Бывают такие насыщенные событиями дни, после которых трудно заснуть, даже если очень устал. Непокорная голова отказывается отключаться, перестать думать и наконец дать своему владельцу отдохнуть.

Сейчас Гаррус сталкивается именно с этим. Проблем со сном как таковым у него нет и никогда не было, а вот с тем, чтобы по-армейски быстро вырубиться, ему порой не везёт. Даже когда условия намного лучше полевых и тело вместе с мозгом вымотаны настолько, что, казалось бы, уснуть можно просто опустившись на постель. Тем более если постель эта значительно мягче и приятнее твёрдости пола, к которой он уже привык.

Временами он всё-таки проваливается в дремоту, но необходимость следить за положением тела беспокоит сознание, держит его на плаву яви. Мысли ворочаются неспешно и лениво, но всё ещё недостаточно плавно, чтобы перетечь в настоящий сон. Надо признаться, поразмыслить турианцу и в самом деле есть о чём...

Гаррус прикрывает глаза, выравнивая дыхание. Шум бушующего ветра смешивается только с дыханием его напарников и еле уловимым гулом системы жизнеобеспечения. Лейтенант на другой стороне кровати снова принимается беспокойно ворочаться, однако по ровному сопению становится ясно, что спит он крепко. Должно быть, боль от имплантов доставляет ему неудобство даже в глубоком сне.

Вакариан подкладывает руку под подушку, аккуратно перекатываясь на спину. Места действительно оказывается достаточно, но он не хочет как-то потревожить свою соседку. Приятный запах, который некогда озадачивал его, исходит, как он теперь понимает, от волос Шепард на соседней подушке. Вдыхая его глубже вместе с пахнущим озоном воздухом, в своей голове он возвращается к небольшому событию часовой давности. 

То, как Шепард движется, смотрит и звучит, дотрагиваясь до него... В первую минуту, когда она убирает руку от его плеча, Гаррус вообще не может понять, что произошло. Чуть позже он задаётся вопросом, не приложился ли сегодня во время аварии головой. Вроде бы такого он не припомнит, зато вспоминает, что это не первый раз, когда его мысли по поводу своего капитана принимают странный оборот. 

Более склонный к рациональности, турианец приходит к приемлемому и достаточно утешающему выводу: всё дело в том, что способы у народа Земли донести до противоположного пола свой интерес, как оказывается, очень уж схожи с теми, что в ходу у турианцев. Гаррус видит ровно то, что и хотела показать Шепард. Мозг считывает вполне доступные его пониманию сигналы, распознаёт их по известному алгоритму и запускает соответствующие реакции тела. Ни больше, ни меньше.

Однако всё же Шепард лгунья – обаяния ей не занимать. Не может же быть, что она понятия не имеет о своей способности поразить любого мужчину, по крайней мере, традиционной ориентации и из тех видов, у кого в ходу невербальные знаки ухаживаний! Тем более после сегодняшнего показательного выступления. Да заговори коммандер так, как разговаривала с ним за столом, со Спаратусом и Удиной – они бы стали её самыми преданными союзниками. Гаррус откровенно не уверен, что перед таким умением играть голосом и владеть собой устоял бы даже мудак Паллин. К его стыду, субгармоники в тот момент непроизвольно сваливаются в такой неприлично низкий диапазон, что начинают звучать сами по себе, будто откликаясь на её призыв. Маловероятно, что капитан знает о таких особенностях турианских голосов, но то, что он позволил этому проскользнуть в её присутствии, его немало смущает. Как если бы он действительно рассматривал её в качестве...

На этом моменте своих размышлений он заставляет себя прерваться. Странно, что Шепард таким талантом преднамеренно не пользуется. Хотя наверняка всё дело в том, что она, как женщина разумная, прекрасно знает, сколь ненадёжен такой способ и непрочен его результат... Вот же чёрт! Гаррус еле слышно усмехается. Похоже, ему не избавиться от искреннего восхищения своим капитаном.

Как только он закрывает глаза с прочным намерением уснуть, рядом чувствуется движение, а затем его груди что-то мягко касается. Гаррус немедленно распахивает веки, готовый подорваться из опасения, что чем-то помешал Шепард.

Капитан лежит лицом к нему – в темноте он разбирает, что её глаза закрыты, несколько прядок волос спадают вниз, перечёркивая переносицу и щёку. Дышит она мерно и совершенно точно спит, однако её рука прислоняется к нему сбоку, касаясь грудного панциря тыльной стороной ладони. Пальцы согнуты, но не сомкнуты и периодически едва заметно подрагивают, по-видимому, реагируя на нечто снящееся ей. Он прекрасно помнит, какая сила заключена в этой человеческой руке со светлой кожей и избыточным, на его взгляд, количеством пальцев. Своими глазами видел, какой мощный удар она может нанести и с каким количеством тяжёлой работы она имеет дело каждый день – не всякий мужчина способен справиться с такой нагрузкой. Но сейчас, расслабленно покоясь на его грудных пластинах, женская рука кажется тонкой, совсем небольшой. Созерцание её на своём торсе почему-то приносит ему умиротворение. Причины этого ощущения он и сам себе объяснить не может, да и не то чтобы чувствует в себе на это силы. 

С минуту понаблюдав за интересным зрелищем, турианец решает, что это случайность и что он не против такого расположения её конечности. Если Шепард так лучше спится, его это тоже вполне устраивает. С вновь обретённой внутренней гармонией Гаррус наконец погружается в желанный сон.

...Из которого его через несколько минут снова что-то выдёргивает. Он просыпается от нехарактерного ощущения дыхания возле слухового отверстия. Осторожно скосив взгляд, Гаррус видит, что коммандер всё так же продолжает спать, но придвинулась к нему ближе. Теперь её голова покоится на его подушке, рядом с его собственной. Довольно странно, что люди столько перемещаются во сне, думает Вакариан, однако это первый раз, когда он проводит ночь так близко к человеку. Откуда бы ему знать, насколько это для них нормально? Он чуть отодвигается назад, чтоб не мешать Шепард, но двигаться ему особо некуда – сзади только холодная стенка, в которую он и без того упирается. Немного повозившись, чтобы расположиться поудобнее, и при этом стараясь не задеть лежащую рядом женщину, он проваливается в лёгкое забытье, внушая себе, что ему, возможно, не стоит уделять столько внимания особенностям чужого сна, а лучше сосредоточиться на своём.

