Коля не мог найти себе места от волнения. Он то вскакивал, то вновь садился на кровать, ходил неровными кругами по комнате, которая была несколько больше, чем тюремная камера, так еще и предназначалась для него одного — все ради его комфорта. Он не заслужил такого покладистого отношения местного персонала, но деньги Александра (так он попросил называть себя почти сразу) творили чудеса. За три месяца из Коли сделали человека, проведя полную детоксикацию, вставив безумно дорогие новые зубы и загнали найденные инфекции в бессимптомную, латентную, стадию, ну и конечно же попытались вставить мозги на место долгими беседами с наивной девочкой-психологом и написанием бесконечных писем матери. Теперь можно было выписываться и продолжать пить горы таблеток уже дома у С… Александра (и зачем все эти понты?). Но Коля не чувствовал, что готов к этому.

Только заехав в бесячую типовую палату, приторно вылизанную успешным дизайнером так, чтобы удовлетворить все нужды больного толстосума, думал, что сбежит в первую же ночь после того, как у него взяли всевозможные телесные жидкости и сразу же выкатили диагноз: ВИЧ, гепатит С, гонорея и даже сифилис — он был ходячим пособием по венерологии. Хуже было только понимать, что он наверняка заразил всем этим Сашу… Александра, черт бы его побрал; нового, строгого и холодного, Александра он заразил своими грязными поцелуями и укусами, вынудив тратить деньги не только на собственную реабилитацию, но еще и на лечение всех этих болячек. Но потом как-то смирился и привык, ведь выбора у него все равно не было — Александр же сказал, что торга не будет. Пришлось искать положительные моменты, пытаться доверять врачам и соблюдать все их рекомендации, а привыкнув, он уже не хотел рушить с таким трудом выстроенный уютный мирок, в котором получалось хоть как-то держаться.

Он быстро привык к хорошему: что его больше не тошнило и не мучила боль, кормили вкусно и едва не падали в ноги, стараясь сделать его пребывание более приятным, а еще в любое время дня и ночи, если вдруг тянуло все бросить и сбежать обратно в наркотики и порезы, он мог обратиться к дежурному психологу и получить помощь. Он не знал, как это работало, ведь никогда не верил в психологию, но все эти на первый взгляд пустые диалоги облегчали ему жизнь. И уж точно не стоило надеяться, что Саша сможет сделать то же самое для него. Особенно теперь, когда стал жестким Александром, который за все время его даже не навестил. Да, он говорил, что его не пускают, но неужели это нельзя было решить? Все лишь вранье и отговорки. Коля любил Сашу, но тот спрятался за личиной Александра, общаясь с ним только по стационарному телефону в кабинете врача. Ну и как в такой обстановке обсуждать что-то действительно важное и личное?

Вот и получилось, что все свои переживания он выливал психотерапевту, в то время как Александр слушал лишь о медицинских процедурах и таблетках, что, впрочем, он мог с большей эффективностью разузнать от врачей. Только теперь Коля осознал, какой глупостью было явиться к Саше спустя столько лет, даже не подумав о том, что мог найти Александра, к которому у него не было никаких чувств. И если Александр не хотел даже навещать его в больнице, то тоже, скорее всего, не любил. Александр Колю жалел и хотел откупиться от него дорогим реабилитационным центром и лекарствами, а весь этот бред про «сожжем мосты» был лишь красочной вывеской. Думать об этом было страшно, и Коля уже не понимал, чего именно боялся: что Саша за ним не приедет или же что ему самому придется все объяснять и отказываться от такой нужной ему помощи. Он не знал, куда дальше двигаться и что делать, ему хотелось лишь замереть в текущем моменте, когда все еще было не так плохо.

В момент, когда ему оставался буквально один шаг до нервного срыва, к нему в дверь тихо поскребла медсестра, сказав, что за ним приехали и стоит собрать вещи, пока его «доверенное лицо» в последний раз переговорит с лечащим врачом. Коля лишь молча кивнул, но к активным действиям так и не приступил. Собирать ему было нечего: как заехал в одних джинсах и сашиной футболке, даже без телефона, так и будет выезжать, только еще и с горой карандашных рисунков разной степени паршивости, которые он малевал в рамках арт-терапии и просто так, от скуки. Обязательно сожжет их, как только переступит порог этой богадельни, а пока послушно сгребал помятые листы в выделенную специально для этого папочку. Все двадцать семь лет своей никчемной жизни он ненавидел свою тягу к подобным глупостям, рисовал и сжигал, выводил на запотевшем стекле и убирал одним взмахом ладони, выцарапывал над шконкой тюремной камеры и затем со стыдом слушал ироничные комплименты насильника…

