Головная боль, словно стихийное бедствие, накрыло Бакуго. Открыв глаза, он сразу же поморщился от неприятных ощущений во всем теле. Воспоминания о произошедшем только подливали масла в «огонь» и будто нарочно провоцировали головокружение. Больничная палата то и дело пестрила светлыми оттенками, мешая только-только пришедшему в себя юноше разглядеть окружающую обстановку.

После того, как янтарный взгляд более-менее привык к освещению, — взгляд поймал знакомую ежиную красную голову. Киришима сидел в полудрёме, упираясь локтями в колени. Как долго он тут сидел, непонятно, а судя по сильно ссутулившейся позе давно. Но почему-то его присутствие хоть и немного, но успокаивало. Появлялось чувство безопасности и умиротворенности.

Парень слегка повернул голову вбок и заметил букет пёстрых цветов, которые, наверняка, подбирала Мицуки. Вкус у матери точно отсутствовал, ибо не сочетаемые между собой бутоны резали глаза, а заодно вызывали очень неискусный вид у тумбы, на которой они стояли.

— Бро, — громкий голос друга обжог слух Кацуки. — Наконец-то, ты очнулся.

— Сколько, — блондин собирался что-то сказать, но к глотке словно прижали свинец и не хотели отпускать. — Сколько я здесь провалялся? — вышло хрипло, а местами и вовсе слышался лишь шепот.

— Четыре дня, — веселый и улыбчивый Эйджиро тут же помрачнел и опустил взгляд куда-то в пол. Затем прикусил нижнюю губу и будто бы сдерживался, чтобы что-то сделать не то. Ведь подрывник сейчас находится далеко не в лучшем состоянии, а лишний раз волновать его не нужно.

— Рассказывай, — привычный приказной тон с щепоткой грубости заставил Киришиму столкнуться с непробиваемым взглядом одноклассника. — Что с остальными и с… Дэку?

Как бы не хотелось признавать, но последнее, что помнил блондин — тихий голос Изуку, пытавшийся привести его в чувства. Однако по нервному движению кадыка Красного Бунтаря было понятно: не всё так радужно, как хотелось бы.

— В тот день… — непривычная дрожь в словах заставила ещё больше напрячься только-только пришедшего в себя героя. — В тот день погибло около десятка героев. Жертвы же среди простых гражданских ещё подсчитываются, но число уже перевалило за сотню. Мидория… Его доставили в больницу одновременно с тобой с глубокими ожогами на спине и ногах. Наши, вроде бы, отделались простыми ушибами.

Скрип челюстей Кацуки можно было услышать даже за дверью в палату. Злость медленно протягивала свои длинные мерзкие руки к мозгу молодого человека, уверенно усаживаясь где-то в висках. Он злился на злодеев, злился на Дэку, который полез в его драку и получил больше, чем он сам. Но в первую очередь он злился, можно даже сказать, ненавидел себя за бесполезность и бессилие, которое показал в той схватке. От накатывающих эмоций подрывник не заметил, как смял в пальцах больничное одеяло.

— Бро… — протянул Эйджиро. — Ты не виноват, — попытался утешить его друг. Вот так, только по одному выражению лица он понял, что сейчас чувствовал подрывник. 

— Нет, — отрезал Бакуго. — Как раз-таки именно я и виноват, — он нервно сглотнул и продолжил. — Если бы… если бы я тогда победил ту троицу, то, наверняка, не было бы столько жертв…

— В таком случае, виноват не ты один.

Только сейчас Кацуки заметил, насколько был потрепан одноклассник: тёмные круги под глазами, не глаженные пару дней рубашка и штаны, белая марля торчала у воротника из-за наспех перебинтованного плеча, уголок разбитой губы покрылся красной коркой.

— Но, знаешь, — красноголовый решил продолжить, — тебе бы пора заканчивать с унижениями и оскорблениями в сторону других, в особенности это относится к Изуку. Почему ты не послушал его, когда он кричал тебе изо всех сил остановиться?

— Кричал? — тихо переспросил блондин и посмотрел на свои поцарапанные ладони. — Неужели этот мямля способен на крик?

— Кацуки, черт тебя побери! — не сдержался Киришима и его спокойный монотонный голос сменился на громкий и не сдержанный. От такой неожиданной смены настроения лучшего друга подрывник даже дёрнулся. Но Красный Бунтарь, хоть и заметил реакцию одноклассника, не собирался останавливаться. — Даже я слышал тот истошный крик, когда был на другом конце улицы и помогал раненым! Его слышали все, кроме тебя, хочешь сказать?! Он не заслуживает такого отношения!

