"Олег...", - раздаётся полувопрос в тишине комнаты. На улице уже стемнело, серые большие тучи заволокли всё небо и не давали пробиться ни одному, даже самому слабому, лучу луны, а точнее солнца, которое в ночное время было закрыто этой восхитительным маленьким спутником, который придавал свету притягательное серо-серебряное сияние.
Золото Сергей не любил - оно было слишком вычурным, слишком по-аристократически пафосным, в нём и с ним всё вокруг казалось таким пропитанным клишированным богатством, что почти тошнило. Это не тот образ, который хотелось бы поддерживать Разумовскому для себя и для общества.
Сергей Разумовский не тот, кто сверкает своей золотой - в прямом смысле - улыбкой, и не тот, кто надевает тысячу ярких жёлтых колец - на каждый палец по два -, чтобы побрякушки на нём звенели, как игрушки на праздничной ёлке от одного дуновения ветерка.
Серебро на много лучше отражает простую обеспеченность, лёгкую аполоничность образа. Не то, чтобы Сергей так много значения придавал тому, что на нём надето, но такими тёмными и неприглядными вечерами часто анализировал себя и часто приходил ко вполне очевидным выводам - он не был готов соответствовать стандарту богатого человека, который был придуман обществом. И если бы кто-то сейчас имел смелость заявить, что он так похож на всех остальных зажравшихся богачей, то Птица внутри него точно бы растерзала этого смелого "кого-то" на части.
Кстати о Птице. Она больше не появлялась с того момента, как Сергея буквально выдернули из тюрьмы знакомые руки. Хотелось бы верить, что она наконец осознала своё место и отдала власть истинному владельцу тела. Да только вот Сергей с горечью в горле мог сказать, что его временное хорошее состояние обусловлено только наличием рядом с ним знакомого человека. И не просто какого-то там "знакомого", а самого настоящего друга.
Такие ночи Серёже не нравились - тёмные-тёмные, без единого просвета в облаках, через которые ни одной звёздочки разглядеть было нельзя, а луна только изредка
выглядывала из за своего серого заточения и снова скрывалась, пожираемая зловещей мглой противных облаков.
Олег знал, что в такие моменты особенно ощутимо ощущается у Сергея состояние полной отрешённости и потому пришёл.
Он знал, что его отбытие в Сирию на долгий срок сыграло злую шутку с ментальным здоровьем Разумовского, но только недавно смог убедиться в том, на сколько всё плохо. Теперь мужчина не хотел выпускать из виду ни одно случайное движение пальца, ни одно слова, а потом стоял тут.
"Да? Я тут", - как бы утверждая своё реальное присутствие, спокойно осведомил Олег. Сергей, кажется, был просто удовлетворён даже таким незамысловатым ответом и потом спокойно кивнул - медленно, размеренно, будто смаковал дорогое вино из какого-нибудь не менее шикарного бокала. Но ни того, ни того сейчас у Сергея не было - хотя стоило ему захотеть. Взгляд рыжеволосого мужчины был устремлён в одну точку где-то в темноте улиц, где медленно, то и дело, загорались фонари, прокладывая дороги, будто сетки, формируя подобие паутины, расходящейся во все стороны и переплетающейся странными закорючками.
Разумовский был доволен. Крайне доволен. А скорее успокоен чужим голосом. Да, Птица бы никогда так не ответила. Сергей тяжело выдохнул и прикрыл глаза, слегка покачиваясь в кресле и всё не решаясь разворачиваться к Олегу.
"Знаешь, а Птица примеряла твой образ", - спокойно начал он, чувствуя, как в глубинах подсознания кто-то тихим гортанным голосом шепчет ему ругательства, но никак не может выбраться из странной клетки где-то в мозге. - "Это было... Похоже",- говорил мужчина отрывисто, будто бы каждый раз после слов проглатывал большой кусок рыбы, который застревал у него в горле поперёк и втыкался костями в мягкую кожу. Приходилось часто глотать. - "Поначалу было похоже. Но знаешь... Ты настоящий - это... Другое",
Наконец договорив, тяжело выдохнул Сергей. Рука, всё это время спокойно покоившаяся на подлокотнике, судорожно сжалась и разжалась несколько раз, до боли умело впиваясь даже в круглые рукоятки. Олег явно заметил чужое волнение - на себе можно было почувствовать его взгляд.