Психолог объяснила ему, что стыдиться тут нечего, и хоть у нее не получилось убедить его начать карьеру художника, Коля однозначно стал относиться к этому проще. Ну нравится ему впустую черкать в свободное время, все равно это лучше, чем гнать героин по вене, не разрушает его и не причиняет боль близким… близкому, единственному, кто остался рядом, и то Коля сомневался. Где его Саша, добрый, любимый, хороший? Определенно где-то за обновленным Александром он был, но как его вытащить? И нужно ли, если этот Саша любил того, прежнего, Колю, к которому он не хотел возвращаться? Как бы то ни было, он хотел пройти психотерапию и измениться, бросить селфхарм и наркотики и начать что-то другое, наконец стать сильным… Саше это не нужно, а Александру, наверное, да, но Коля его не любил, он его боялся и не был уверен, что хочет быть рядом. Его Саша никогда бы не изменил с парнем из прошлого, пока партнер отошел буквально на пять минут. Теперь он был жестоким и страшным, слишком решительным и хватким — Колю он скрутит в бараний рог и заставит ходить по струнке.

Коля вздрогнул, когда в дверь снова постучали, теперь уже чтобы его забрать. Он дрожал и никак не мог остановить пустившееся в галоп сердце. Он не хотел двигаться с этой хрупкой точки равновесия, где он был в относительной безопасности от срыва и вдали от выяснений отношений с Сашей-Александром. Но кто бы хоть раз его слушал. Не он выбрал начать все сначала, стационар и психотерапию — это все сделал за него Александр (кажется, «защитник» с греческого), которому он решил верить больше, чем себе. И не ему теперь определять формат их будущих отношений. Саша сразу задал тон, приказав слушаться его беспрекословно, и Коля слушался, стиснув зубы и обещая себе перетерпеть, пока не привыкнет к новым порядкам; к больнице же у него получилось привыкнуть, что закончилось вполне благополучно: он подлечился и чувствовал себя прекрасно, еще и получил бонус в виде непривычно белого ряда идеально ровных вставных зубов, которые все никак не хотели вставать на место во рту и вечно вешались под языком. И теперь его интуиция тоже говорила ему слушаться.

Александр был до смешного серьезен, убирая полученные от врача бумажки, выписки и рекомендации, в охренительно красивой деловой портфель из несомненно натуральной черной кожи, даже не дав самому Коле посмотреть. Ну и пусть, он и так знает, что там: «Психически неуравновешен, склонен к истерикам и суицидальному поведению» — такую характеристику ему дали еще в следственном изоляторе, и все заключение он провел под усиленным контролем как замысливший побег на тот свет. Затем, заметив его, неуверенно ковыляющего по длинному коридору с ярко-оранжевой папкой в руках, Александр с улыбкой поманил его к себе, и на лице его не было ни тени сомнения. Наверное, Коля зря себя накручивал излишними подозрениями и искал мнимые различия между Сашей и Александром. Так или иначе, это был он, его бывший сосед, лучший друг и любовь всей его жизни, теперь еще и спаситель.

Коле по-прежнему было неловко обниматься на людях, а уж когда Александр нежно чмокнул его в щеку, то вообще замер, как деревянный истуканчик, мысленно уговаривая себя перетерпеть и не краснеть так отчаянно на глазах бедной медсестрички, которая от зеркального смущения тоже не знала, куда себя деть. Опять Саша ничего ему не объяснил, лишь молча повел за собой к лифту и затем на улицу, где усадил в свою понтовую иномарку. Коле сказали слушаться, и он молча делал все, уперев глаза в пол; он даже не пытался предполагать, что ждет его дальше, новый Саша был слишком непредсказуем, поэтому Коля лишь пообещал себе, что хотя бы выслушает его предложения по дальнейшим шагам и только потом станет рубить сплеча. Его нервозность выдавало только страстное желание расцарапать всю кожу на предплечьях, которое он с удовольствием исполнял — не долго действовали наставления его психолога по поводу саморазрушений.

— Связать тебе руки, чтобы было проще не царапаться? — абсолютно неожиданно спросил Александр, и Коля даже поперхнулся воздухом от такой наглости. Это буквально были первые его слова после выписки, ни привета, ни «я люблю тебя» и даже не лживое «все будет хорошо».