Но вскоре его опять будит лёгкое прикосновение, на сей раз к плечу. Повернув голову, он видит, что Шепард теперь ещё ближе – он едва не задевает её нос своим. Более того, она приткнула к его руке грудь. Это… уже намного отличается от того, что не заслуживает внимания. Одно дело – уронить на него руку во сне и совсем другое – прислониться к нему той частью тела, которая у человеческих женщин, насколько он знает, считается очень… Кхм…

Строго говоря, дело не в видовой принадлежности – женская грудь, как вторичный половой признак, является чем-то сакральным для всех, у кого она есть. У азари это практически культ, а кварианки наверняка неспроста конструируют свои костюмы таким образом, чтобы формы груди ни в коем случае не скрадывались, а даже напротив, подчёркивались. Люди в этом вопросе ничем не отличаются. Хотя в их культуре, в отличие от дочерей Тессии, явно считается неприличным оголять зону декольте в повседневности – военная форма у них отличается таким же закрытым кроем, как и одежда турианцев. Однако с наступлением ночи и в неформальной обстановке земные женщины совсем не прочь помериться этим достоинством с другими.

Всё это общие наблюдения, подкрепляемые жизненным опытом, и Гаррусу почти стыдно за то, что его мозг вдруг переходит к частным. К своей чести, он не пялится на коммандера специально, когда та снимает броню, оставаясь в облегающем тело подброннике. За этим неблаговидным занятием он застаёт Кайдена. Впрочем, должное возмущение поведением лейтенанта он в себе наскрести не может: да, так делать неприлично, но что, в конце концов, зазорного в естественном интересе мужчины к такой яркой представительнице своего вида? Ему самому впору смутиться куда сильнее, потому что его, инопланетянина, интерес оказывается ничуть не меньше. И Вакариан не удерживается от того, чтобы мазнуть по фигуре Шепард коротким взглядом.

В тот момент грудь женщины цепляет воображение не особо – он только мельком отмечает, что выпуклость её не отличается размерами, однако в сочетании с достаточно тонкой талией смотрится пропорционально, даже как-то правильно. Зато часть тела ниже, которую ему однажды уже довелось рассмотреть в подробностях, при крайне глупых и смешных обстоятельствах… Гаррус тут же отводит глаза и клянёт своё любопытство.

Словом, он не сомневается, что грудь для Шепард является весьма интимной областью, и прикосновение к ней для постороннего – непозволительная вольность. Тщательно обдумав всё, что это могло бы означать, но так ни с чем и не определившись, он сверлит взглядом серый потолок в надежде, что женщина сменит позу на что-то менее дезориентирующее и ситуация разрешится сама собой. Однако когда минуты текут друг за другом, а этого так и не случается, он заставляет уставший мозг поднапрячься и начинает искать причину такого странного поведения коммандера. Пускай он никогда не видел, как она спит, Вакариан всё равно полагает, что независимая Шепард – человек не такого характера, чтобы льнуть к товарищам по ночлегу, даже в состоянии, когда она не отдаёт отчёт своим действиям.

Загадка решается просто. Шепард неспокойно поводит плечом, двигает ногами, вздыхает и ёжится – Гаррус понимает, что это от холода, в тот же миг, когда замечает, что пледа на ней больше нет. Слегка приподняв голову в его поисках, он замечает укутанного плотным рулетиком лейтенанта Аленко, верхний слой обёртки которого как раз и представляет спальник капитана. Сам Кайден, кажется, в глубокой отключке благодаря своим таблеткам от мигрени, но всё же как-то умудряется замотаться в чужое одеяло. Замёрзшая женщина стремится к ближайшему источнику тепла, которым для неё по иронии судьбы является Гаррус. Температура его тела от природы на пару градусов выше её собственной, а потому её поведение наконец получает логичное объяснение.

Гарруса несколько удивляет то, что она тянется не к Кайдену – человек скорее прильнёт к другому человеку, чем к турианцу. Однако он вынужден признать, что это, быть может, даже забавно: когда ещё на его долю выпадет такая абсурдная ситуация, что он окажется в одной постели с двумя людьми, один из которых, являясь его непосредственным командиром, будет жаться к нему для тепла? Ему точно будет что поведать внукам в старости. Но что с этим делать сейчас, яснее не становится.

Будить и Кайдена, и Шепард для того, чтобы они сами разбирались из-за одеяла, просто смешно – особенно только по той причине, чтобы она не придвигалась ближе к Гаррусу. Пытаться достать второй спальник и развернуть его, чтобы укрыть Шепард, коль скоро она пристроила голову на его подушку, тоже приведёт к её пробуждению, а дальше это всё равно выльется в первый вариант. Оставить спящую её мёрзнуть и дальше не позволяет совесть – Гаррус ненавидит холод и никому не пожелал бы такой участи. Длинно выдохнув, он принимает волевое решение поделиться с Шепард своим одеялом, в душе надеясь, что это ненадолго и не заставит его пожертвовать своим комфортом больше необходимого.

Однако если он думал, что на этом поползновения капитана закончатся, то сильно заблуждался – Шепард просто так не сдаётся. Как только её укрывает тепло тяжёлого полотна, она тут же довольно вздыхает, придвигается вплотную, прижимая его тело к стенке своим, и кладёт другую руку ему на грудь – при этом, судя по всему, продолжая крепко спать.

