Анорексия — спутница незаметная.
Как тот парень, что ездит с тобой в автобусе в одно время и живет по соседству. Парень этот — фигура непримечательная, но его отсутствие рано утром в полупустом автобусе заметишь сразу. Вроде и не разговаривала с ним толком ни разу, даже имени не знаешь, но слышишь тихие его шаги почти до своего дома, немного не дойдя до которого он заворачивает в свой. Имя ведь и не нужно, просто привычная ходьба позади тебя.
Когда тебе пять, ты смотришь на свои ноги, ощупываешь их маленькими ручками, и в голове возникает вопрос, полный детского любопытства:
«Почему у меня такие толстые ноги?»
Однажды даже задаешь его маме, на что получаешь ответ:
«Тип фигуры такой, да и кость широкая.»
Это вызывает в тебе недоумение, но об этом ты не говоришь.
Когда тебе девять, ты думаешь о занятиях спортом, мол, это же хорошо для здоровья.
Тяга к нагрузкам длится недолго, но от собственной слабости становится непривычно неловко.
В груди на пару секунд вспыхивает непонятное чувство, которое исчезает прежде, чем ты даешь ему название.
Губы расстроено поджимаются, и ты впервые спрашиваешь себя:
«Что же это за кости такие широкие?»
Когда тебе одиннадцать, ты думаешь о том, что надо бы, наверное, начать есть поменьше.
Еще не округлившиеся бедра одноклассниц стоят перед глазами, и тогда ты думаешь:
«Да что же со мной такое?»
Йогурт на завтрак, салат на обед, небольшая порция гарнира на ужин — вот и весь рацион.
Через пару месяцев ноги действительно выглядят худее, и ты думаешь, что наконец-то можно это прекратить.
Когда тебе 15, ты ненавидишь свое тело.
По утрам ты всматриваешься в складку на животе, все такие же широкие бедра, проходишь руками по каждому сантиметру открытой кожи, чувствуешь каждый грамм подкожного жира, представляешь, как выглядит внутри тебя эта масса.
Всю еду заменяет плитка шоколада, поделенная на пять частей, черный кофе без капли молока и зеленый чай. Разумеется, кофе и чай без сахара.
На весы ты встаешь чаще, чем кладешь еду себе в рот, смотришь на уменьшающиеся цифры и чувствуешь невообразимую легкость.
Ты перестаешь только когда чувствуешь, что иногда нет сил даже держаться на ногах.
Когда тебе 17, каждая твоя вторая мысль — мысль о еде.
Утро начинается уже не с жалости к себе и рассматривания своего тела, теперь оно начинается с взвешивания, стакана воды и спорта-спорта-спорта-спорта.
К еде не притрагиваешься теперь пока не взвесишь её и не увидишь количество калорий на упаковке.
Маленькие кусочки разрезаешь на кусочки еще поменьше. В рот кладешь незаметно, пережевываешь до ужаса медленно. С едой играешь больше, чем ешь её.
В голове лишь только мелькающие цифры калорий, килограмм и параметров тела.
Когда тебе 19, ты ненавидишь абсолютно все.
Ты тянешь руку к еде, на пол пути одергиваешь её, передумывая.
Не ешь почти ничего, только яблоки, кола с сахарозаменителем, зеленый чай, пресная гречка и кофе-кофе-кофе-кофе.
Потом срываешься, забрасываешь в себя все, что есть у тебя дома. В животе такое невообразимое количество еды, что даже стоять тяжело. В уголках рта кусочки пищи, а внутри вина ноющая.
Над унитазом сгибаешься сильно, из тебя выходят непереваренные куски чего-то неузнаваемого и, кажется, немного души. Полость рта и трещинки на губах жжет желудочным соком, костяшки пальцев розово-красные от битья об зубы.
Соленые слезы из глаз, слабость в теле и жалость к себе — набор не одноразовый, почти повседневный.
По ночам почти не спишь теперь, бессонница стала твоей новой подругой.
По утрам в глазах темнеет сильно, голова кружится стремительно настолько, что приходится удержаться руками за что-нибудь, чтобы удержать равновесие.
Через полгода ты сидишь в большом темном кресле на приеме у психотерапевта.
Бедро можно легко обхватить, на руках видны переплетения синих вен.
В чужих глазах почти невозможно ничего различить, но ты уверена — в глубине прячется испуганная жалость. Она в глазах почти у всех людей, которых ты встречаешь.
— Когда вы впервые почувствовали, что недовольны своим телом?
Вопрос эхом звучит в голове.
— Лет в пятнадцать, наверное.
Ложь. Ты не знаешь правду.
Через месяц тебя кладут куда-то. Возле тебя снуют люди, тебя обследуют так часто, что кабинеты врачей становятся для тебя будто второй дом.
Ты не понимаешь, становится ли тебе лучше. В голове лишь мысли о том, сколько ты уже набрала и сколько еще наберешь.
Сколько еще ты здесь будешь?
Сколько еще ты будешь так жить?