— Нет, спасибо, я в такие игры не играю, — презрительно фыркнул Коля, защищая свою и без того дышащую на ладан психику. Магия реабилитационного центра, заставляющая его чувствовать себя сильным и независимым, таяла на глазах, а ведь они еще даже с парковки не выехали.

— Теперь играешь, — отрезал Саша, улыбнувшись нехорошо, хищно, доводя Колю до полного непонимания всего происходящего. — Не упрямься, я правда хочу помочь, — чуть смягчился он, когда заметил полный ужаса взгляд Коли.

— Делай, что считаешь нужным, — еле выдавил из себя Коля, потому что всего минуту назад обещал во всем с Сашей соглашаться. Но сейчас на него с огнем в глазах смотрел Александр, который принял его неуверенное согласие за руководство к самым безумным выходкам.

Он наклонился к Коле опасно близко, почти вплотную, так что тому показалось, что его вот-вот поцелуют и даже приготовился обороняться, имея в голове пунктик по поводу своей заразности. Александр его будто дразнил, прожигая дыру своими нереальными карими глазами и упираясь правой рукой в коленку, опасно близко к напряженному паху, пока левой лез в бардачок за изолентой. Классической синей, без изысков, с перемятым концом, словно бы в последний раз ее не отрезали, а рвали прямо зубами. Только представив себе Сашу, вгрызающегося в пыльную изоленту, Коля задохнулся от возбуждения и сам не понял от чего. Своей уверенностью он его душил, и, когда попросил свести руки и дать их для плотной, в несколько слоев, обмотки все той же изолентой, Коля и не подумал сопротивляться. Он вообще впал в некий транс и никак не осознавал всю странность происходящего, он по неведомой причине воспринимал все как должное.

В конце Саша его все же поцеловал — в уголок губ и совсем без намека на эротику — и похвалил, нет, не дежурным «спасибо», а совсем уж странным «хороший мальчик», как собачку. И пока Коля, пришибленный таким, не поддающимся никаким правилам морали и вежливости, обращением, медленно приходил в себя, Александр с тихим шуршанием протянул через него ремень безопасности, как ни в чем не бывало пристегивая, и так же невозмутимо, едва не присвистывая себе под нос, наконец выехал с парковки. Коля отчаянно краснел, из-за вдруг сорвавшейся с цепи паники чувствуя, что едва не весь мир уставился сейчас на него, такого беспомощного и жалкого, который зачем-то сам дал себя связать изолентой, словно в дешевом фильме про братков из 90-х. А Саше-то как было не стыдно всем этим заниматься? На вот-вот готового упасть в обморок от переизбытка чувств Колю он почти не смотрел, сосредоточившись всем своим существом на управлении автомобилем.

Паника накрыла Колю не сразу, но была неизбежной, особенно после полного осознания всего безумия происходящего, но когда тошнотворной горечью подкатила к горлу, он задергался, как рыбка в сети, рванул скованными руками, безрезультатно пытаясь разорвать липкую ленту, и готов был применить для освобождения батарею новеньких острых зубов, пока Александр не приказал ему: «Тихо!» — все так же уверенно, проверив его состояние лишь краем глаза. Это подействовало на Колю как дефибриллятор — шоком пробило от кончиков волос до самых пяток. Он вздохнул глубоко, до ломоты в ребрах, и так и не смог выдохнуть, его колотило. Сердце билось до того быстро, что сосчитать пульс, если бы Коля задался такой задачей, было практически невозможно, и страх, превращаясь в тремор напряжения во всем теле, душил, выдавливая первые слезы. Он даже на сеансах у психотерапевта не рыдал, только молча выслушивал все ее наставления и бесцветно отвечал на все ее вопросы, и лишь уйдя в палату, мог дать волю чувствам. Александр же не давал ему ни единого шанса укрыться, перед ним он был как оголенный нерв.

— Мне страшно, — наконец не выдержал Коля, одной интонацией вымаливая прощения и отпущения. Он понял уже все свои косяки и не будет больше царапаться, не нужно ему больше такого сводящего с ума наказания.

— Врешь, тебе просто стыдно. Страшно из-за клочка изоленты на запястьях? Не глупи, родной, ты все можешь, просто не хочешь, как и всегда. В этот раз я тебе спуску не дам, терпи, — холодно и даже несколько зло отмахнулся от него Александр, когда Коле жизненно необходим был Саша, понимающий и нежный.