Впав в состояние сродни шоковому, Гаррус лихорадочно перебирает в уме возможные варианты, как выбраться из этой ситуации с соблюдением всех полагающихся приличий, но его рациональная часть не знает, что и думать. Вряд ли Шепард можно обвинить в домогательстве, учитывая, что она просто ищет тепла и не имеет ни малейшего понятия о том, что творит во сне её тело. Но будь на её месте турианка, это значило бы нечто вполне конкретное, что проигнорировать он уже бы никак не смог. Если откровенно, игнорировать это сейчас тоже получается не очень, даже со всеми оправданиями, которые он может для неё найти.

Пока Вакариан, замерев и почти не дыша, пытается понять, что ему делать, Шепард, похоже, не удовлетворившись текущей позицией, продолжает своё сонное наступление. Глубоко вздохнув, она утыкается лбом в его висок, обнимает крепче и закидывает на него ещё и ногу. Затем безмятежно растекается рядом так, будто он не жёсткий и неудобный для её мягкого тела турианец, а её личная грелка. И наконец остаётся неподвижно лежать в такой позе, перестав захватывать его пространство – потому что захватывать, собственно, уже нечего.

Мысли в воспалённой голове сменяют друг друга с огромной скоростью. Гаррус не может заявить, что он категорически возмущён действиями Шепард или так уж возражает против них – для таких эмоций ему не хватает некоего ключевого элемента. Сейчас он скорее растерян, ошеломлён происходящим и почти сожалеет, что не настоял на своём и не отправился спать на пол. И ещё совсем чуть-чуть – что поделился с капитаном одеялом. Видимо, с его стороны было неразумно предполагать, что совместный сон с представителями другого вида ничем не отличается от сна с турианцами. Пожалуй, теперь он лучше понимает, почему Совет не торопится принимать людей в свои ряды – эти предприимчивые новички, появившись последними в галактическом сообществе, нагло захватывают чужие одеяла и занимают всё предоставленное им пространство даже в пределах небольшой койки. Ещё немного, и они всё-таки выживут его отсюда.

Шутки шутками, но у Гарруса плохо получается отвлечься от того факта, что во время тактических перемещений капитана его рука угодила между её бёдер и сейчас зажата между их телами. Он опасается уловить даже малейшие отголоски ощущений в том районе, зная, что его кисть упирается прямо в.... Его внутренний цензор старательно фильтрует всё относящееся к этой теме и запрещает даже думать в том направлении.

Шок переходит в лёгкую панику после провальных попыток сообразить, как ему поосторожнее вывернуться из-под Шепард, не разбудив её – турианцу быстро становится ясно, что это невозможно. Пусть всё получилось ненарочно и неосознанно для неё, но вряд ли кто-нибудь из них допустил бы, чтобы это произошло в обычной жизни. Вероятность того, что капитан окажется в ещё большем удивлении, чем он, очень велика. Не говоря уже о том, что вся эта ситуация – одно большое нарушение субординации, оскорбление приватности её тела и просто катастрофа.

Он пытается хотя бы аккуратно вытащить руку из чёртовых низин, чтобы обстоятельства переквалифицировались в чуть менее отягчающие. Но так как нога Шепард всё ещё закинута поверх его ног и её таз надёжно притискивается к его бёдрам, у него получается только сильнее прижать тыльную сторону ладони к интимной мягкости, и он замирает, когда слышит тихий выдох прямо возле слухового отверстия.

Пока дыхание его капитана становится более поверхностным и заметно учащается, у Гарруса перехватывает собственное. Какое-то мгновение он даже подозревает, что она наконец проснулась. Женщина легко поводит подбородком по его плечу, и, сумев чуть отодвинуть голову назад, в темноте Вакариан замечает, что она хмурит брови. Однако глаза её по-прежнему закрыты – возможно, Шепард всё ещё что-то снится, и эти телодвижения всего-навсего результат сна, вызванного её переохлаждением.

Он припоминает, как однажды в дни службы на флоте порядком перемёрз на высадке из-за неисправности скафандра. Уже к отбою самочувствие стало неважным, но в медотсек он гордо не пошёл. А ночью проснулся от того, что едва не свалился с койки – ему снилось, что он по шею в ледяной воде и никак не может дотянуться рукой до выступающих над поверхностью скал. Лихорадка была несерьёзной; через пару дней Гаррус уже смог вернуться в строй, но случай запомнился надолго, укрепив в нём стойкую нелюбовь к холоду и привычку дважды проверять снаряжение. И хотя люди не так восприимчивы к низким температурам, быть может, с Шепард сейчас происходит нечто подобное.

Все эти мысли вылетают из головы со скоростью света, когда женщина прерывисто вздыхает, а там, внизу, к его ладони прижимается что-то очень, очень горячее, мягкое и…

«Да твою же...» — с мысленным стоном проносится в голове, когда Гаррус в полной мере осознаёт ситуацию, более не имея возможности её отрицать. Они в самой что ни на есть дыре этой галактики, посреди бури, через метр от него спит лейтенант Аленко, а прямо здесь и сейчас к его боку прижимается Шепард, его, чёрт бы побрал, капитан, дыхание которой дразнит лаской кожу на шее, пока её тело льнёт к нему так недвусмысленно, так интимно, что больше некуда. Но ничто из этого списка не доставляет смущения больше, чем то, как его собственное тело отзывается на это ноющим ощущением напрягшихся мышц, знакомым любому мужчине. 

«Поздравляю, приятель! У тебя стояк на Шепард. Внукам такое, пожалуй, уже не расскажешь...» — язвительно думает он, но никакое чувство юмора сейчас не способно перебить ощущение тёплой влаги, медленно просачивающейся сквозь перчатку. Он прекрасно знает, что оно обозначает, и от этого не легче.

Женщины – самые сложные штуки в мире, но даже будучи самых разных видов, в отдельных аспектах они могут быть устроены одинаково. За достоверность своих знаний человеческой анатомии Гаррус бы не поручился, однако из того, что отложилось в памяти, вихрь безумных мыслей выцепляет тот факт, что внизу от турианок людские женщины чем-то концептуальным не отличаются. Разве что отсутствием защитных пластин в том месте и ещё, может… Нет, до добра такие мысли его точно не доведут.

