. У Финна нет и шанса, ничего нет, кроме этой идиотской детской забавы, этой глупой игры, которая из юности переросла во что-то большее, чего Вулфрад боялся и чего отказывался принимать. Ему становилось плохо и страшно каждый раз, когда он думал, что опустит руки и позволит Ричи делать с ним всё, что ему угодно. Не то, чтобы он и сейчас больно-то сопротивлялся, но хотя бы ощущал это в своих мыслях, он знал, чего хотел. И Вулфрад решил, что сможет сегодня всё разъяснить, всё прекратить. Не завтра, не на следующих выходных, а сегодня, в эту блядскую дождливую ночь.

Смоет с себя эту чёртову патоку и сладость утечёт в водосток, оставшись в виде воспоминания. Только Финн ещё для себя не решил, каким именно оно станет.