Даже понимая, что Александр по сути прав, так жестко его отчитывая, Коля от безысходности ушел в глубокое отрицание. Он был не настолько обдолбан, чтобы целиком отрицать реальность, но отдельные ее части — всегда пожалуйста. И Саша кругом не прав, и вообще никакого Саши больше нет, остался только Александр, от которого надо было бежать, бежать куда глаза глядят, выпрыгивая прямо на ходу на трассу. По молодости он и не такое вытворял, поэтому даже не задумался об адекватности этой светлой мысли, дернулся к ручке двери, но Александр оказался быстрее и, нажав на какую-то кнопку на руле, который из-за обилия всяческих дополнительных функций больше походил на панель управления космическим кораблем, ловко заблокировал сразу все двери. Коля без стеснения взвыл от такой несправедливости, ударив связанными руками по бесполезной теперь ручке двери. Не выдержавший таких его выкрутасов ремень безопасности больно резанул его по плечу.

«Не дури, или я тебя и вправду из машины выкину, домой пешком пойдешь», — грозно рыкнул на него Александр, агрессивно выворачивая руль на очередном повороте. Коля тут же притих, потому что борьба с системой — это хорошо и круто, но только когда система поворачивается лицом с любезным предложением ее сломать, становится неуютно и отбивает всякое желание бунтовать. Он в последний раз со злости рванул скованные руки, и после его накрыло такой величины отчаяние, что он больше ничего не мог делать, только тупо моргать, смотря в окно на калейдоскоп быстро сменяющих друг друга деревьев и зданий полными слез глазами. Неведомая сила заставляла его сопротивляться и бороться за свою свободу, но что дальше с ней делать, с этой свободой, он не знал. Вся его бравада по поводу новой жизни без наркотиков, в которой не будет Саши, — пустое, и как только останется наедине с собой, снова начнет себя разрушать. С самой смерти своей матери, какой бы она ни была плохой, безответственной и безумной, он хотел уйти за ней. Он посвятил себя всего уходу за ней и не видел смысла в жизни, где ее не было. Как только Саша его отпустит, он себя убьет, так или иначе, снова раздерет руки в кровь — он просто жалок.

Время еле тянулось, то замедляясь, то вообще останавливаясь, и это было для Коли невыносимо, его натурально ломало, выкручивало все мышцы, и это было не сравнить, конечно, с синдромом отмены, но было очень на него похоже. Все неприятные ощущения концентрировались в одном месте — под чертовой изолентой на запястьях, которые так хотелось по привычке расцарапать. Коля запрокинул голову, проглатывая подкатившую к горлу истерику; она отдавала в нос противной щекоткой, забираясь в глаза, изливаясь слезами и скручиваясь в глотке колючим клубком. Грудная клетка задергалась в такт еле бьющемуся сердцу, рывками и совсем без ритма, и, слава Богу, Саша его не трогал, давая повариться в собственном соку и прочувствовать все симптомы обездвиживания и подчинения. Саша делал с ним что-то невероятное, что никак не получалось внятно сформулировать словами и объяснить самому себе свою бурную реакцию. Внешне все было нормально, ну подумаешь, стянул ему запястье изолентой, такие у него теперь эротические игры — это было совсем не опасно и не настолько дико, чтобы впадать из-за этого в истерику, но Колю что-то держало на этой грани безумия, выворачивая наизнанку.

— Ты умничка, самый лучший, — прошептал ему Саша, прижавшись почти вплотную, и поцеловал, мягко и неглубоко, чтобы вырвать из этой кататонии, когда они остановились на парковке у дома, их общего дома.

— Ты чудовище, — проскулил Коля, но без малейшего сопротивления дал разрезать путы перочинным ножом, который Саша достал из все того же бардачка. Что еще там у него, целый пыточный арсенал?

— Ну ты же опять себе врешь. Сам дался, сам старательно терпел, хотя мог освободиться в любой момент, но из-за своих тараканов пытаешься свалить всю вину на меня. Я, может, и чудовище, но и ты не лучше, — с все той же коварной усмешки заметил Александр, освобождая Колю еще и от ремня безопасности, и только после этого разблокировал звери.

