Гавань Шиммерина тихо пела свою ночную песнь. Волны монотонно омывали белокаменные набережные, штурмуя их тёмными водами и раз за разом терпя поражение, а потом с чарующим плеском отступали. Ветер едва слышно шуршал спущенными парусами кораблей. Изредка устраивали ночную перекличку птицы прибрежного леса.
Стучали по мостовой тяжёлые солдатские сапоги.
— Иди покури, — негромко потребовал приблизившийся мер, и в этих коротких словах отчётливо был слышен приказ.
Страж Доминиона, дежуривший этой ночью у верфей, покорно кивнул. Кто осмелится спорить с юстициаром и задавать лишние вопросы? Да и какое дело обычному солдату до того, что Талериону могло понадобиться в доках далеко за полночь?
Когда караульный оставил пост, альтмер опустился на один из ящиков с грузом и закурил сам — в ночном одиночестве он мог позволить себе эту непростительную роскошь. Отсюда, с окраины Шиммерина, было видно, как возвышается над городом Монастырь Безмятежной Гармонии. Его шпили вонзались в луны, и тусклый свет из их ран проливался на бухту, медленно растворяясь в реке. Талерион выдохнул — и магическое звёздное сияние тут же окружило его дыхание, вплетаясь искрящимися нитями в бледный дерущий горло дым. Ночью Город Света был готов оправдывать своё название с особым рвением.
Пластины доспеха — из белого и жёлтого металла — также сияли светом. Может быть потому увидеть его во мгле самого тёмного часа ночи для неё не составило труда. А может — потому что вся её жизнь и без того проходила в ночи, когда только луны освещали улицы города. Как бы то ни было, она непроглядной тенью возникла рядом, и Талерион, даже не обернувшись, заметил осторожную улыбку на её лице. Она пряталась за чёрным плащом, но он точно знал, что это она. Знал её походку, её силуэт — она была его тенью, и он давно привык чувствовать за спиной этот неуловимый сумрак. Потому и сейчас отличить его не составило труда.
— Зачем ты потребовала встречи? — сухо спросил он, всё ещё не обращая на неё внимания. Будто боялся, что посмотрит — и случится непоправимое.
— Ты всегда начинаешь свидания таким мрачным тоном? — Эльфийка незаметным зверем скользнула ближе. Настолько близко, что он почувствовал стойкий аромат цветочных духов, которыми она пыталась перебить прицепившуюся канализационную вонь. Кажется, это были астры. Канализация, однако, чувствовалась сильнее. Талерион продолжал молча курить. — Не хмурься, я шучу. Я хотела попрощаться, потому что исчезну на какое-то время.
— Странно слышать нечто подобное от тебя. — Его усмешка была грустной.
Она согласилась:
— Действительно. Может ли исчезнуть тот, кого и так нет?
Талерион всё же обернулся, когда она села рядом и скинула капюшон. Несмотря на чтимые им законы, это было тяжело. У него не получалось искренне отрицать присутствие эльфийки, когда — вот она. Сидит рядом, говорит, смотрит на Шиммерин живыми глазами и дышит тем же воздухом, что и он.
Но апраксических эльфов для всего Альдмерского Доминиона не существовало: изгоев нельзя было замечать. А она — изгой. И Талерион сам понимал, насколько ироничными казались их встречи. Он — юстициар Божественного Обвинения. Она — Мать Крыс, предводитель всех апраксических эльфов в Шиммерине. Пусть она этого и не признавала.
Пусть она этого и не признавала, но она была политиком. Королевой изгоев, невидимкой, канализационной тенью, контролирующей весь преступный мир этого города, всё его второсортное население. Это — едва ли не третья его часть. А он был простым солдатом, несущим службу. И грешные мысли о том, что, если бы она была королевой всего Доминиона, то он бы не задумываясь присягнул ей, часто посещали его беспокойную голову.
Талерион снова устремил взгляд к монастырю, чтобы не думать об этом. Её не должно было существовать для него.
Однако — существовала.
— Не боишься оставлять своё королевство без присмотра? — безразлично спросил он, но в интонации прозвучала капля ненастоящего яда. Ей казалось забавным, что он всё ещё пытался оставаться безразличным.
— Мои крысы не станут шуметь.
— Постарайся, чтобы это было так. Если станут, я буду вынужден принять меры.
— Знаю, милый. — То, как это прозвучало, заставило его скривиться. — И скажу, что твой поступок будет правильным. Я не отвечаю за их действия. Мы все — сами за себя.
Звучание её голоса всегда казалось ему привлекательным. Она говорила мягко, чисто, её низкий тембр ласкал слух и пленял внимание. Может, это было одной из причин, почему она — живущий в канализации призрак, которого он должен презирать, — так влекла его.
— Нам обоим известно, что это уже давно не так.
В отличие от него, бездумно изучающего силуэты монастыря, эльфийка не прятала свой взгляд. Она смотрела на Талериона и не хотела видеть ничего другого. Это ему было запрещено замечать её — она же могла замечать всё, что ей хочется, и в этом была её свобода. А замечать Талериона мало кому не хотелось. Первый красавец Шиммерина, высокий, сильный, благородный и строгий, обладатель высокопоставленной должности, — все знатные дамы сходили по нему с ума. Но Мать Крыс хорошо его знала. Он не был падок на хитрую женскую красоту. А вот её — незаметную грязную тень — почему-то заметил.
Однажды он признался ей: потому что ты не пытаешься мне лгать.
— Какой же ты зануда, — невзначай произнесла она, и Талерион всё же улыбнулся.
— Какой есть.
— Юстициару Божественного Обвинения и нельзя быть другим.
— Нельзя, — он спокойно согласился и вновь посмотрел на неё. — Так в чём причина твоего предстоящего исчезновения? Я могу как-то помочь уладить твои проблемы?
— Это та проблема, которую я должна уладить сама.
— И почему ты решила сообщить мне об этом?
— Чтобы ты не приходил сюда понапрасну. — Её тихий смех разнёсся над водой. Хорошо, что кроме Талериона никто в Шиммерине не знал, как звучит её голос.
— Разве твоё предупреждение что-то изменит? Я прихожу сюда не ради тебя. Я прихожу сюда, чтобы увидеть не чью-то мимолётную тень, а женщину, которую я смог бы полюбить. Всё жду, когда встречу её и мы, наконец-то, познакомимся. Скорее всего, мои ожидания напрасны.
Иногда, когда никто не подслушивает её мысли, она тоже мечтает, что однажды перестанет быть изгоем и сможет вернуться в альтмерское общество. Но такое случается очень редко, а Мать Крыс давно уже не верит в чудеса. Да и Талерион не верит.
Она наклонилась ближе и поцеловала его. На каждый её поцелуй он отвечал равнодушием, но почему-то всё равно позволял ей это делать. Да мог ли кто-то заметить поцелуй тени?
Возможно, её близость была ему неприятна. Разве может такой мер, как он, не презирать такую, как она? Она не знала. Но сам факт, что Талерион замечал её, помогал надеяться на лучшее. Возможно, если он не станет её отталкивать и избегать, однажды ей удастся вернуться. Неважно, сколько на это уйдёт лет — десятки, сотни, — потому что пока Талерион способен видеть тень, она будет рисковать выходить на свет.
Мать Крыс накинула капюшон, поднялась на ноги.
— Прощай, юстициар.
Талерион вновь начал рассматривать ночные очертания города, делая вид, что рядом вовсе никого нет. Однако отозвался:
— До встречи, Мать Крыс.
Она благодарно улыбнулась тому, что он готов давать ей надежду, и исчезла. Исчезать она умела лучше всего.