Гаррус зажмуривается. Дыхание Шепард у шеи сбивает с толку, озарение, что со всем этим делать, так и не желает его посещать, а мысли между тем приобретают всё более крамольное направление. И если несколько минут назад он был готов укорять себя за то, что порою смотрит на Шепард не так, как добропорядочному турианцу полагается смотреть на представительницу другого вида и своего командира, то теперь эта проблема начинает приобретать иной характер и совсем другие масштабы. «А что если» молниеносно трансформируется в «О да… Определённо».

Капитан глубоко симпатична ему как личность – у них много общих черт и на редкость схожее отношение к работе. Вначале Гаррус рассматривает её как солдат солдата, и то, что он видит, ему нравится. На фоне этого чуждость её облика перестаёт казаться ему чем-то странным – постепенно она становится привычной, а затем он начинает считать привлекательными отдельные черты её внешности. Глаза у неё, к примеру, невероятные – зелёные, яркие и очень выразительные. По содержанию взгляда Шепард он иной раз понимает больше, чем она может выразить вслух. Когда несколько позже кроме глаз коммандера в поле его интереса попадает ещё и её телосложение, он относится к этому с философским спокойствием. В конце концов, рассматривать чужое тело, столь часто мелькающее перед глазами – не преступление, а наличие у этого самого тела выдающейся задней части – приятный бонус.

Но никогда, даже в самых смелых своих фантазиях, Гаррус Вакариан не мог бы представить, что она будет прижиматься к нему так крепко, вызывая трудности с дыханием и здравостью рассудка уже у него самого. И что он будет реагировать на это настолько остро. А самое нелепое тут то, что Шепард для этого не приходится прикладывать почти никаких усилий. Если б он только мог предположить, что способен испытать такое сильное возбуждение к женщине другой расы, он посчитал бы, что для этого ей потребуется как следует потрудиться над его самыми чувствительными зонами. Но нет, одного её сонного объятия и пары вздохов в шею достаточно, чтобы вызвать у него просто каменную эрекцию. И чем дольше длится эта пытка, тем больше она кажется издевательством.

То ли сон, то ли затёкшие от не самой комфортной позы мышцы побуждают Шепард заворочаться. Турианец под её рукой боится дышать, но внезапно женщина проскальзывает пальцами по его воротнику, убирает ногу с бедра и, наконец полностью освобождая его из плена, разворачивается к нему спиной. Однако стоит Гаррусу позволить себе выдох облегчения и воспользоваться секундами передышки, чтобы перевернуться на бок вслед за ней во избежание новых возможных посягательств, как ему тут же приходится серьёзно в этом раскаяться.

Шепард, повозившись, устраивается таким образом, что буквально подпирает Вакариана задом. Да ещё и ни дать ни взять как нужно. Тело окатывает острым удовольствием, а в месте, где они соприкасаются, даже через слои ткани подбронников, даже в такой неудобной позе и при вкрай неловкой ситуации Гаррус испытывает невыносимо приятную, горячую пульсацию. Он шумно втягивает сквозь зубы ставший тяжёлым воздух – разум буквально отключается, уступая место чудовищной силы желанию.

Этот зад волнует его гораздо больше, чем должен бы. Он постоянно маячит перед носом, отвлекая добротнее спланированной диверсии, и даже преследует его в сновидениях. Насчёт последнего Гаррус не уверен, ибо как только он пытается рассмотреть получше некие туманные, но безусловно соблазнительные очертания, сон его обычно прерывается в самый интересный момент и наиболее возмутительным образом. Судя по темпам продвижения охоты на Сарена, досуг в компании женщин своего вида ему светит не скоро – сперва он не без иронии полагает, что заскучавший мозг начинает оценивать на предмет привлекательности всех окружающих существ женского пола без ведома хозяина. И верилось бы ему в это лучше, если бы не одно но: кроме Шепард, ни одна женщина на корабле его не привлекает – во всяком случае, больше, чем чисто теоретически. Врождённое чувство направления – его внутренний компас – от раза к разу приводит его к ней, словно это должно что-то значить. Проведя немало времени в удивлении этим обстоятельством, он наконец решает, что капитан интересна ему в первую очередь как обладательница волевого характера и исключительных душевных качеств. Ну и, да простят его за это Духи, весьма притягательной задницы.

Теперь же он просто не в состоянии спорить с собой, и неприглядная, но вместе с тем будоражащая мысль не отпускает сознание. Провалиться ему через эту грёбаную планету насквозь… Гаррус со всей ясностью осознает, что ничего бы не хотел сейчас так сильно, как трахнуть своего капитана. А когда она слегка двигается и его прошивает неконтролируемой конвульсией, он без зазрений совести и доли сомнения думает, что имел бы её прямо в такой позе, удерживая за восхитительный округлый зад. Пальцы буквально зудят от желания вдавить когти в упругую плоть, от чего его сейчас удерживают жалкие остатки здравого смысла.

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо!..» — лихорадочно проносится в мозгу, но вслух он только сдавленным шипением поминает Духов. И следом за этим тело Шепард внезапно вытягивается, потеряв всю свою сонную расслабленность. До Гарруса как-то сразу доходит – она проснулась.

Капитан делает глубокий вдох, несколько раз шмыгает носом и возит по подушке головой, словно разгоняя остатки сна. Он едва успевает отодвинуть голову, чтобы её волосы не зацепились за мандибулы. Шепард вскидывает руку к лицу, проводит пальцами по глазам и, уже возвращая её на место, задевает локтем его панцирь. Это заставляет её застыть и задержать дыхание.

Он буквально может ощущать, как её органы чувств перенастраиваются на осязание – вне всяких сомнений, Шепард пытается понять, что чувствует за своей спиной в данный момент. Точнее будет сказать, кого. И желание провалиться усиливается многократно, ибо он отчётливо предвидит, что много времени у неё это не займёт.