Коля снова замер, и не думая двигаться с места, выходить не хотелось. Неожиданное откровение молнией поразило его: это все он с собой сам, некого было обвинить в собственном безумии. И Саша вновь вытолкнул его из оцепенения, обойдя машину и элегантно приоткрыв для него дверь, взял за руку, помогая выйти и преодолеть сомнения. Теперь Саша сам вел Колю к себе домой, совсем как когда-то давно, когда Коля еще не предал все его надежды, потеряв всякое доверие. Все, что у них теперь было, — это надежда, что получится построить все заново, с чистого листа. У Саши был свой план, который он с гордостью продемонстрировал Коле во время этой поездки: контроль и подчинение — и Колю пугало, как живо его тело и разум, все его существо, откликнулись на это сумасшествие. Как такое ему могло понравиться? Видно, проведенные в тюрьме года не прошли для него даром, прочно привив стокгольмский синдром и любовь к большим и сильным мужчинам, который совершенно не считаются с его мнением, вытворяя всякие непотребства. Грустно и горько, что к ним присоединился его любимый и в прошлом такой заботливый Саша.

Коля никак не мог смириться со своим новым положением, каждый опекунский жест Александра, даже банально придержанную перед ним подъездную дверь, он воспринимал как личное оскорбление. Он и четко осознавал, что без сашиной помощи ему никуда, и одновременно его раздирал подростковый бунт и страх за свою индивидуальность. Он чувствовал, что Саша хочет его целиком, контролировать каждый его шаг и жест, и готов был дать ему это, но как же сильно боялся. Он не знал, что делать со свободной жизнью без наркотиков, все время он подчинялся либо желаниям матери, либо инстинкту саморазрушения через концентрированное удовольствие в игле и бесконечным поискам денег на дозу. Теперь логично было без памяти отдаться воле Саши, давать себя связывать и приказывать, называть хорошим мальчиком; ему бы даже это нравилось. Но было до чертиков стыдно за такие свои желания, ну не должно быть так. Почему не должно, он объяснить себе не мог без привлечения пустого «так не принято». Чтобы не жрать себя изнутри, он решил драть себя снаружи.

— Не трогай себя, — строго бросил Саша, поворачивая ключ в замке с тихим щелчком. Он даже не обернулся, словно был на сто процентов уверен, что его приказ будет выполнен, и Колю в ответ на это одолело желание причинить себе еще больший вред, он и не думал останавливаться. — Я дважды повторять не буду, — рыкнул Саша, добавляя в голос стальных ноток.

— Ну и не повторяй, — упрямо огрызнулся Коля, раздирая предплечья как в последний раз. Как только они войдут в квартиру, он обязательно уединится в ванной с бритвой, и черта с два Саша сможет его остановить. После инцидента в машине ему жизненно необходимо было отыграться.

— Хочешь почувствовать боль — я могу сделать тебе очень и очень больно, стоит только попросить. Заниматься сексом с кем-то всегда ведь приятнее, чем дрочить, верно? — усмехнулся Александр и так пристально посмотрел в глаза Коле так пристально, что у того на спине мгновенно выступил ледяной пот.

— Я не хочу секса, не хочу боль, вообще ничего не хочу, — капризно пропищал Коля, но даже сам своим словам не верил, а уж Александр и подавно.

— Зачем тогда продолжаешь себя царапать, мне назло? — усмехнулся он с совсем не прикрытым презрением, и горло Коли сдавила обида. — Либо попроси, чтобы это сделал я, либо иди и возвращайся, когда успокоишься, если конечно не побежишь на знакомые места за наркотой. Со мной такие фокусы не пройдут, — еще более строго добавил Александр, загоняя Колю в угол, и один Бог знает, как в тот момент ему удалось не психануть и остаться на месте.

— Пожалуйста, — еле выдавил из себя он, глотая слезы, Александр вновь его продавил, — сделай мне очень больно, мне это нужно… — чуть слышно шептал Коля, трясясь всем телом, словно осинка.

— Молодец, так и нужно, родной. Я хочу слышать от тебя только правду, так нам обоим будет лучше, — мгновенно расплылся в улыбке Саша, с бесконечной нежностью и заботой прижимая Колю к себе. Он небрежно толкнул дверь плечом, затягивая их обоих в квартиру.

