Бежит вперёд. Шаг, шаг, ещё один, неосторожно подворачивает ногу и падает на колени. Сдирает кожу с них до крови, неловко вытирает выступившие алые капли тыльной стороной ладони. Щиплет. И в глазах щиплет, а ещё вокруг не видно ни зги, и больно становится на секунду, а ещё страшно и одиноко. Ищет взглядом привычно хоть пятно света или знакомый силуэт, потому что только им в кошмарах своих спасается. За спиной мерещится шорох. Волочат будто что-то по полу грубо, вероятно что-то металлическое -- характерный звон об этом говорит. Звон тихий, тоже едва заметный, не прислушивался бы -- не заметил бы вовсе. Как обычно.
Оборачивается резко, испуганно, отползает назад, ноги скользят по неопределенной поверхности (а судя по ощущениям, это асфальт, но у Кирилла в голове вопрос сразу неловкий: а откуда асфальту тут взяться? Хотя, это сон, чего не бывает только), мелкие камушки противно перекатываются под ладонями, кожу нежную раздирает саднящей болью, он прямо чувствует, как кровь струится по кончикам пальцев. Это не останавливает, даже наоборот: он только поднимается и, дрожь в теле перебарывая, бежит. Ему бы на помощь звать. Хоть кого-то. Он не знает, где он, который сейчас час и не знает вообще ничего. С губ срывается хриплое «Игорь, помоги», он сам не понимает, почему именно его, почему кричать не выходит, он только вновь падает на колени, уши закрывает, скрежет бы только по пятам следующий не слышать, и словно через толщу воды до него доносится нечто другое. Голос. Родной, теплый, ласковый, с характерной урчащей хрипотцой.
-- Ты чего шумишь, Кир? -- едва слышно интересуется, повернув голову на треть, затем поворачивается совсем и, приподнявшись на локтях, в мокрое от слёз лицо Гречкина заглядывает.
Тот спешно вытирает слёзы одеялом, уходит под него с головой буквально и там же под одеялом липнет к Грому, обнимает крепко, почти подползает под него и тычется холодным, всё ещё мокрым от растёртых по лицу слёз носом в грудь. Игорь растерянно смотрит на него, приобнимает, широкой ладонью к себе прижимая не фамильярно, но как-то особо тепло. У Гречкина от любви сердце разрывается, а ещё от какого-то фантомного ужаса, который за спиной прячется, словно поджидая, когда мальчишка вновь один останется. А мальчишка этот самый один остаться боится. Уцепится хвостиком за майором, аргументируя это скукой, холодом, тем, что у Грома нет машины -- да чем угодно вовсе. Наконец понимает, что его вообще-то спросили, когда на макушке даже через одеяло ощущает полный непонимания взгляд.
-- Кошмар, -- поясняет коротко, замолкает неловко и прячется словно в чужих объятиях, боясь смех над головой услышать прямо сейчас. Потому что это будет как минимум отвратительно, больно и неприятно, как максимум – добьет мальчишку окончательно. Но смеха не звучит, только теплая ладонь сгибается, гладит ласково и чуть неловко по плечу, затем -- по растрёпанным волосам. Кирилл притихает. Ждёт, когда Гром скажет хоть что-нибудь, но тот молчит слишком долго, успокаивает чисто жестами и присутствием, после голос его звучит как-то особо хрипло и тихо.
-- Ничего, есть время до утра. Спи спокойно, -- Игорь чуть сгибается, чтобы, откинув одеяло немного в сторону, легко поцеловать юношу в осветленную макушку. Тот притихает ещё сильнее, заметно напрягается, но затем бурчит «Спасибо», и его дыхание постепенно успокаивается.
Только Гром до утра так и не засыпает. Он следит внимательно за чужим покоем, пусть притворяется каждый раз спящим, когда Кирилл ворочается, словно вот-вот проснётся. Почти по-детски стыдится показать, что чужим сном и чужими кошмарами слишком обеспокоен. Он просто ждёт, когда юноша решится рассказать о них сам. Тот пока не решается, он этих тем избегает неловко и как-то очень некрасиво, неосторожно. Игорь не осуждает: а чем он лучше? Такой же неловкий, только он уже ощутимо старше, ему непростительно, считай.
Просыпается Гречкин сам. Спустя несколько часов устало открывает глаза, сонно сверлит потолок, затем резко оборачивается и майора рядом с собой не обнаруживает. Паника. Он вертит головой так, что спросонок начинает болеть голова сильнее обычного, затем слышит тихий смешок. Поворачивается к стене и буквально в метре от дивана видит пропажу. Гром стоит около распахнутого окна и курит. Отвратительную привычку прихватил себе от Кирилла, хотя раньше юноша вовсе не слышал о том, чтобы Игорь хоть когда-то курил. Но он в принципе о майоре мало что слышал, так что неудивительно. Это Гром знал о нём всё, но почему-то в обе стороны это, как юноша ни старался, не работало.
Он сам вылазит из постели, заматывается в одеяло по самый подбородок и неловко потягивается, выгибаясь назад. Взгляд Игоря прикипает сразу к босым ногам, он хочет уже было потребовать, чтобы Кирилл не ходил босиком по квартире, потому что холодно, но не успевает. Тот быстро подходит, обнимает крепко, раздетого по пояс Грома укутывая одеялом тоже, а второй рукой оперативно вытягивает себе сигарету из открытой пачки на подоконнике.
-- Не кури натощак, -- недовольно ворчит, хочет было на кухню потянуть сонного Гречкина Игорь, но тот смотрит так недовольно-жалобно, что майор вздыхает только тяжело и поджигает дешевой зажигалкой табак чужой сигареты. Получает довольную улыбку мальца и только закатывает глаза, затягиваясь. Сам Гром держит сигарету меж указательным и большим пальцами, грубовато и неаккуратно, фильтр же сжимает скорее зубами, когда затягивается, и ими же удерживает сигарету, когда поправляет одеяло на чужих острых плечах. А Гречкин же сигареты держит всегда куда более изящно, зажимает меж указательным и средним пальцами, ловко сбивает в пепельницу остатки сгоревшего табака, легко постукивая ногтевой пластиной большого пальца по фильтру, и наслаждается горечью никотина. Забавная разница. Кирилл смешок глушит в чужом плече, там же оставляет легкий поцелуй. Оба разморенные утренней особо приятной атмосферой, кайфуют особо от этого момента, и Игорь позволяет себе оставить легкий поцелуй на чужих губах, смешивая дым, привкус крови с закусанных кирилловых губ и пряную горечь кофе.
-- Я люблю тебя, -- тот шепчет в самые губы, а Игорь ухмыляется и урчит утробно что-то невнятное, но довольное в ответ. Кажется, что-то вроде «Я тебя тоже», но Кириллу и не так важно, потому что чувства чужие видит в бессонных ночах Грома после каждого кошмара Кира, в вот таких поцелуях, в одной пачке дешёвых сигарет на двоих и приятных мягких поцелуях, в которую оба невысказанную нежность вкладывают.
Такие дни выдаются нечасто. От них веет особой атмосферой, какой-то домашней теплотой, уютом. И пусть это слишком эгоистично, порой Кирилл думает, что ради таких дней, когда оба позволяют себе чуть больше, чем обычно, он готов видеть кошмары.