Связанные

— Нара. Тебя зовут Нара.

Невеста улыбается, впервые с тех пор, как они повстречались. Нет, не так. С тех пор, как они встретились снова, после стольких лет.

— Это я.

“Это всё грим виноват”, — оправдывает себя Артемия, зная, что это абсолютная ложь. Глупо пытаться себя обмануть, но может быть, получится хотя бы оправдаться?

— Как я могла забыть?

Нара наклоняет голову, осуждая.

— Яргачин… Не об этом сейчас тебе стоит думать.

“А о чём мне думать?”, — чуть в сердцах не выпалила Артемия, — “О том, что я должна убить тебя? Тебя”...

Давно, словно в прошлой жизни. Степь, солнце в зените, печёт, но не так, как сейчас - гораздо, гораздо жарче. Должно быть, лето. Трава вымахала по самую грудь, а низенькая Нара и вовсе скрывается в ней почти с макушкой. И тем не менее, не видя перед собой ничего кроме стеблей, ведёт Артемию куда-то, взяв за руку.

— Эмшен, — Нара берёт её руку и тянет на себя, ложится на спину, увлекая за собой, — не медли. Время не на твоей стороне.

— Ты знала с самого начала.

Нара снимает с плеч истрепавшееся в нитки платье, обнажаясь до бёдер, и неотрывно смотрит на Артемию. Другие невесты, и даже черви - Артемия чувствует их спиной - тоже не отводят взгляд, безмолвно торопят.

— Подождите, — она смотрит только на Нару, но обращается ко всем сразу, — Мне нужно собраться с духом.

— Подожди, басаган, я не поспеваю за тобой, — Артемия смеётся. — Ты лёгкая, как ветер!

— Би хара, а эмшен тяжёлая, как Боос, — Нара перехватывает Артемию другой рукой и бежит спиной вперёд. — Прости, так не терпится с тобой поделиться.

Степь редеет, они выбегают на открытое место, где трава не выше колена - должно быть, здесь недавно пасли туров. Нара замирает, будто прислушиваясь, а затем птицей опускается на землю. Раздвинув ладонями стебли, она показывает Артемии небольшой тёмно-зелёный росток.

— Смотри! Это сечь!

Сечь растёт там, где пролилась кровь.

Артемия отступает от куска камня, жалкого подобия операционного стола.

— Нара, я не могу.

Одно дело - люди мёртвые, прошедшие свои линии, лежащие в свете холодной лампы, бледные, окоченевшие, как деревянные куклы. Их содержимое - уже не они сами - это лишь органы, объекты изучения, поиска ответов, поиска излечения болезни. Им не страшно сделать больно, с ними не страшно ошибиться. Другое дело - человек живой, дышащий, чувствующий. И совсем, совершенно иное, когда этот человек…

— Ты должна.

— Я даже не помню, как.

— Ты вспоминаешь, — Нара приглашающе заводит руки к голове, открываясь ещё больше, — и вспомнишь полностью, когда начнёшь.

Она должна это сделать. Ради ответов, ради излечения болезни. Ради своего долга. Артемия крепко сжимает перст, задерживает дыхание, будто перед погружением в воду. Сначала нужно…

Нара услышала росток сечи пару дней назад, будучи неподалёку. Она не просто хотела показать его Артемии - она хотела, хоть и не говорила, показать кое-что ещё. Артемия видела это по порхающим вокруг ростка рукам, неспокойным пальцам ног, просящему взгляду. Она почти никогда не сообщала желания словами.

— Хочешь вырастить её для меня?

Нара просияла. Они обе знают - траве ещё не время, в середине лета ей правильно давать расти самой, неспешно, не торопясь. Но они обе желают: Нара - танцевать перед Артемией, похвастаться собой, Артемия же - посмотреть вблизи, как же растёт трава. И посмотреть на Нару.

Её тонкая нога, по щиколотки в земле, дугой скользит влево.

Влево. Тонкое лезвие открывает кожу, отворяет кровь, Артемия ожидает вскрика, но слышит лишь облегчённый вдох.

— Всё правильно, тиимэл даа.

— Пожалуйста, молчи, так будет меньше больно.

— А мне и не больно, — Нара улыбается, на выдохе кровь вытекает из разреза новой волной. —  Я радуюсь. Мы наконец станем с тобой одним целым.

Артемия не может остановиться сейчас. Перст глубоко внутри Нары, если она отведёт руку, то уже не сможет вернуться на эту линию. Но куда дальше? Вверх, к ключице? К животу, вниз? Слишком долго думает, не контролирует движение непривычно лёгкого и острого инструмента. Она заходит слишком далеко влево.

— А-а-а! Зобо, унэнте!

— Прости!

Вспоминай же! Нога влево, дугой, а руки?..

… Вверх, к раскалённому небу, лицом к солнцу, выгибая шею. Самый красивый танец - это тот, что невесты танцуют для своих венчанных. Как бы малы они ни были.

Выдох, по Артеминому лбу катится пот. Лицо Нары разгладилось, значит, так правильно. Она фокусирует на Артемии взгляд, дрожащими пальцами касается её щеки.

— Добрая. Ты всё-таки добрая.

Артемия не сдерживает горькую усмешку:

— Да я просто ангел во плоти.

— Ты обидела меня тогда. Думала, я никогда тебя не прощу.

Маленькие ступни гладят землю, зарываются в неё пальцами, Нара склоняется, обдаёт росток дыханием, волосы в тугих косичках верёвками спадают вниз. Всё вокруг будто пульсирует с ней в такт, и росток, совсем маленький тогда, когда они только к нему пришли, тянется к Наре свежими листьями, связкой зреющих бутонов. Когда они раскрываются, то красные, как кровь, как щёки Нары.

— Это было красиво, — у Артемии пересохло в горле.

— Это традиция, — Нара опускается перед ней на колени, — дарить цветы своим наречённым.

— На что?

— На связь! — Нара опирается Артемии на ноги. — Я узнала сегодня у старейшин. Я для тебя избрана!

— Для брака? — “неужели?” мелькает в голове.

— Лучше! Для ритуала. Когда мы вырастем, в день, когда ты станешь Служительницей. Я стану твоей жертвой.

— Нет!

Артемия отталкивает Нару, вскакивает, содрогается от накатившей тошноты. Когда она глядит на Нару, глаза у обеих в слезах.

— Ни за что такому не бывать!

Нара обидчиво твердит “быть”.

— Я уеду и не вернусь.

Нара плачет “вернёшься”.

— Я не буду тебя убивать!

— А ты и не убьёшь меня, хайратай. Моя кровь уйдёт в землю, я прорасту травой.

— Не надо, — а рука, как управляемая ниточками, ведёт лезвие вниз. — Всё будет не так.

— Так, инагни, — Нара кладёт холодную ладонь поверх, подталкивает дальше. — Я хочу стать савьюром.

Её плоть открывается, тёплая, дышащая. Влажная, комковатая.

— Земля…

— Да, — воздух из горла едва складывается в слова. — Ты возьми часть меня. Дай прорасти.

Потому и не следовало возвращаться в этот кровавый город. Где живут не люди, а звери. Где грызутся с родными. Где убивают любимых. Не нужно было приезжать, и не надо было вспоминать. Тогда Нара осталась бы жива.

— “Конечно же,” - это ты хотела от меня услышать? — говорит Артемия мёртвому, словно кукольному телу. — “Будет так, как ты хочешь”, - так?

Она бережно складывает Наре руки, поджимает колени, пряча самое страшное, что Артемия видела в своей жизни. Сворачивает её, делая похожим не то на дитя, не то на семечко - клади в землю и дай расти.

— Баяртай.