Колю снова колотило, к горлу подкатывала тошнота — он нервничал, потому что понятия не имел, что Александр будет делать с ним, и эта ситуация его пугала до желания то ли сбежать и даже не пытаться отдаться в своем мазохизме Саше, а то ли незамедлительно грохнуться в обморок, что, впрочем, тоже означало побег. Видя это, Саша не спешил, даже намеренно медлил, чтобы успокоить, убрать это болезненное перевозбуждение мягкими поглаживаниями, но на доведенного до отчаяния Колю это не действовало, ему нужна была боль, чтобы взять себя в руки и продолжать жить такую сложную во всех аспектах жизнь. Боль спасала его всегда, потому что была простой, не требовала никаких усилий над собой, достаточно лишь сковырнуть корочку с ранки, чтобы почувствовать себя лучше, спокойнее, а проблемы разом теряли всякую значимость, уползая на задворки сознания. А Саша словно намеренно его дразил, лишь слегка нажимая ногтями, проводя по истерзанной коже. Ему нужно было больше.

— Ну давай же, — заскулил Коля, перехватывая руку Саши, нагло пытаясь самостоятельно усилить ощущения.

— Терпение, или ничего не получишь, — жестко отсек все капризы Александр, играючи справляясь с его взбрыкиваниями. Как бы Коля ни старался получить контроль над ситуацией и, раз уж Саша вызвался удовлетворить его мазохизм самостоятельно, покомандовать им, Александр никак не поддавался на его манипуляции, читая все его извороты как открытую книгу. Может, потому что был старше и потому мудрее, а может, потому что работал в полиции и был обучен подчинять людей.

— Я вообще могу сделать все сам, зачем мне ты, резину тянуть? — прокричал Коля все себя от желания наконец почувствовать хоть каплю настоящей боли, особенно когда заветные ванная и бритва были так близко. Все обещания помочь ему успокоиться были ложью, Александр хочет отвлечь его пустой болтовней и не дать навредить себе… На этих словах Коле прилетела пощечина не то что болезненная, но очень и очень унизительная. Горло сдавила жесткая рука, до искр из глаз приложив его затылком о стену.

— Затем, что я больше не дам тебе вариться в собственном соку. Ты себя контролировать не умеешь и делать себе больно так, чтобы это было безопасно и не убиться в процессе — тоже. И с этого дня либо это буду делать я так, как считаю нужным, либо никак, — прорычал Александр прямо ему на ухо. До этого момента Коля думал, что после ужасов в тюрьме его больше ничем не испугать, но от слов Александра у него по спине пробежал холодок.

— Я так не хочу, — просипел он, в панике цепляясь за почти перекрывшую кислород руку Саши. Тот же, не задумываясь, скинул свободной рукой его дрожащие пальцы, словно надоедливого таракана.

— Боюсь, у тебя нет выбора. Либо принимай мои условия, либо уходи, — отчеканил Саша, прожигая Колю своим ледяным взглядом. Он сильнее надавил ему на горло, совсем перекрывая кислород, наслаждаясь вспыхнувшим в глазах Коли ужасом, а затем так же резко отпустил.

Коля закашлялся, в панике хватаясь за горящие ребра. Он медленно съехал по стене на пол, совсем не заботясь о том, как это будет выглядеть в глазах Саши. Он чувствовал себя таким беспомощным и жалким, а что хуже — неспособным решить предложенную дилемму. Ему хотелось сбежать, на зло Саше не играть в его игры, но был не настолько не в себе, чтобы не понимать, что Саша ему нужен и методы ему нужны, чтобы встать на ноги, но как же невыносимо было признавать это и уж тем более просить Сашу так издеваться над ним. Он не хотел больше унижений, не хотел боли и саморазрушений, но демоны внутри него были сильнее гордости, поэтому, захлебываясь в слезах и соплях, он встал перед Сашей на колени. Сказать ничего внятного не получалось, язык его не слушался, и он надеялся лишь на то, что жесты и мимика будут выразительнее любых слов. Александр не стал издеваться и как-либо комментировать его разбитый вид, только молча потрепал его по голове, как бы хваля за преданность, но поняв, что этого катастрофически не хватает, с тихим вздохом также опустился на колени. Коля даже икнул от неожиданности.

— Просто доверься мне, делай, что говорю, не думай, — сказал он тихо и мягко, не отводя взгляда, вдруг успокаиваясь сам и затягивая в свое состояние впавшего в истерику Колю. — То ты умничка и тебе самому нравится, то включаешь панику и назло мне перечишь, воюешь со мной. Кому из нас это надо? Я хочу наладить контакт и помочь тебе, и если ты будешь из пустого упрямства брыкаться, мне придется тебе сломать… или выгнать — оба варианта мне не нравятся. Может, пойдешь мне навстречу ради общего блага? — он говорил медленно, обстоятельно, добивая Колю железобетонной логикой. Не было у него никакого выбора, только иллюзия контроля, в то время как Саша крепко держал поводья и не собирался выпускать их из рук.

