Площадь Победы – разогретая добела сковородка, а люди, снующие по ней, – яичница с колбасой: еще немного – и шкварчать начнут. Юля вышагивает модельной походкой и сбивает в согнутый локоть ручки пакетов, деловито поправляет челку, которая – словно жидкий рубин, под стать творящемуся вокруг аду. Асфальт дышит жаром под голые колени, солнце лижет плечи горячим языком. Аномальное пекло для Петербурга ничуть Юлю не смущает; ей знойно, но «вполне нормально» и вообще, «Дима, хорош отставать».
Дима пыхтит и отдувается, но упорно семенит следом. Он – тоже с ворохом сумок и упаковок – нагоняет Юлю, делает попытку избавить ее от части ноши. Та не дается, отшатывается в сторону и улыбается, мотает головой:
– Нет уж, Дубин, свои давай неси.
– То есть… – Дима прерывается на особенно глубокий вдох: воздух – загустевшая сметана, не так-то просто затолкать в легкие. – То есть, хочешь сказать, ты совсем не устала?
– Не устала, не парься, – отмахивается Юля и еще с полминуты слушает его нервные смешки и «удачно скаламбурила!».
У них в пакетах – одежда, аксессуары и немного косметики, постельное белье с щенками, брендированные кроссовки (Дима в край затаскал свои, и Юля не стала это терпеть), бутылка противно теплой воды и килограмм сырных крекеров. Дима извлекает на свет божий пару новеньких бейсболок – идентичных, слепяще белых. Одну толкает козырьком себе на лоб, вторую надевает на голову Юли.
– Фух, теперь хоть жить можно!
– Ну и хорошо, а то я искусственное дыхание делать не умею, – глаза Димы округляются в наигранной панике, и Юля поспешно заверяет: – Но, если тебе станет плохо, я позвоню Игорю. Уверена, он справится.
Они посмеиваются в унисон и не выдерживают: заходят за мороженым и холодными фруктами – целой кучей на них двоих.