Во цветах

Цветы. Красивые, яркие, аккуратные, с нежными лепестками и хрупкими стеблями. Такие прекрасные и такие ненавидимые.

   Канда ненавидит эти цветы - и с каждым днём всё сильнее. Они повсюду, они словно въедаются в его глаза, пускают корни в груди, тянутся на свет сквозь его кожу и забивают горло ворохом цветных лепестков.

   Канда закрывает глаза, но они не исчезают. Даже в темноте сомкнутых век он видит мерцание бутонов, слышит их запах и уже почти может назвать половину тех цветов, которые видит. Красные тюльпаны, палевые розы, синие колокольчики, лиловая сирень… 

   Когда Юу открывает глаза, то совсем не удивляется, видя склонившуюся над ним Линали. Она что-то спрашивает, а он не может отвести взгляда от омерзительно-прекрасного вида цветов, вырастающих из её груди. Красные тюльпаны — совсем немного, как крошечная искра. Палевые розы — аккуратным шипастым венком вокруг шеи. Синие колокольчики — чуть дрожащие, но смеющиеся. И сирень, лиловая, пышная, обрамляющая её всю, словно кружевом.

   Линали говорит что-то, не видя пронзительно ярких цветов, а Канда видит и чувствует, словно безумие красок выжигает ему глазницы.

   Когда он идёт по коридору — серому гулкому коридору Главного Управления — он радуется, видя эти серые стены. Серый цвет, прекрасный цвет! Такой спокойный, такой неяркий. Канда может остановиться и смотреть в серую кладку, впитывая эту серость глазами, давая им отдохнуть от безумного вихря красок и цветов, которые он видит всё чаще и чаще.

   Люди вокруг него поросли цветами, но почему-то не видят этого. А Канда видит и почти готов выцарапать себе глаза, хоть и понимает, что это вряд ли поможет, потому что даже сквозь черноту плотно сомкнутых век он видит — и может назвать уже почти все цветы.

   Но пока есть только умиротворяющая серость, в которую экзорцист жадно впивается глазами, наслаждается её пустым однородным цветом и про себя глупо вопрошает в который раз — что происходит со мной?

   Когда в коридоре появляется Лави, Канда готов руганью отослать его прочь. Цветы, проклятые цветы! Они растут из его груди, обхватывают венком его рыжую голову, и одинокий бутон лежит поверх чёрной повязки, скрывающей глаз.

   Канда скрипит зубами и отворачивается, пытаясь прогнать яркий образ из головы.

   Красные орхидеи, рыжие тюльпаны, пылающие адонисы, а под переплетением ярких цветов лежат холодные и безжизненные голубые гортензии.

   Лави улыбается, рыжина тюльпанов расцветает ярче, попирая холод гортензий. Юный Книжник что-то говорит, а Канда против воли пятится от него — цветы въедаются в его глаза. Он не слушает, что говорит Лави, разворачивается и уходит — почти убегает. Подальше, подальше! От цветов, от Лави с его полыхающим букетом, таящим внутри холод. Подальше от случайно попавшейся на пути неразлучной парочки Уолкер-Линк. Их цветы чуть более спокойные, чуть более светлые, однотонные, не такие яркие, почти не вызывающие желания вырвать себе глаза.

   Канда на миг успокаивается и думает, что всё-таки давешние лотосы, растущие где ни попадя, были намного лучше. Сейчас же, когда его галлюцинации, кажется, эволюционировали, ситуация стала намного хуже.

   «Уж лучше лотосы», — думает Канда, почти вваливаясь в свою комнату и закрывая дверь на ключ. Это дарит нелогичное чувство безопасности, хоть и не спасёт от вездесущих цветов.

   Канда садится на койку и смотрит на свои руки.

   Он ненавидит цветы, которые видит. Особенно те, которые видит на себе, которые сейчас медленно прорастают по ниточкам вен, тянутся из груди, распускаются на кончиках пальцев.

   Вереск, чёрный тюльпан, колкий тёрн.