Долгие секунды её напряжения ощущаются физически, играют резаком на нервах. Она поворачивает голову в его сторону – совсем чуть-чуть, видимо, чтобы убедиться в своей догадке. Угла её мимолётного взгляда хватает только на то, чтобы зацепить его плечо, не больше, и её лица Гаррус по-прежнему не видит. Сейчас он молится всем, кто готов внять его просьбам, о том, чтобы, во-первых, выйти из этого крайне неловкого положения без потерь в конечностях и репутации, а во-вторых – чтобы коммандер не предприняла попытку немедленного разноса с рукоприкладством. Что было бы особенно обидно, поскольку он по отношению к ней так ничего и не сделал и, что вероятнее, даже бы не рискнул. Это она залезла на него первой и это она до сих пор прижимает его к стенке так, что ему даже некуда сдвинуться.

Всё становится намного хуже, когда Шепард чуть шевелит бёдрами. Гаррус, чтоб ему век «Мако» чинить, прикрывает глаза, осознавая, что это предваряет его конец – во всех возможных контекстах. Нет смысла и упоминать, что проклятый своевольный орган не желает подчиняться мысленным приказам хозяина и вообще не усматривает в этой ситуации ничего позорного – его-то как раз всё устраивает. Как только Шепард поймёт, что именно упирается в её зад, можно будет забыть о неловкости и начать заботиться о выживании. Тем не менее ему не удаётся сдержать рваного выдоха сквозь сжатые зубы на её движение.

Она снова ненадолго замирает. Решает его судьбу, определяет он, преисполняясь смирения. Ничего более дурацкого с ним ещё не происходило, да и к смерти он сегодня, несмотря на все усилия гетов и молотильщика, готов не был, однако тут от него уже ничего не зависит. Гаррус честно пытается представить эпитафию на своём надгробии, но «Поплатился жизнью за сексуальное любопытство» выглядит ничуть не лучше, чем «Прибит коммандером Шепард со стояком на неё же». Ему повезёт, если Шепард проявит снисхождение посмертно и ограничится лаконичным «Пал в неравном бою с ксенофилией».

Пока он развлекает себя чёрным юмором, давление на его нижние районы почему-то возрастает. Не сразу осознав, что женщина снова прижалась к нему бёдрами, он на короткое время выпадает из реальности. Мозг заявляет ему, что умывает метафорические руки и больше не будет помогать ему разбираться в том, что тут происходит. Отчасти потому, что сам никакого понятия об этом не имеет, и отчасти потому, что значительный объём ресурсов оттянул на себя другой мозг. И Шепард вздыхает, скорее даже хватает воздух ртом – тихо и как-то очень уж неоднозначно.

Он чувствует на себе её руку. Она медленно тянется назад, нашаривает его ладонь и, найдя, крепко сжимает. Всё ещё изумлённый тем, что она до сих пор не вышвырнула его из кровати, он сжимает её в ответ больше на автомате. Шепард ослабляет хватку и плавно ведёт пальцем по его кисти, на ощупь очерчивает контуры, проходится по костяшкам, и это приятно. От этого легко тянет в груди, сбивает дыхание.

Несколько приободрённый тем, что истреблять на месте его не собираются, но не до конца в это поверивший, Гаррус несмело пробует отвечать ей, оглаживая её пальцы своими так же, как это делала она в своей маленькой демонстрации обаяния парой часов ранее. Кожа её рук гладкая, прохладная, и хотя перчатка не позволяет ему насладиться прикосновением по достоинству, трогать её впервые с намерением приласкать – одно удовольствие.

Время тускнеет, блекнет, его течение растворяется и путается в переплетении их пальцев. Он не представляет, о чём думает Шепард и чего она хочет. Куда это заведёт их обоих, он пока не смеет и вообразить. Но даже просто касаться её руки вот так и чувствовать её решительный отклик – это новый, совершенно иной уровень всего, что он успел узнать об этой женщине. И всё здесь указывает на то, что он по-прежнему не знает чего-то о себе и о месте Шепард в его мыслях.

Бесконечность спустя она снова перехватывает его ладонь и, глубоко вдохнув, тянет её вперёд. Медленно, словно спрашивая разрешения, прижимает к себе в районе рёбер – турианец отчётливо чувствует лёгкие удары человеческого сердца, слишком частые для той, кто сохраняет хладнокровие в любых ситуациях. Почему-то ощущение её пульса под пальцами заставляет его вздрогнуть, и не от чистого удивления её поведением. Этот жест беззащитного доверия заполняет его неким неясным чувством восторга.

Однако душевные переживания занимают мысли Гарруса недолго, вновь уступая метаниям тела. Женщина, крепко сжав его ладонь, легко прогибается и на его аккуратное поглаживание отзывается длинным выдохом. Скорее интуитивно, чем осознанно, Вакариан догадывается, какое действие от него требуется, и возможность дать ей то, чего она безмолвно просит, почти заставляет его забыть о неустанном поиске причин, которым занята его рациональная часть – безо всякой охоты, лишь потому, что заглохнуть она пока не может.

Он абсолютно уверен в том, что сейчас коммандер не спит и прекрасно осознаёт свои действия. Также она при всём желании не могла бы принять его за лейтенанта Аленко, природу её отношений с которым он так и не постиг. Кайден не очень умело маскирует свой мужской интерес, а вот Шепард… Шепард всегда безупречно профессиональна и авансов не делает никому. Гарруса не волнуют слухи, следить за личной жизнью коллег он тоже привычки не имеет, однако прежде он считал, что между этими двумя или что-то есть, или намечается. И ни единого признака внимания, с которыми она сегодня его ознакомила, он от неё в свой адрес не замечал. Выходит, это совсем не показатель, и он ошибался почти во всём? Или… Она намеренно показала ему далеко не всё, о чём следует знать?