Бакуго понял, что сейчас доказывать что-либо бесполезно. Эйджиро слишком устал и вымотан, чтобы воспринимать другую информацию кроме той, которую вбил сам себе в игольчатую голову. Когда он всё же успокоился, в палате повисла давящая тишина. Оба не могли смотреть друг на друга. Один потому, что винил себя в произошедшем, и это чувство пожирало его сердце будто прямо изнутри. А второй потому, что не сдержался и выпалил всё, что думал, недавно очнувшемуся другу.

— Ладно, я пойду, — последнее, что произнес Киришима перед тем, как почти беззвучно закрыть дверь и оставить одноклассника наедине со своими эмоциями и мыслями.

— Ага, — сказал Кацуки куда-то в пустоту. Только сейчас до него дошло: он в палате один. Сколько он так сидел, погрузившись в свои мысли? Наверное, долго.

Перед глазами то и дело всплывали картинки прошлого. А потом в какой-то момент вспомнился запах ромашкового мыла и голос Дэку, который он слышал перед тем как отрубиться. Бакуго почти сразу же на автомате дернул плечом, якобы сбрасывая с себя это зелёное наваждение. Голова вновь стала тяжёлой и молодой человек уже не мог сопротивляться нарастающей сонливости и как только щека коснулась мягкой больничной подушки — снова отключился.

Герой проспал до вечера и то если бы не разбудила мама — спал бы дальше. Она о чём-то говорила, а подрывник лишь кивал, делая вид, что ему и вправду интересно, насколько сильно подорожали цены в магазинах и какой красивый пёс появился у соседки. Он даже поначалу пытался влиться в разговор, дабы отвлечься от тяжёлых мыслей, но, увы, ничего не получалось. Единственное, что занимало его мысли - это желание найти ту злодейку и прикончить её к чертям собачьим. Так он не только выпустит пар, но и отдаст дань погибшим и хотя бы немного заглушит чувство вины.

Парень поднял тяжёлый взгляд на мать, когда нечто тёплое дотронулось до его плеча. Женщина пыталась всеми силами подбодрить сына, наблюдая за тем, как он себя морально уничтожает. Ведь материнский инстинкт не может подвести. Она точно знала, что с ним не всё в порядке, хоть и делает совершенно обратный вид.

— Ты ни в чем не виноват, — ласковый женский шепот касается уха, когда Мицуки аккуратно обнимает сына, стараясь не задеть повреждения на молодом теле. — Ты сделал всё, что мог.

Кацуки тяжело выдохнул ей куда-то в ключицу. Парень не мог допустить, чтобы дорогой ему человек так сильно переживал за него и тратил свои ментальные запасы. Он был уверен — у матери итак своих забот хватает. И Бакуго не собирался добавлять новых. Поэтому он медленно отпрянул от женщины и с привычным хмурым видом произнес:

— Я в порядке. Тебе не о чём беспокоиться, — голос почти что не дрожал и выдавив из себя шаблонное, — старуха, — плюхнулся обратно на кровать, отворачиваясь от матери, давая понять, что ей пора уходить.

Тогда она никак не прокомментировала сказанное им, лишь встала, сказала: «свежее белье в белом пакете, в красном домашняя еда», а затем ушла.

Всю ночь блондину не спалось, из головы не выходили слова Киришимы.

«Даже я слышал тот истошный крик, когда был на другом конце улицы и помогал раненым! Его слышали всё, кроме тебя, хочешь сказать?»

Но ведь, если серьезно задуматься, то… подрывник действительно ничего не слышал во время боя. Стоп. Он, в принципе, ничего не слышал. Только лишь ощущал слабые вибрации, когда тот синий пироман подходил. Кацуки вскочил с кровати, как ошпаренный. Голова почти сразу же отдалась тупой болью где-то с правой стороны. Герой поставил локти на колени, предварительно положив острый подбородок на скрещенные пальцы, попытался вспомнить по меньшей мере один звук, который сопровождал его на протяжении стычки.

Ничегошеньки.

Вообще ничего.

Перед глазами ночная тьма, а в голове пустота. Предположение нескольких теорий вводили Бакуго в ступор. Он нервно сглотнул и почти сразу же ощутил неприятное першение в горле. Но если всё-таки хотя бы одна из них верная — дело дрянь. Шумно выдохнув, рассмотрел вспотевшие ладони. Свет в палате включать не хотелось. Во-первых, привлекать внимание медсестер вряд ли хорошая идея, ибо те сразу же начнут укладывать шумного пациента обратно, времени-то ведь давно за полночь. А во-вторых, темнота скрывала настоящие эмоции блондина, и никто не смог бы ничего увидеть.