Больше всего сейчас Волкова волновало состояние Размовского - крайне неконтролируемое, непостоянное, непонятное. Олег не знал, чем он точно может помочь своему другу - другу? -, а потому временно сомневался, стоя на своём месте. Пока не увидел этот жест, полный неуверенности и встревоженности.
Пальцы у Сергея тряслись почти постоянно - хотелось согреть, успокоить, обнять крепко и сказать, что всё хорошо и будет хорошо и дальше.
Пока Сергей сидел и пытался успокоить свой дух, приводя в порядок дыхание - как учил доктор - и стараясь побороть первобытный страх, когда твоё тело пытается захватить какая-то неведомая раньше сила, Волков подошёл тихо сзади и поставил свои руки на спинку кресла, а после аккуратно развернул.
Взгляды их встретились.
"Серёж", - сказал лишь одно слово Олег и предвещающий беду желтоватый блеск в чужих глазах испарился, будто его никогда и не бывало. Разумовский посмотрел на своего знакомого чистыми глазами и, кажется, без слов благодарил за одно его существование.
О том, что даже Птицу каким-то невозможным способом он тронул, Олег был осведомлён уже какое-то время. Пожалуй с того самого момента, как ему, стреляя пять раз, так и не попали ни по одному важному органу. Он был жив, а в память о чужой снисходительности на его груди остались весьма видимые шрамы. Каждый раз видя их, Олег точно знал - не этому человеку было суждено его убить.
Но смотреть долго в эти глаза не было возможным. Мужчина наклонился и присел на одну колено перед чужим креслом, Сергей недоумевающе посмотрел на него и боязливо подобрал ноги под себя, будто боясь, что может случиться что-то плохое. Ему всё ещё не до конца верилось во всю реальность происходящего, и это было видно по чужим затуманенным глазам.
"Но теперь это я и это реальность", - весьма серьёзно и внушительно произнёс Олег, смотря слегка снизу вверх в чужие озадаченные глаза, которые, казалось бы, с каждой минутой принимали всё более мягкий оттенок, но всё никак не могли отойти от страшных мыслей. Сергей явно не исключал вероятности, что это всё развеется через минуту. Стоит только ему щёлкнуть пальцами, моргнуть лишний раз или слишком на долго закрыть глаза, как это место и этот человек перед ним исчезнет. Наверное, поэтому Разумовский сидел растроганный, но крайне напряжённый - не двигал ни одной своей мышцей и не моргал лишний раз.
"Не думаю, что так бы смогла какая-то Птица", - хмыкнул уверенно Олег и положил одну руку на чужую ягодицу, аккуратно и успокаивающе проводя по линии мышщ, пытаясь привести в норму напряжённое тело. Кажется, это ощущалось достаточно реалистично, потому что Сергей почти в тот же момент будто бы отмер, невольно дёрнулся в сторону и упёрся спиной в спинку своего сидянья, не зная куда деть взгляд. Эта реакция неожиданно понравилась Волкову, будто бы она задела давно запрятанные глубоко в душе струны старой-старой гитары, пробудила воспоминания, покрытые коркой пыли.
Но торопиться было нельзя - руки у Серёжи всё ещё нервно дёргались, то и дело подрагивая сильнее - в зависимости от того, где на этот раз находилась рука Волкова. Олег точно помнил, точно знал, как с Серёжей нельзя, а как можно.
Поэтому он не заходил дальше, аккуратно гладил чужую ягодицу одной рукой, а второй не менее мягко поймал чужую ладонь, сплетая их пальцы и поднося к своим губам, целуя слегка дрожащие кончики пальцев - один за другим.
