— Джокер, я люблю тебя, — серьёзность, с которой было озвучено это заявление, делала его похожим на обвинение, и Джокер, вопреки всем признакам подступающей паники, не смог сдержать улыбку.
Прежде ему нечасто доводилось слышать подобные признания, тем более от тех, кто выше его по званию.
Вопреки непреодолимому желанию оказаться где угодно за пределами «Нормандии», он заставил себя повернуться к ней лицом. Судя по слегка растерянному виду, Шепард была удивлена выбранной теме разговора не меньше, чем он сам, что было понятно — насколько Джокеру было известно, она строго придерживалась субординации и не позволяла себе даже флиртовать с сослуживцами.
Хотя… Что он вообще о ней знал, кроме общеизвестных фактов и слухов? Шепард ловко выуживала из него любую информацию, но о себе рассказывала мало и неохотно. Что, впрочем, не мешало ему делать собственные выводы, исходящие из личных наблюдений.
Она была непредсказуемой. За то короткое время, что они были знакомы, Джокеру не единожды выпадал шанс убедиться в этом. Это проявлялось в её действиях, в принятых решениях, в вопросах, которые она задавала. Необычной, отзывчивой, целеустремлённой. И, в конце концов, просто привлекательной женщиной — шрамы, рассеянные по её лицу, не украшали её, но и не уродовали, а лишь доказывали любому, у кого могли бы возникнуть сомнения, что она не зря носит форму Альянса.
Также она всегда очень болезненно воспринимала гибель своих людей. Он помнил, что первым, что она сделала, очнувшись после миссии на Иден Прайм — спросила о маяке, но сразу после этого — озаботилась тем, забрали ли тело Дженкинса, чтобы достойно его похоронить. А после того, как на Вермайре погибла Эшли, она неделю ходила, как неприкаянная, но при этом всё равно продолжала выполнять свою работу.
А ещё она не была лишена чувства юмора. Именно поэтому Джокера сейчас грызли сомнения касательно того, стоит ли воспринимать происходящее всерьёз. Что, если это всего лишь розыгрыш, шутка? Либо же своеобразная проверка на стрессоустойчивость?
Подумав немного, он откинул эти мысли в сторону — Шепард не была похожа на человека, который будет подобным образом подтрунивать над кем-либо.
Джокер вдруг поймал себя на том, что от обычных размышлений о способности Шепард признаться кому-то в любви, он перешёл к перечислению её достоинств.
Она нетерпеливо кашлянула, напоминая о себе и вырвав его из раздумий, и Джокер поспешно отвёл взгляд, поняв, что беззастенчиво рассматривает её.
— Хорошая шутка, капитан, — не придумав ничего лучше, бросил он как можно небрежнее.
— Похоже, что я шучу? — мгновенно отреагировала она, словно заранее знала, что он скажет.
Окинув взглядом пустой коридор за её спиной, он вдруг почувствовал огромное облегчение от того, что она выбрала для этого разговора максимально подходящее время — сейчас они были единственными живыми существами если не на всём корабле, то на палубе точно.
Джокер почти воочию увидел вытянутые шеи и горящие любопытством глаза членов экипажа, как если бы они сейчас были здесь.
— Я могу говорить откровенно? — он заставил свой голос звучать уверенно и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил, тщательно подбирая слова: — Я не буду скрывать, что считаю вас отличным капитаном. И безмерно уважаю вас и ценю возможность служить под вашим началом. Но не более того.
Лишь произнеся эти слова, он осознал, что не до конца честен с ней. Как женщина она тоже привлекала его. Если бы у него не было синдрома Вролика. Если бы она не была его капитаном. Если бы не вторжение гетов, во главе которых стоял сбрендивший спектр, и не угроза вторжения Жнецов. Он готов был признаться в этом себе. Себе, но не ей. Слишком много было этих «если».
— Что ж, я тебя поняла, — произнесла Шепард, и Джокер обрадовался, не услышав в её голосе ни разочарования, ни обиды. Это была обычная констатация факта. Ему даже показалось, что в нём прозвучало облегчение.
Всё-таки она была непредсказуемой.
***
Джокера не предупредили о том, что его ждёт, просто указали нужное направление и заверили, что он сам всё увидит. И он увидел. Точнее услышал.
— Оставьте эти досье себе, они мне не нужны. Я хочу найти свою команду, которая помогла мне остановить Сарена.
Джокер остановился как вкопанный, споткнувшись на полушаге. Это была она — Джейн. Этот голос и сквозящие в нём раздражённо-угрожающие интонации он узнал бы, наверное, даже полностью лишившись слуха. Так она обещала своей команде, что они найдут Сарена и заставят ответить за то, что он натворил. Так отстаивала перед контр-адмиралом Михайловичем «Нормандию» и тех, кто служил под её началом. И эти же нотки звучали, когда она угрожала Властелину надрать его металлическую задницу.
И сейчас каждое слово, адресованное Призраку, было пронизано недоверием и неприязнью.