«Если всё так, как я думаю, придётся искать выход» — собрался с мыслями Кацуки и лёг обратно, правда, он так и не заснул, а пролежал до рассвета с открытыми глазами, обдумывая свои дальнейшие действия.

***

Прошла пара дней, и молодой герой смог наконец-то выписаться. Все бумажки оставил на родителей. Предварительно буркнув отцу: «я немного пройдусь», поспешил убраться из этого места, провонявшего хлоркой, лекарствами и медицинским спиртом. Закинув сумку с вещами на плечо, парень направился в полупустой парк на окраине города. К счастью, в округе не было никого, а это значит — подрывник может не сдерживаться.

«Если моя теория верна, то после использования сильных приемов моей причуды я могу терять слух» — размышлял блондин и кинул сумку с вещами куда-то под куст.

В глубине души он надеялся, что это всего лишь последствия удара головой во время боя. Простая паранойя и ничего большего. Он оправдывал себя тем, что десять минут уделит на эту проверку и пойдёт домой, а в будущем даже и не вспомнит об этой странной, липкой, как жвачка, мысли. Вот только парочка слабых ударов не принесли никаких результатов. Бакуго уже подходил к сумке и протянул руку, дабы взять тканевые шлейки, как появилась ещё одна… идея? Она была даже хуже прежней и, тем более, опаснее. Конечно, не для самого героя, но для тех, кто мог по случайности оказаться рядом.

Кацуки решил повторить тот комбоприём, который использовал на злодейке. Но для того, чтобы провернуть подобное, нужно озеро или река. Так безопаснее. Немного побродив по парку, он всё-таки нашёл небольшой пруд и решил, что это будет последнее на сегодня странное действие. А потом пойдёт домой и будет вести себя как обычно. Правда, в планах ещё отомстить тем сошкам лиги, но ничего, он это ещё успеет.

Приём был выполнен в лучшем виде. Похоже, четырехдневный отдых пошел на пользу, ибо взрыв получился почти такой же мощности. Правда, не хватало гранат, которые бы помогли накопить нитроглицерин. Он подождал какое-то время, чтобы последствия от применения причуды полностью рассеялись. Теперь же осталось проверить слух.

Подрывник планировал просто похлопать в ладоши или пощелкать пальцами возле ушей, но не успел, так как кто-то одёрнул его сзади. Незнакомцем оказался какой-то мужчина в форме. Он что-то говорил, но Бакуго даже не сразу понял, что происходит…

Губы полицейского двигались, но слова не доходили до героя, словно они потеряли звук, где-то по пути до его ушей.

Страх неожиданно обнял со спины, дыша Кацуки прямо в затылок. По телу пробежалось стадо мурашек. Осознание того, что он всё-таки ничего не слышит, обдало волной со всех сторон. Юноше казалось, что он тонет. Тонет в омуте своих мыслей и распаляющейся вины. Ноги превратились в вату, тем самым опуская его на холодный песок.

В голове осталось лишь:

«Что я наделал?»

Желудок противно завязался в узел, и казалось, что вот-вот и весь завтрак, съеденный утром, смешается с землей. На языке было неприятно кисло. В лёгкие будто свинца налили, и они перестали качать воздух. К грудине резко подступила тупая боль, видимо, ещё толком не сросшиеся ребра давали о себе знать, ведь сердце продолжало их беспощадно избивать.

Его душило собственное тело.

Паническая атака накрыла подрывника с головой. Целовала навылет, не желая отпускать. Медленно заползала под череп, надолго усаживаясь где-то в глубине мозга.

— Эй парень, я сейчас… скорую, — как спасительная ниточка донеслась до ушей Бакуго.

Всемогущий… К нему постепенно начал возвращаться слух. Глоток свежего воздуха сопровождался глубоким сухим кашлем.

Кое-как отказавшись от помощи полицейского, блондин побрёл домой. Уже стемнело, над головой собирались тучи, предупреждая, что вот-вот пойдет дождь. Он шёл, но не видел перед собой дороги. Молодому человеку хотелось кричать и сдирать с себя всё, что только можно, дабы заглушить это давящее и уничтожающее изнутри чувство.