"Олеж, тебе не обязательно так...",-не договорил Сергей - скорее он не знал что сказать, чем был поглощён моментом, но одно другого ничуть не отменяло.
"Но я хочу так", - подчеркнув последнее слово ответил Волков и с этими словами перехватил чужую руки ближе к кисти, лизая ладонь. На самом деле, не то, чтобы он когда-то НЕ хотел.
Но, благо небесам, наёмник замечательно чувствовал, когда стоит перейти грань, а когда нарушать это тонкое доверие между ними не представлялось возможным. И сейчас он видел, что Серёжа нуждался в этом, нуждался в этой тёплой ласке как никогда, в этих аккуратных прикосновениях, трогательных поцелуях. Только нужно было аккуратно, по чуть-чуть, понемногу, дать ему привыкнуть, помочь вспомнить.
Те дни, когда они лежали на чердаки старого детского дома и перебирали музыку в плейере, обсуждали разные комиксы и книги; Сергей рисовал, а Олег играл на гитаре. Там они и впервые поцеловались, а после этого дня повторяли это каждый раз, со временем заходя всё дальше и дальше. И иногда, когда Олег забывал об этом, Серёжа сам аккуратно притягивал того за рукав и целовал глубоко и чувственно, мягко и открыто. А потом они занимались тем, чем занимались до этого, будто ничего и не произошло. Но оба знали, какие потаённые чувства будили в них эти скромные прикосновения губ, как сердце начинало колотиться в груди. Казалось, будто ещё минута и оно не выдержит - выпрыгнет наружу и сплетётся с чужим.
Теперь они выросли и каждый думал о своём. И от чего-то Олегу казалось, что сегодня можно зайти и чуть по дальше, чем скромные прикосновения и поцелуи.
Сергей кусал край нижней губы в неуверенности, но действиям со стороны не сопротивлялся, можно даже сказать, что неосознанно тянулся к мягким словам и касаниям, путь к которым до этого был закрыт на долгое время.
Язык у Волкова был шероховатый, явно не раз прокусанный до крови, руки твёрдые и кожа на них далеко не детская, но всё ещё такая своя, что до жути. До жути приятно, ласково, нежно. И даже эти простые поглаживания ног, вылизывание ладони - будто собака, ну честное слово - до мурашек по коже, всё теперь принимало совершенно другой вид.
"Олеж...", - прерывисто и тихо выдохнул Сергей после минуты молчания, где было слышно только размеренное дыхание Олега и сбивчивые вдохи Разумовского.
Мужчина хотел большего, хотел поцелуя, но никак не мог вытащить из себя ни одного слова.
Олег поднял на своего друга - друга? - глаза и, встретившись взглядами, тут же всё понял. Только хотелось услышать подтверждение из чужих уст; понять, что точно нужен этому человеку, что не ошибёшься, если станешь чуть ближе, зайдёшь чуть дальше чем эти - безусловно приятные, но просто - прикосновения.
"Олег, можно поцелуй?" - прячет взгляд где-то в своих чёрных штанах Сергей, а Волков улыбается слегка и привстаёт, снова скрещивая пальцы их рук. Он хочет и теперь точно знает, что хочет Сергей. Его пальцы всё ещё слегка дрожат, но хто не похоже на нервный приступ или признак страха, тело человека около него понемногу успокаивается.
"Конечно можно", - Олегу хотелось. Давно хотелось. До того, что кошки под рёбрами скреблись и собаки в душе выли - но собаки выли, конечно, больше -. Хотелось этого долгожданного момента, когда конец его губы коснулись чужих - не таких мягких, какими они запомнились, но всё ещё навивающих воспоминания.
Неожиданно даже для самого себя Олег обнаружил отклик в чужих движениях. Рука, до этого безвольно дававшая себя целовать, слегка сжала чужие пальцы, а тело инстинктивно двинулось ближе, хотя поцелуй всё ещё был робок и неуверен.