Нет, Шепард определённо не из тех, кто играет на удачу. У её решений всегда есть причина, даже если она не так очевидна на первый взгляд. Эта женщина привыкла к высоким ставкам и идёт ва-банк чаще других. Она знает, что делает. Её поведение свидетельствует о том, что и теперь изменять себе она не намерена. И он медленно, с чувством скользит пальцами вверх, накрывая округлость груди.

Гаррус вынужден признаться себе, что был неправ, обходя вниманием эту часть её тела. Упругая и вместе с тем невероятно мягкая плоть заполняет ладонь, вызывая животное наслаждение и неконтролируемые низкие вибрации субгармоник. Шепард резко втягивает носом воздух, когда его пальцы задевают твёрдый центр, чувствующийся через податливую синтетику подбронника. Он уже готов отдёрнуть руку, решив, что сделал больно – сам видел, как коммандер держалась за это место после аварии, по своему обыкновению умалчивая о повреждениях. Но женщина снова накрывает его ладонь своей и в очередной раз заставляет пространство потемнеть перед глазами, прогибаясь в талии и прижимаясь к нему задом. Язык её тела, как и её желание теперь очевидны.

Это полное безумие, настаивает рациональная часть. Здесь какой-то подвох, твердит здравый смысл, пока Шепард медленно тянет молнию подбронника вниз. Так не бывает, отчаянно вопит логическое начало, когда Гаррус зубами сдирает перчатку с руки. И он окончательно перестаёт слышать их задушенные голоса, когда касается обнажённой груди Шепард своей ничем не прикрытой ладонью.

Ощущение, казавшееся секунды назад просто приятным, теперь сводит с ума, и Вакариан уже сам вжимается в тело женщины в стремлении хоть как-то унять нестерпимое желание. Он прижимает её к себе крепче, утыкается носом в шею, проводит языком за ухом, щекочет её мандибулами. Ему нужно знать, как она пахнет, когда возбуждена. Каков вкус её кожи на языке. Вдохи, которые издаёт Шепард, подхлёстывают только сильнее.

Более странным кажется то, что никто из них до сих пор не нарушил тишины ни единым словом. Впрочем, вся эта ситуация – сама по себе из ряда вон выходящая. То, что происходит между ними, балансирует на таком острие дозволенности, какое невозможно было предположить ещё этим утром. Гаррус подозревает, оба они сохраняют молчание ради того, чтобы не разрушать поразительную спонтанность момента и не придавать этому театру абсурда словесное воплощение. Немало выручает и то, что лиц друг друга они не видят – после того, чем они тут занимались, он ещё долго не смог бы смотреть ей в глаза. Зато лежащий рядом лейтенант, кажется, вообще никого из них не смущает.

Не успевает он вдоволь насладиться непривычной лаской, как Шепард снова ловит его руку, заставляет проскользить ею ниже, на живот, ещё немного ниже... В самый низ. Даже через ткань андерсьюта чувствуется, что там невероятно, просто неприлично мокро, и это выдирает из его головы последние клочки разумности. Такой неподдельной реакции её тела на свои действия он не ожидал. На осторожное, пробное движение его пальцев она снова подаётся бёдрами назад и при этом, кажется, дрожит. Точно не от холода, потому что сейчас турианец уверен: жара от его тела могло бы хватить на отопление всего отсека.

Достигая её самого чувствительного места и слыша её резкий вздох, он едва сдерживает рычание и перехватывает её уже обеими руками. Он плохо представляет, как доставить удовольствие человеческой женщине, но Шепард мягко направляет движения его руки, всё так же бессловесно демонстрируя, что нужно делать. Следуя её указке, Гаррус тянется туда, где она хочет чувствовать его. Она останавливает его на секунду, но только для того, чтобы оттянуть трико подбронника, и его рука забирается под ткань. Там, внутри, под синтетикой одеяния, между складочек кожи Шепард упоительно горячая… и утопительно влажная. Она реагирует на малейшие подрагивания его пальцев, одной рукой вцепившись в его запястье, а ладонью другой зажимая себе рот и так бурно дыша через нос, что у него тоненько звенит в ушах.

Ему всё время приходится напоминать себе, что по соседству от них спит ничего не подозревающий Кайден и действовать нужно максимально тихо. Что очень сложно, когда Шепард так прогибает спину в пояснице, разводит ноги, подставляясь его пальцам, и приглушённо, до прорывающихся всхлипов закусывает свою ладонь. За кулисами разума внезапно проносится сегодняшний разговор о человеческой музыке. Раньше ему казалось, что однотонные голоса людей способны приобретать выразительность только при исполнении чего-то вроде индастриала. Теперь он знает, что никогда до этого не слышал человеческого голоса, выражающего настоящие эмоции. Шепард одними вздохами передаёт ему своё удовольствие так легко и понятно, что никаких субгармоник не нужно.

В собственных штанах Гарруса уже не то что каменно – почти больно. Даже сейчас, когда женское тело так извивается в его руках, он не знает, как намекнуть ей, что у него тоже есть небольшая проблема. Имеет ли он право не только ласкать её, но и просить ласки для себя? От её пульсирующего жара там, внизу, весь рассудок просто затапливает возбуждением.

К счастью, коммандер и сама вовремя спохватывается позаботиться о том, кто приносит ей удовольствие. Она чуть отодвигается от него, чтобы протиснуться рукой между их бёдрами, и нащупывает застёжки его штанов. Судя по жадным, резким движениям пальцев, ей не терпится вернуть услугу. Чувствуется, что застёжки поддаются ей не без труда – Гаррус не без удовлетворения отмечает, как она отвлекается, пока он жарко ласкает её между ног, ловя любые колебания тела в ответ на его изучающие поглаживания. Но Шепард наконец побеждает эти чёртовы приспособления и сама тянет руку в его штаны.

Насколько турианец отличается от привычных ей человеческих форм, он может только догадываться. Но и это перестаёт его волновать, как только Шепард добирается до искомого. Еле удержавшись от того, чтобы куснуть её за шею в принятой у его вида манере, Гаррус вздрагивает всем телом и бессильно утыкается лбом в затылок женщины, слышимо выдыхая ей в шею горячий воздух.

