Перед глазами блестит фонтан. Миниатюрный, способный уместиться в ладонь, расползшийся короной брызг и застывший, как на изображениях в Google Картинках. Сережа не сразу понимает, что это дождевая лужа, а сам он – очевидно, потерявший сознание человек, пластом лежит посреди Петровской набережной. По телу жидкой магмой течет слабость, на щеке – багровый отпечаток, оставленный ударом об асфальт. Ватные ноги слушаются с трудом, но Сереже удается подняться и выпрямиться во весь рост.
Вокруг ни души; сплошь и рядом одни лишь тени – людей и животных, – в различных позах. Кто-то заносит ногу для нового шага, кто-то подхватывает на руки любимого шпица, кто-то указывает пальцем на Троицкий мост безликому силуэту поменьше. Облака приклеились к небу и не движутся с места; все гладко, стерильно, вылизано – мертвая фотография, и только Сережа на ней живой.
– Ты в замешательстве, – сухо констатируют за спиной.
Хорошо, не только Сережа. А точнее: «не совсем только».
Птица обгладывает взглядом каждую примерзшую к реальности материю. Морщится, простирает крылья и не ловит колебаний воздуха. Совсем. Их просто нет.
Сережа впервые не стремится мигом увеличить дистанцию. Он с пугливой доверчивостью смотрит на Птицу, то ли ожидая, что тот прямо сейчас силой мысли приведет все в движение, то ли готовясь слушать возможные объяснения происходящему. Ни того ни другого он не удостаивается.
– Странно, – тяжело роняет Птица, неприязненно щурясь на яркое солнце – ледяной диск без тепла. Он приближается к одному из силуэтов и протыкает его насквозь рукой. Входит, как нож в масло, не оставляя повреждений, только едва различимые дрожания.
– Не понимаю. Где я? – наконец разлепляет пересохшие губы Сережа. Он вполне осознает глупость своего вопроса (злая сущность явно не владеет обширной базой данных), но банально хочет что-нибудь сказать, не дав тишине разойтись, вызвать приступ паники.
– О, я не знаю.
Птица отвечает непривычно коротко, даже не исправляет опостылевшее «я» на «мы». С его лица считывается злость, и он бьет наотмашь уже другую тень. Опять безрезультатно: та лишь колышется и быстро приходит в состояние покоя под стать собрату.
– Надо пройтись по городу, выяснить, в чем дело, – цедит, похоже, насилу давя желание яростно рвать застывшие массы вокруг; делает шаг-другой, но резко останавливается и поворачивается к Сереже, склоняет голову набок: – Боишься, птенчик?
Сережа отводит глаза, мнется с ответом, но, в конце концов, позволяет себе невесело усмехнуться.
– Я надеюсь, это просто сон. Либо я окончательно сошел с ума.
Птица зеркалит его кривую улыбку, делая ее острее и безумнее. Он протягивает руку ладонью вверх.
– Пойдем?
В конечность вцепляются хваткой – непривычно сразу, почти без раздумий. Остатки слабости выветриваются пеплом. Страх остается, и Сережа сжимает большую когтистую лапу крепче. Кивает и тише обычного шепчет:
– Пойдем.