Джокер не вслушивался в их разговор и не особо вникал в его суть, просто наслаждаясь звучанием её голоса и вглядываясь в знакомую фигуру.
Два года, наполненных чувством вины, болью и кошмарами, снова и снова возвращающими его к событиям, которые он и так не мог вытеснить из памяти. Два долгих года ожидания и надежды — на то, что груда мяса с трубками, которую ему показали в начале проекта, каким-то волшебным образом материализуется в живого человека. Что-то тогда заставило его поверить в невозможное.
И вот она снова стоит перед ним — и он почувствовал, как боль, всё это время сжимающая его в своих тисках, ослабляет хватку. Он почувствовал, что снова возвращается к жизни.
— Я хочу, чтобы вы доверяли мне. Мы не обязаны быть врагами, — спокойный голос Призрака вывел его из задумчивости. — Вам также понадобится пилот. Я нашёл одного, говорят, он один из лучших.
Когда вокруг Джейн замерцал прозрачно-оранжевый свет, прерывая связь с главой Цербера, Джокер вдруг испытал необъяснимый страх перед этой встречей. Он множество раз представлял себе этот момент, отчаянно желая, чтобы мечта стала явью, но теперь шквал вопросов, на которые он не знал ответов, обрушился на него. Будет ли она ему рада? Прогонит ли? Что он прочитает в её взгляде? Возможно ли, что она обвинит его в своей смерти?
— Джокер?! Откуда ты здесь? — усталость и раздражение на её лице сменилась целым спектром противоположных эмоций от изумления до радости, когда она увидела его.
Ему вдруг стало стыдно из-за собственных нелепых страхов и сомнений.
— Это… длинная история, — только и смог сказать он.
Джокеру хотелось дотронуться до неё, убедиться, что это не обман зрения, не иллюзия, но он боялся. Боялся, что от его прикосновения она исчезнет, растворится в воздухе, являя ему ненавистную реальность.
Он почти физически ощущал её нетерпение и желание узнать подробности. Он понимал, что должен объяснить всё, сказать хоть что-нибудь, но не мог подобрать нужные слова.
Не говоря ничего, он повёл её по коридору к смотровому окну, за которым дожидалась своего капитана новая «Нормандия» — их новый дом, их приют в безграничной, холодной и неприветливой галактике.
— Когда ты погибла… — всё-таки начал он, но осёкся.
Погибла. Говорить об этом вслух оказалось сложнее, чем повторять мысленно бесчисленное количество раз. Больнее. Вернувшись на Типтри, он часто садился у окна и, вглядываясь в плотную пелену дождя, твердил про себя «погибла-погибла-погибла» до тех пор, пока этот бесконечный набор букв не превращался в бессвязный бред, лишённый всякого смысла.
Джейн, кажется, поняла причину его заминки.
— Всё хорошо, — мягко произнесла она, улыбнулась ободряюще.
Джокер поразился её спокойствию и тому, как хладнокровно она относится ко всему происходящему. То, что для него длилось два года, для неё вместилось в несколько коротких мгновений. К смертям, что отпечатались шрамами на лице и седыми прядями в волосах, прибавилась ещё одна — её собственная. Он не знал, как можно пережить такое и остаться собой.
— Когда ты погибла, — начал он заново, и на этот раз слова полились из него непрерывным потоком, — всё пошло наперекосяк. Совет похоронил всё то, чего ты смогла добиться, прежняя команда разбрелась кто куда. Меня списали на берег. Потом со мной связался «Цербер». И хоть я не доверяю Призраку, но он вернул тебя к жизни, посадил меня за штурвал. И ещё… вот это. Я сам узнал только вчера.
«Нормандия» — гордая и прекрасная — ждала своего часа. Не успев ещё пройти боевое крещение, она красовалась новой, не повреждённой пока обшивкой и подмигивала им своими огнями.
— Хорошо снова оказаться дома, не так ли? — не отрывая взгляд от фрегата, спросил он, сам не зная, к кому обращается — к Джейн или к самому себе.
— Хорошо, — откликнулась она и, помолчав немного, добавила: — Я рада, что ты здесь.
Джокер не знал, помнит ли она слова, сказанные будто вечность назад, и имеет ли сейчас для неё значение собственное признание, которое снова и снова на протяжении всего этого времени эхом отзывалось ему, словно насмешка судьбы. Но он решил, что больше не упустит этот шанс.
— Джейн… — Он оторвал взгляд от «Нормандии» и повернулся к ней. Её глаза сияли тем же восторгом, что, как он подозревал, и его собственные. — Я тоже тебя люблю.
Время будто остановилось. Ему подумалось, что, если это всё же сон, если всё происходящее — обман, то именно сейчас он должен проснуться.
Но мир не содрогнулся, не обрушил на него жестокую реальность, даже когда она, сделав к нему несколько неуверенных шагов, заключила его в бережные объятия.
— Долго же ты думал, — шепнула она и он кожей ощутил её улыбку.