- Пап, где это мы?
Рослый барс стоял на вершине высокого холма, землю которого усеивало множество каменных обломков. Пятнистый малыш удивлённо разглядывал местность, не выпуская лапы отца.
- То, что ты видишь, сынок, когда-то было моим домом.
Сделав шаг к одному из камней, барс коснулся его лапой и провёл вниз, очистив от пыли причудливый узор. Длинное, вьющееся тело дракона струилось ввысь, хищно растопырив лапы.
- Зачем мы здесь? – вдруг спросил сын, заслонив собой камень и серьёзно глядя в янтарные глаза отца.
Едва заметно вздохнув, барс выпрямился, и, глядя вдаль, где когда-то росло и цвело персиковое дерево, и на выжженное поле, где в недавнем прошлом кипела жизнь, произнёс:
- Мы здесь для того, чтобы сердце твоё никогда не познало зло, а разум – не претворил его в жизнь. Чтобы ты вырос тем, кто сражается только во имя добра, как тот, о ком я тебе расскажу. Слушай внимательно, малыш. Это моя история.
Тай Лунг говорил о прошлом так живо, будто оно вершилось сейчас, и маленький барсёнок завороженно слушал, не отвлекаясь. Он знал, что отца воспитали не барсы, но ещё никогда не приходилось слышать ему о судьбе дедушки. Отчего-то отец почти о нём не говорил, хоть и питал сильную любовь. Рука об руку с этой любовью шла и скорбь, и лишь по взгляду, по затаившемуся в глубине глаз горю барсёнок понимал, что прошлое своё отцу вспоминать нелегко. Но сегодня он привёл его сюда, и путь этот, из соседней провинции, показался малышу вечностью.
По мере рассказа воображение сына возрождало из руин великолепный дворец, на мысе вновь расцвело персиковое дерево, а пустырь наполнился множеством строений и гомоном крестьян. Жизнь вернулась в долину Мира.
Над долиной взошло солнце – яркое и кроваво-красное в тот день. Начинались обычные будни крестьян и обитателей Нефритового дворца. Ещё не ставший физически взрослым, Тай Лунг перестал быть беззаботным подростком в тот страшный день. Сегодня мастер Шифу решил взять сына в деревню. Обычно такие походы сулили очередной скучный урок житейской мудрости и опыта от крестьян – то, чему Тай не мог научиться во дворце. Молодому барсу больше нравилось набивать кулаки на тренажёрах, а эти походы навевали одну лишь скуку. Его растят, как воина, на кой ему знать, когда собирают урожай, или какими материалами чинят крышу? Он не пытался подружиться с кем-то из ребят, предпочитая отстранённо поглощать то, о чём говорил ему мастер. В стенах Нефритового дворца он, напротив, жадно впитывал в себя каждое слово и движение Учителя. Но чтобы не разочаровывать его, создавал в деревне видимость внимательного ученика. Это поселение - не его родной дом, значит, не его и заботы.
Именно поэтому Тай Лунг и ухом не повёл, когда увидел огромного буйвола, только что ударившего старика-гуся. Краем уха Тай слышал, как кто-то спорит во дворе, где они с Шифу сидели в гостях у булочника, а тот рассказывал о своём труде. Мастер бросился во двор, ученик – за ним. Гусь лежал в крови без движения, а над ним возвышался чёрный громила в сером плаще и потёртых штанах. В лапе буйвол держал окровавленный кистень. У Тай Лунга промелькнула мысль, что, заявись этот буйвол в Нефритовый дворец, Шифу или дворцовые гуси обезвредили бы его прежде, чем тот хотя бы на шаг приблизился к его комнате. До сих пор Тай сражался лишь с Учителем, и никто иной, даже без навыков кунг-фу, не смел прикоснуться к драгоценному сыну великого мастера. Шифу стремился обучить его всей своей силе и мудрости, но до сих пор ограничивал общение вне стен дворца. Да и сам Тай не стремился дружить и тренироваться с кем-то ещё. Он слишком сильно был привязан к мастеру, даже сейчас, когда природа звала его прочь, на свободу, испытать инстинкты, Тай просто направил это русло на первую свою любовь – приёмного отца. И чувство это оказалось столь сильно, что даже Шифу не смог ему противиться. Его почти взрослый сын в один миг сокрушил все моральные преграды, сокрушил – и взял в плен своей дикой любовью. Полагая сперва, что отделается лишь поцелуями, Шифу ошибся. Как и Тай, он слишком быстро увлекался, воспитав таким же и сына. Они вместе сгинули в этой пропасти, где менялись ролями так же легко, как дышали, и умело скрывали свои отношения от всех, и даже от Угвея, чьи видения ни разу не подсказали ему, что происходит. Угвей умел видеть лишь будущее, и до самой смерти ничего не знал.
Между Шифу и буйволом завязался диалог, но тон этого диалога не нравился Таю. Впервые юный барс ощутил пробиравший до дрожи страх за жизнь отца. Когда-то, в детстве, он думал, что мастер сильнее всех и сможет победить любого. Когда-то… но не сейчас. Этот буйвол был страшен не тем, что держал оружие, не возможным знанием приёмов, даже не различием в размерах, что уж точно не главное в любом поединке, знал Тай. В глазах его барс прочёл приговор Учителю. Они повстречались с тем, чей разум был свободен от любых моральных запретов. Он только что легко убил старика, и, не задумываясь, повторит это с любым, кто встанет на пути. А сейчас на пути стоял Шифу.
Зная, как нелегко бывает убедить в чём-то отца, Тай запаниковал. Он не знал, как увести его оттуда, да мастер и не позволит. Горячий нрав, что тот привил и ему, удерживал Шифу на месте, и лишь его сын видел, как велика опасность. Одно ученик знал точно: ради любви к тому, кто его вырастил, к своему партнёру и отцу, стоит рискнуть и сразиться.