Шепард проводит рукой по всей длине, от уплотнённого основания до острого кончика. Он непроизвольно замирает снова и снова, когда она по-хозяйски проходится пальцами вверх и вниз по всему его достоинству – Духи, вряд ли он сам подозревал, что даже её рука может ощущаться настолько пронзительно. Как будто с каждым проходом тонких и проворных человеческих пальчиков на его члене находится всё больше мест, отзывающихся нервным импульсом наслаждения. Он боится, что в любой момент от неожиданности одним неверным движением поранит её нежные места своими острыми когтями. Хочется зарычать, почти взреветь от осознания того, что они сейчас делают друг с другом, и ему с трудом удаётся держать рык в себе.

Их прерывает неожиданно громкий всхрап Кайдена. Заставив партизанов от секса остановиться и задержать дыхание, лейтенант шевелится, неразборчиво бурчит что-то во сне и снова засыпает.

Даже минута напряжённого ожидания оказывается настоящей пыткой. Убедившись, что Кайден крепко спит дальше, Шепард отмирает первой, выразительно хмыкнув в темноте. Гаррус, глухо заворчав от нарастающей тяжести неудовлетворения, фыркает ей в волосы, ощущая, что её мышцы снова расслабляются и она откидывается спиной на его грудь. Его запасы мужского терпения небезграничны, а сейчас они и вовсе на исходе. К тому же теперь перед ними предстаёт проблема посерьёзнее.

Межвидовой секс – вещь изначально непростая, а с тем уровнем познаний, который у него имеется на этот счёт – ещё и сложно осуществимая. Будь у них больше времени, пространства, уединения – да вообще всего! – он бы непременно разобрался, как довести до логического завершения всех участников процесса. Однако сейчас ни он, ни Шепард к настолько эффектному финишу ещё не готовы. И решение приходит почти мгновенно.

Он приспускает штаны с Шепард чуть ниже, оголяя этот клятый аппетитный зад, упругость которого теперь-то уж наверняка будет преследовать его долгими ночами. Судя по тому, что Шепард помогает ему раздевать себя, она ничуть не против такого развития событий, только дышит тяжело, прерывисто и дрожит ещё сильнее, прислоняясь к нему лопатками. Никто из них по-прежнему не произносит ни слова, что в контексте их ситуации кажется похожим на ожидание выстрела. О намерениях, ощущениях и согласии другого приходится догадываться исключительно по выдохам и одобряющим поглаживаниям, что не может не придавать происходящему какой-то сюрреалистичной пикантности. Буря всё так же свирепствует за стенами укрытия, словно поощряя их к чему-то рискованному.

Действовать приходится на ощупь, ориентируясь только на общие представления и с пониманием, что в текущих условиях сделать это лучше не получится. Подхватывая её под бёдра и втискивая плотнее в свой пах, Гаррус просовывается между ног Шепард – там настолько влажно, что, наверное, промокли не только её штаны, но и его, и кровать под ними. Он упирается в её плоть своей, и тихий стон, который она при этом издаёт, просто восхитителен. Движением руки он возвращает её бёдра в исходное положение, заставив её сомкнуть их и крепко стиснуться вокруг него, и начинает медленно двигаться, скользя вперёд и назад. 

Одним пальцем Гаррус ласкает крохотный комок плоти между складками, крайне чувствительный, судя по бурной реакции женщины на прикосновения к нему, а другим – придерживает член и прижимает его крепче к её влажному, разгорячённому лону – до лёгкого тумана в голове, стараясь не трясти эту чёртову кровать и не разбудить грёбаного Аленко. Шепард заводит руку назад, прихватывает его за боковой отросток бедра, двигая тазом ему навстречу, и так сжимает пальцы, что у него наверняка останутся трещины на хитине, но ему сейчас точно не до этого.

Амплитуда их движений растёт, становится всё более неконтролируемой. Шепард мечется по кровати, не разрывая, впрочем, контакта там, где это жизненно необходимо им обоим. Разрядки они достигают почти синхронно – сначала она, немыслимо извернувшись, тихо мычит в закушенную ладонь и едва ли не в ухо спящему Кайдену, а потом, через несколько порывистых глубоких толчков, он изливается между её ног и наконец позволяет себе выдохнуть с хриплым рокотом – остатком сгоревшего в безумном усилии воли рычания. Зубы болят от силы, с которой он их стискивал.

Одним движением руки подтягивая Шепард обратно на свою подушку, он прижимает её к себе и снова зарывается лицом в её затылок – уже осознанно и расслабленно. Шепард постепенно восстанавливает дыхание, с заметным дискомфортом елозя бёдрами – очевидно, он запачкал ей семенем всё, что мог, и в какой-нибудь другой момент ему было бы за это неудобно, но сейчас, после такого маленького эротического приключения, осознавать это даже приятно. Это свидетельство того, что она позволила с собой сделать, и он обязательно поможет ей уничтожить все следы их нескромной выходки, но попозже.

Некоторое время Гаррус позволяет своим мыслям не касаться рассуждений о последствиях произошедшего. Ему хорошо, слишком хорошо. Он бы даже сказал, что это было неправдоподобно приятно для такого спонтанного и необычного опыта. А ещё ему по-настоящему понравилось быть с Шепард, которая теперь наконец расслабляется и часто, но тихо дышит под его рукой...

Однако что-то меняется. Неуловимое чувство стремительно перерастает в осязаемое неудобство. Волосы Шепард неожиданно начинают лезть в лицо сильнее, забиваются в рот, попадают в глаза. Гаррус жмурится, уворачивается, сперва думая, что душистая копна взбилась из-за их интенсивных телодвижений и теперь заняла собой всё пространство подушки между ними. Но их непостижимым образом становится всё больше и больше, как бы Гаррус ни отфыркивался. Вот пряди уже забивают рот целыми клочьями, и вкус у них странный, синтетический, как у ткани...

