Мы

— Олеж, ты где? — Сережа заглядывает на кухню, но там пусто. Уже всю квартиру обошел, но по-прежнему никого не смог найти. Тревога стремительно набирает обороты — подкрадывается чувство, будто он живёт здесь один. — Олеж, это вовсе не смешно!

Плитка неприятно холодит ступни, и Сережа чуть шипит. Тапочки и носки остались в комнате, и Сережа почему-то даже не подумал надеть их. Опрометчиво надеялся, что сразу в кровать вернется.

Но не судьба. Олега нет уже почти сутки. Написал вчера, что на работе задержится, и так и не появился. Дверь ночью не хлопала, чашка так и осталась стоять на раковине. А ещё окно распахнуто — Олег бы закрыл. Он вечно мёрзнет, даже по дому в водолазке ходит.

В Москва-Сити вообще ветры жуткие. И сквозняки тоже. Сереже кажется, что в очередную грозу эта чертова Башня Федерация рухнет вниз, как в каком-нибудь американском боевике. Но пока она не падает — и на том спасибо.

Сережа берет телефон. Сообщений от Олега нет — пустой экран словно насмехается.

— Черт! — шепчет. Говорить больно, горло рвет, но надо сделать хоть что-то. Сердце бьется как сумасшедшее. Сереже кажется, что ещё чуть-чуть — и скорую можно вызывать.

Сережа вертит телефон в руках. Вдруг с ним что случилось? Но тогда бы Марго уже сказала…

— Марго, вызови Олега, — закашливается и морщится. Водой и «Гексоралом» тут делу не помочь.

— Вызываю! — у искусственного интеллекта голос приветливый и мягкий. С ним она какая-то другая — более милая что ли. С Олегом иначе. Иногда кажется, что Марго ревнует Сережу. Хотя это глупо — она же машина.

Сережа падает на кухонный стул. Теперь уже не только ступням холодно. Обхватывает себя за плечи, но тепла не чувствует. Паники нет — есть только страх. А ещё — сильное желание почувствовать руку на плече. Почувствовать тёплые Олеговы объятия и жесткую ткань пиджака под щекой.

— Абонент временно недоступен, — сообщает автоответчик громко. Безжизненно. Убивающе.

Сережа роняет голову на руки. Слез нет. Странно это все — бабочки в животе по-прежнему порхают. Да и сердце не падает вниз. Сережа уже должен был как минимум в истерике обзванивать больницы. Как максимум — по городу ездить. А он чувствует себя так, словно ничего и не случилось. Только страх на периферии маячит. Ну и желание почувствовать тепло Олега…

Дверь громко хлопает. Сережа резко поворачивает голову. Так резко, что даже шею боль простреливает. Но в проходе никого нет, зато у порога что-то шуршит.

— Олеж? — Сережа поднимается. На холод плевать уже, как и на боль в горле. Надеется только, что он пришёл. Что все хорошо…

— С годовщиной! — раздаётся громкий голос рядом с ухом. Ступни от пола отрываются.

Олег подхватывает Сережу на руки и кружит, словно тот ничего не весит. На хмуром лице — яркая улыбка, которая так ему идет. Которая только для Сережи.

— Я убью тебя! — у Сережи голос чуть хрипит. Сереже говорить больно. Но на душе сразу становится легко, злиться на Олега — выше его сил. — Где тебя носило? Я здесь извелся весь!

— В Питер ездил, — Олег ставит Сережу на мыски собственных ботинок. Смотрит исподлобья своим любимым осуждающим взглядом. — Ты так и не научился тапочки носить… Даже на сутки одного оставить нельзя. Меня не было буквально немного — а ты уже простыл. И что мне делать с тобой?

— Что ты в Питере забыл вообще? — у Олега мыски ботинок тоже холодные, но они согреваются явно быстрее пола. А на вопросы отвечать и смысла нет — Олег и так знает, что нужно делать. Помиловать. Поцеловать, обнять, согреть. Сделать какао, накрыться одним пледом на двоих и залипать на какой-нибудь ромком.

Олег наклоняется к Сереже близко-близко, прислоняется лбом ко лбу, очерчивает свободной рукой скулу. Рыжие Серёжины волосы щекочут висок Олега, и тот улыбается краешками губ. Он шумно тянет воздух, вдыхая такой родной запах, и думает, что все правильно делает сейчас. И десять лет назад тоже правильный выбор сделал. Когда поверил в него. Когда поверил в них.

— Я в детский дом наш ездил, — шепчет Олег. У Сережи вдруг мурашки табуном по спине бегут. Сережа выдыхает довольно громко. Олег улыбается еще сильнее. — Давно хотел это сделать, да времени все не было.

Олег оставляет поцелуй на губах. Просто касается своими сухими, обветренными губами мягких губ Сережи. Вдыхает глубоко. И улыбается еще шире. Как не улыбался совсем никогда. В его глазах пляшут веселые огоньки. Он чуть отстраняется. Заглядывает в глаза Сережи — большие и по-детски наивные.

— Выйдешь за меня? — шепот тихий, почти неразличимый из-за звуков за окном. Но Сережа слышит, потому что сейчас только Олег важен. Потому что только Олег имеет значение. А еще — маленький каменный обруч, который Олег когда-то давно сделал. Когда они маленькие по побережью гуляли. Которое, как думал Сережа, потерялось. И которое сейчас Олег на палец его надеть хочет.

У Сережи в глазах слезы счастья. У Олега в глазах — радость и надежда.

Они смогут. Они уже многое смогли. Осталось совсем чуть-чуть. Плевать, что Россия, — прорвутся. Потому что Сережа в это верит.

Потому что Олегу Сережа готов простить все. Потому что Олег — путь, который ведёт к счастью.

Потому что Олег — и есть счастье.

А Олегу большего и не надо. Хватит и Сережи. И с ним — их общее долго и счастливо.