Бросив недоеденный хлеб, молодой барс выскочил на улицу. Страх пробирал его до костей при одном взгляде на могучего буйвола, но ещё страшнее было остаться одному.
Если б Тай не вмешался, вероятно, противники поговорили бы и разошлись. Или представители власти нагрянули бы во двор и разняли их. Но Тай вмешался – и случилось то, что случилось.
Молодой барс не собирался ждать начала или исхода поединка. Впервые он усомнился в мастерстве Учителя и в искусстве кунг-фу. И впервые решил встать на защиту более опытного, чем он сам. И гнала его не самонадеянность, а страх за жизнь дорогого сердцу отца. Он едва доставал буйволу до середины груди, и всё же бросился, вызвав в нём спонтанную реакцию – по сути, защитную. Но Шифу расценил это, как атаку на сына.
Готовясь ударить врага по морде задней лапой, Тай Лунг не успел увернуться в полёте от несущегося навстречу оружия, которым буйвол заслонил себе морду. От удара барс отлетел в сторону, и пока Шифу застыл от неожиданности, ярость буйвола вскипела, и он рванулся к спровоцировавшей его жертве.
От первого удара Тай увернулся, и от второго, успел даже ударить по лапам и морде, разъярив громадину ещё больше. Со спины буйвола пытался сразить мастер, но удары обоих тот словно не ощущал. Снова подняв кистень, буйвол вдруг изловчился и ухватил свободной лапой Тай Лунга за горло. Стремительно задыхаясь, барс почувствовал лишь, как его тело прижали к стене, а сил на попытки вывернуться уже не осталось. Он столько лет учился, чтобы вот так погибнуть? Нет, это всего лишь сон, жуткий кошмар!
- Оставь моего сына! – уловило его ускользавшее сознание, но кистень уже навис над ним, чтобы вот-вот размозжить череп…
Что-то снизу мелькнуло между ног буйвола, вонзилось в лапу, и тот вскрикнул, на миг ослабив хватку. Кистень описал полукруг, и едва Тай Лунг рухнул наземь, хватая пастью воздух, какой-то звук, похожий на чавканье грязи в дождь, долетел до слуха, а потом… Потом его чем-то обрызгало.
Буйвол опустил кистень, повторно измазанный в крови, и взглянул на второго противника. Кажется, молодой барс только что умер. Он не стал проверять, так ли это, решив, что достаточно предупредил и запугал. Пора возвращаться к отряду и завершить все необходимые приготовления.
Тай Лунг впервые видел смерть. Его отец лежал на тротуаре с размозжённой в кашу головой. В глазах помутилось прежде, чем страшное горе навалилось на барса. Он бессильно свалился наземь, и буйвол посчитал противника мёртвым. С тех пор Тай и вправду стал мёртв. Изнутри. Жизнь молодого воина уже никогда не станет прежней.
- Так, значит, вот почему мы живём не здесь, - догадался сын Тай Лунга.
- Да, - кивнул отец. – В том, что случилось, виноваты с отцом мы оба.
- Но почему здесь всё разрушено и все ушли? Почему никто не вернулся?
Отец долго не отвечал. Они спустились с высокого холма, лишённого ступеней, Тай нёс сына на плечах. И лишь когда они добрались до выхода из долины, Тай Лунг произнёс:
- Тот буйвол, он… он оказался монгольским военачальником. На следующий день он и его армия объявили Китаю войну и начали отсюда. Поэтому я желаю тебе никогда не видеть того, что увидел здесь, и никогда не вступать на путь войны самому.
- Так почему никто не вернулся? – не унимался сын. – Разве Китай не выиграл войну?
Опустив барсёнка на землю, барс в последний раз обернулся на бывший дом, затем взял сына за лапу. Они двинулись в обратный путь.
- Да, мы выиграли, но некоторые вещи никогда не вернуть. В первые дни войны армия врага разорила долину и разрушила дворец. Мастер Угвей уцелел, но был уже стар, чтобы восстановить дворец своими силами и обучить нового преемника. Он мечтал вернуть в эти земли жизнь, восстановить деревню, даже ходатайствовал перед императором, но вскоре умер, а император за уймой послевоенных забот забыл о его просьбе – как и о тысячах прочих. Похоже, эта долина останется мёртвой навсегда. Вот тот необычный урок, который я хотел тебе преподать.
Оглядываясь назад, барсёнок молчал и о чём-то долго размышлял. Эту сторону жизни отца он ещё не знал, но вполне понял, что до него хотели донести. Он пока не думал, кем станет, но если отец решит обучать его кунг-фу, барсёнок уже знал, что никогда, как и отец, он не использует знания во зло и для убийств. Даже отомстить убийце дедушки барсёнок не стремился. Тот буйвол наверняка уже состарился в тюремных застенках, а бить старика, как того гуся, малыш и не помышлял. Вид разорённой долины произвёл на него жуткое впечатление. И больше о дедушке он никогда не расспрашивал, понимая, как тяжело отцу до сих пор осознавать себя оторванным от когда-то полной счастья и процветания жизни, прерванной судьбы великого воина и защитника. Покинув долину в первый день войны, отец нашёл новую судьбу и пристанище, завёл семью и произвёл на свет его, но так и не забыл то, что разрушило его мечты и надежды. Барсёнок не знал, плохо это или хорошо, но решил во что бы то ни стало помочь отцу избавиться от призраков прошлого, ведь теперь он гораздо лучше понимал отца и его негасимую, посмертную любовь к тому, кого навсегда потерял.