Сбоку показался какой-то огонек, затем ещё один и ещё. Только сейчас подрывник понял, что пришёл к мемориалам. В то самое место, где четыре дня назад с позором проиграл и подставил не только товарищей, но и обычных гражданских. В бетоне всё ещё виднелись дыры от ударов, копоть на стенах до сих пор не убрали. А в одном месте стояло что-то наподобие надгробия, сооруженное из отломавшегося куска стены с какой-то надписью. Вокруг мемориала лежали куча цветов с лампадками и фотографиями погибших. Похоже, сюда приходят до сих пор.

Только подойдя поближе, Кацуки смог разглядеть написанное. Как оказалось предложений было несколько, и все нацарапаны одним камнем и, скорее всего, одним человеком.

«Я буду любить вас всегда»

«Никогда не забывайте обо мне»

«Прошу, вернитесь»

Молодой герой уже видел смерть. Просто забыл это чувство, когда под кожу забирается нечто холодное и сидит там до тех пор, пока ты не возьмешь себя в руки. На блондинистые волосы постепенно начали падать капли начинающегося ливня.

Юноша был искренне благодарен такой погоде, ибо никто не увидит его слёз под стекающими со лба струй воды. Он со всех сил сжал челюсти, дабы хоть как-то сдержать неконтролируемые эмоции. Но он смог лишь в бессилии опуститься на колени, не в силах выдержать поток нахлынувших чувств. Ладони опёрлись о мокрую землю.

— Простите, — единственное, что смог выдавить из себя Бакуго, — простите… простите…

Сзади кто-то всхлипнул. От неожиданного звука подрывник дёрнулся и развернулся, чтобы в следующее мгновение в оцепенении замереть. Перед ним стоял мальчик лет восьми-девяти в горчичном плаще и такого же цвета резиновых сапогах. Лицо скрывал зонтик, а в руках ребёнок держал пару белых лилий.

Блондин не знал, что сказать. Он целиком и полностью опустошен. Выпотрошен до мяса и костей. Но маленький незнакомец лишь подошел поближе, занося над героем зонт и кладя поверх кучи цветов свои.

— Наверное, ты тоже здесь кого-то потерял, раз так горько плачешь, — больной детский взгляд даже ни на секунду не посмотрел на Кацуки. — Я понимаю, что тебе тяжело. Но, знаешь, мои родители говорили, что в любой ситуации нужно улыбаться. Тогда на душе станет легче.

Подрывник заметил, как по детской замёрзшей щеке скатилась тонкая струйка. После чего мальчик сглотнул и попытался растянуть губы в улыбке, выдавливая самое последнее светлое чувство, оставшееся в этой детской душе. Рубиновый взгляд невольно падает на белые лилии, рядом с которыми стояла рамка. На ней были запечатлены незнакомые мужчина и женщина, а рядом… рядом… похожий чертов горчичный плащ, который укрывал ребенка. Он там даже смеялся, обнимая своих родителей.

Сердце пропускает удар.

Это стало последней каплей перед тем, как Бакуго притянул пацана к себе и обнял со всей силы, поддавшись какому-то странному порыву.

— Ты не один! — неожиданный крик сменяется гортанным шепотом. — Чёрт, ты не один, слышишь? Я отомщу за твоих родителей.

— Но как? — уже полностью разревевшийся мальчик отстранился от юноши и посмотрел на него с такой болью, что блондину показалось, будто именно он потерял родителей.

Но Кацуки наконец-то смог взять себя в руки.

— Пацан, потому что я герой. А герои никогда не оставляют в беде нуждающихся.

Быстрые, тяжёлые шаги погружались в лужи, образовывая большие всплески. Грязная вода пачкала и без того не первой свежести штаны, от чего ткань прилипала к щиколоткам. Дождь промочил подрывника насквозь, и теперь он был больше похож на промокшую злую собаку, чем на человека. Серая майка неприятно облегала накаченный торс молодого героя, не желая тянуться, когда хозяин выпрямлял спину.

После встречи с тем мальчиком ему стало немного легче. Ну, как легче… Он просто-напросто решил не скулить в углу, а действовать. Утром пойдет туда ещё раз и осмотрит место, возможно, найдёт какие-то зацепки или что-нибудь, что поможет выйти на след злодеев. 

Эта несправедливость, где невиновные должны страдать, а виноватые выходят победителями, застряла у парня в голове. В той самой ране, заставляя её пульсировать от накатившей злости. И теперь это негодование, смешанное с желанием отомстить, ничем не может быть остановлено.