— Да не могу я так! Что значит «слушайся и не думай»? Я тебе собачка декоративная, что ли?! — вопил Коля, делая ставку на эмоции, потому что больше козырей у него не было. Саше стоило лишь повторить свой ультиматум, и Коля бы заткнулся, согласившись на все его условия, но тот почему-то продолжат тратить время и терпение на уговоры.

— Можешь. ты вообще очень сильный и многое можешь, просто не хочешь. Я отношусь к тебе со всей любовью и уважением, но это не значит, что разрешу собой помыкать, как прежде. Ты будешь меня слушаться или уйдешь — других вариантов у нас нет, — продолжил он, и не думая опускаться на уровень Коли и тоже переходить на крик. Он словно ледяной водой окатил Колю своим спокойствием, заставляя и его откинуть абсолютно не нужные сейчас эмоции, только думать и принимать верные решения, чтобы снова все не испортить.

Коля дважды выдохнул полной грудью, чтобы взять себя в руки. Он был прав, Саша многое обдумал после их расставания и изменился, возможно, в лучшую для себя сторону, но он больше не был открыт к капризам Коли, и это того доводило до ручки. Колей завладел истеричный ребенок, который требовал безраздельного внимания к себе и подчинения, и за это ему было жутко стыдно, он гнал от себя эти мысли, но они вновь и вновь всплывали в мозгу, заставляя сопротивляться и отбрыкиваться от Саши, который уж точно справится с управлением его жизнью лучше, чем бывший наркоман с пограничным расстройством личности. Достаточно самодеятельности, он и так наломал дров, трижды сорвав попытки нового, мудрого и строгого, Саши сблизиться. Ум был обеими руками за подчинение, но капризный ребенок жаждал свободы, с которой он понятия не имел, что делать. Стоит ему выйти за дверь в большой мир, полный боли и одиночества, он снова сторчится, тут и загадывать нечего.

— Я буду тебя слушаться, — признался Коля, загнав куда подальше внутреннего ребенка. Он решил, что с этого момента, раз и навсегда, отдаст себя в руки Александра без малейших сомнений.

— Молодец, это хорошее начало, — улыбнулся Саша, подтягивая Колю к себе в объятия. Даже так, стоя на коленях, Коля был на добрых полголовы ниже Саши, но у этого были и свои плюсы: было невероятно удобно устроиться щекой на его плече, пока его ладонь, широкая и тяжелая, погладила едва отросший ежик волос. — Пойдем, нам надо обсудить еще один момент, и потом я сделаю тебе больно, как и обещал… как тебе нравится, — добавил Александр спустя минуту. Его голос чуть дрожал, и это запросто можно было не заметить, если не знать его достаточно хорошо, но Коля знал его как облупленного и в ответ, резонируя, тоже дрожал всем телом.

Их обоих трясло от переизбытка чувств, но только Коля мог показать это открыто, в то время как Александр взвалил на себя миссию надежной и крепкой опоры, потому сосредоточился на состоянии Коли, держа его за руку то ли для того, чтобы поддержать, а то ли чтобы не дать ему снова сбежать по глупости. Он завел его в комнату, где раньше была их спальня, да и сейчас обстановка там осталась прежней, все та же двуспальная кровать и большой шкаф, книжные полки и тяжелые шторы на окнах, только мебель Александр естественно заменил на более современную. Коля не стал долго рассматривать комнату, его привлек лишь один предмет — тяжелый кожаный ошейник с серебристыми клепками и крупным кольцом, к которому должен цепляться поводок. Не стоило и тешить себя надеждами на то, что Александр предложит завести собаку, естественно этот экстравагантный аксессуар предназначался ему, и теперь его это даже не пугало, чего-то такого он обещал после всего, но не мог удержаться от горькой усмешки.

— Все-таки собачка, — ухмыльнулся он, неловко кашлянув, стараясь отвести взгляд, который так и норовил соскользнуть на выделяющийся на кипельно-белой простыне черный ошейник. Чем дольше он смотрел на него, тем больше его пугала вся эта затея, хотя он и обещал себе больше не сомневаться.

— Не собачка, а сабмиссив — буду тобой заниматься, учить и воспитывать, заботиться. В целом, похоже, но не совсем то, я потом объясню подробнее, любовь моя, — как можно мягче разъяснил Александр, подбирая ошейник с постели, и медленно покрутил его в руках, пристально наблюдая за реакцией Коли. Тот лишь молча кивнул, давая согласие. Уйти он успеет в любой момент, а приглашение побыть чьей-то собственностью он получил впервые и не мог однозначно сказать, что его это не привлекает.