— Гаррус... Эй, Га-аррус... Гаррус!

Он просыпается на резком вдохе и не сразу осознаёт, что в действительности произошло. Его всё ещё зовут по имени и трясут за плечо.

Лишь спустя несколько долгих секунд Вакариан понимает, что жуёт наполнитель из порванной подушки. А над ним, обеспокоенно вглядываясь в его лицо, нависает Шепард, подсвечивая окружающее пространство фонариком в омни-туле. За её плечом маячит сонный и обескураженный Аленко.

— Что… Что? — спрашивает он ошеломлённо и пристыженно, приподнимаясь на локте и отплевываясь от застрявших на языке волокон с противным привкусом. Сердце колотится как бешеное, он никак не может справиться с сорванным дыханием, а в голове ни единой связной мысли. По крайней мере, цензурной.

— Вы… зарычали и начали дёргаться во сне, — с запинкой отвечает капитан, всё так же с недоверчивым удивлением осматривая его, — потом закусили подушку и, эм… Я подумала, лучше будет вас разбудить.

Когда до Гарруса наконец доходит, что случилось с ним на самом деле, ему впору не просто провалиться под землю, а издохнуть на месте, скажем, от внезапной аневризмы. Всё это было лишь сном, необычайно живым и подробным, но притом постыдно, по-подростковому мокрым – ноющий член до сих пор стоит колом, и он ощущает влагу в районе бёдер. Такого с ним не случалось лет с пятнадцати. Он подтягивает одеяло повыше, надеясь, что то скроет его позор от любопытных взглядов.

Турианец переводит взгляд с Шепард на изодранную подушку, обратно на неё и наконец на осоловело моргающего Кайдена.

— Простите за… неудобство, коммандер, — неловко кашляет он. Ему нечего сказать в своё оправдание. — Я вас когтями не задел?

— Нет, и не беспокойтесь, никакого неудобства, — она взмахивает рукой с фонариком. — Вам приснился кошмар?

Гаррус с трудом удерживается от того, чтобы поперхнуться.

— Да… Можно и так сказать, — мгновенно хватается он за предложенное объяснение, поджимая жвалы и отводя глаза, больше не в силах смотреть в её лицо.

Потому что неудобство – это когда Шепард вывозит тебя из-под кислотных плевков молотильщика, пытаясь обойти законы физики на перелатанном «Мако». А когда тебе с поразительной яркостью и реалистичностью снится, как ты имеешь своего капитана, во всех непристойных подробностях – это кошмар. Настоящий кошмар для его внутреннего «я» и совместной работы с вышеозначенным капитаном. Как ему теперь вообще видеть её каждый день и не думать о том, что, похоже, уже давно творится в его подсознании без его ведома?

— Ничего страшного, со всеми бывает. Так, — Шепард отводит фонарик подальше от Вакариана, позволяя тому облегчённо выдохнуть, — а где моё одеяло? Оно же… Лейтенант, ну что такое? Будьте добры, отдайте.

— А? — отзывается долго соображающий спросонья Кайден, щурясь от близкого света фонарика.

— Моё одеяло на вас, — с нажимом напоминает женщина и указывает на него. — Верните обратно, пожалуйста.

Пока Аленко с извинением разоблачается, Гаррус с ужасом пытается понять, что из элементов его сна правда, а что – вымысел. Получается, что Шепард действительно осталась без одеяла, но он ничего по этому поводу не предпринял и своим с ней не делился. Потому что всё за этим последовавшее могло существовать только в его воображении. Он не считает длительное воздержание такой уж проблемой – когда турианец получает место на «Нормандии» и возможность довести расследование по Сарену до конца, это заботит его в последнюю очередь. Но если так пойдёт и дальше, бунтующий организм скоро начнёт подсовывать ему во сны и другие невероятные картинки. Какой бы закалённой психикой он ни обладал, но увидеть во сне, к примеру, голого Рекса он решительно не готов.

— Сколько сейчас времени, коммандер? — хрипло спрашивает лейтенант, отдав Шепард одеяло.

— У нас ещё пять часов, — отвечает она, мельком взглянув на циферблат инструментрона, и накидывает спальник на ноги. — Спите, Кайден. И не трогайте моё одеяло, иначе я за себя не ручаюсь.

— Шепард, может, я всё же пойду на пол? — без особой надежды предлагает Гаррус.

— Нет. — В незамедлительном отказе капитана слышен металл. Она выключает фонарик и вновь укладывается. — Всем отбой.

Вакариан переворачивает подушку дырой вниз, попутно запихивая туда вылетевшие клочья наполнителя, и обречённо устраивает на ней голову. Запах волос Шепард по-прежнему дразнит обоняние тонкой нотой, а контур её шеи, смутно белеющий в темноте, подсказывает ему, что эти пять часов будут очень и очень долгими... Он закрывает глаза и в который раз пытается отрешиться от всего, что напоминает ему об увиденном и испытанном.

Повернувшись к нему спиной, капитан как можно незаметнее выдыхает в свой мешок-подушку. И угораздило же такому сну посетить её именно в эту ночь, ни раньше, ни позже! Что ей снилось, она не смогла бы вспомнить даже под присягой, но по колотящейся тяжести мышц внизу можно заключить, что это было нечто приятное и невероятно возбуждающее. Оттого ей ещё более странно обнаружить себя по пробуждении плотно прижимающейся к тёплому боку Гарруса.

Стоит ей, закусив губу от неловкости и попыток не разбудить его, тихонько отползти назад на свою середину кровати, как он тут же начинает шевелиться во сне. Гаррус сонно тянется за ней и тихо, гортанно порыкивает, будто зверь, у которого посмели отобрать любимую кость. И Шепард ничего не остаётся, кроме как разбудить его. Она надеется, что турианец никогда не узнает, какой он ошеломительно горячий по человеческим меркам и с каким пылом она обнимала его во сне, увлажнив не только свой костюм, но и немного его бедро.

Забодай её молотильщик, если теперь ей не о чем задуматься.