Александр подходил медленно, словно к злому и дикому зверю, давая время им обоим передумать, но Коля и не думал вновь взбрыкивать. Он сдался, понимая, что им обоим это нужно, и старался не обращать внимание на странные атрибуты, которые зачем-то хотел навесить на него Саша. Для антуража, наверное. Он подставил шею, а ошейник сел как влитой, едва сдавливая горло не до дискомфорта, но довольно ощутимо, чтобы всегда помнить, но не тяготиться знанием о том, что Саша держит его в узде, постоянно. Закончив с ремешком, Александр едва коснулся его губ своими, этим тоже успокаивая, даря поддержку. Затем положил ладонь на колино плечо и впился ногтями в непривычно чистую от ранок кожу, оставляя розовые полосы до самого запястья, и Коля задрожал, едва устояв на ногах. Все начнется прямо сейчас, а чистого листа, но уже по правилам Александра.

— Можно лезвия, или ножницы, или еще что-нибудь такое…? — зашептал Коля, отвечая рваными вздохами на каждую жгучую царапину или укус на губах от Саши. Но этого ему было мало.

— Пока нет, тебе это не нужно. Успокойся, не думай о том, как бы ты делал это сам, сосредоточься на мне, — со всей нежностью и заботой отрезал Александр, продолжая расцарапывать его плечи только лишь ногтями. Колю снова одолело совсем детское возмущение, ему казалось, что Саша специально отказывает в каждой его просьбе, чтобы унизить.

— Я хочу, чтобы было больно, а это не боль, а детский сад какой-то, — заныл он, отталкивая сашины руки. Его раздражали эти едва ощутимые пощипывания от ногтей, он хотел крови.

— А я хочу, чтобы ты не ставил мне условия. Все будет либо как я хочу, либо никак — вот твой ответ на все капризы, — рыкнул Александр зло, но не стал повышать голос, он был более чем уравновешен и спокоен, на метания Коли он не отвечал и уж точно не собирался им потакать. — Ты пытаешься выбить себе условия получше, установить свои правила, нащупывая мои слабые места. Их нет, дорогой, смирись, или будешь наказан, — с полуулыбкой добавил он, утягивая Колю не постель.

— Ну так накажи, — в отчаянии огрызнулся Коля, решив во что бы то ни стало получить свое. Как бы он ни пытался смириться со своим новым положением, глупая гордыня была свое.

— Неправильный выбор, — хмыкнул Саша, заводя колины руки ему за спину. — Еще секунду тебе на раздумья, а потом я хочу услышать извинения. Не дури, — закончил он, не в силах спрятать озорную улыбку. Он явно чувствовал свое превосходство и знал, что в любом случае выйдет победителем из этой глупой стычки, поэтому мог позволить себе расслабиться и посмеяться над колиным упрямством. Чтобы добавить веса своим словам, он впился зубами Коле в шею, вырвав нервный вздох.

— Прости, пожалуйста, прости, — заверещал Коля, тщетно пытаясь высвободиться из железной хватки и увернуться от слишком резкого болезненного укуса, плавно переходящего в засос прямо под ухом.

— Простите, хозяин, — надавил Александр, оторвавшись на секунду, — и еще я хочу услышать, за что я должен тебя простить, только искренне, — добавил он с улыбкой, наслаждаясь вздохами-полувсхлипываниями Коли, укладывая его на постель и разведя ноги коленом.

— Простите, хозяин, — еле выдавил из себя Коля, чувствуя, как Александр подавляет его во всех смыслах, физически и морально, заставляя чувствовать себя таким жалким и беспомощным, полностью в его власти, — за то, что брыкался и пытался устанавливать свои правила, — процедил он сквозь зубы, задыхаясь от сильного давления острой сашиной коленкой прямо в напряженный пах. Он делал ему больно, но совсем не так, как хотел бы Коля, и это его вымораживало. — Я буду тебя слушаться, — повторил он в который раз.

— Я надеюсь, — довольно протянул Александр, усиливая нажим и не оставляя ни единого шанса на сопротивление. Его голос прозвучал с едким сарказмом, он и не думал скрывать, что совсем не поверил Коле, но пока не стал бороться с остатками его сомнений. У них все еще впереди.