В прошлой жизни ему было мало всего. Мало власти, мало убийств, слишком мало крови. Слишком мало Чу Ваньнина.
Когда они сплетались в кровати, он предавал его. Предавал Ваньнина, того непорочного, чистого, слишком белого для самого Мо Жаня. Каждый рваный выдох, каждый стон, каждое движение — нож в спину Учителя. Нож в спину тому человеку, которым был Мо Жань раньше.
Из-за этого он ненавидел себя, ненавидел Ваньнина, ненавидел весь мир вокруг. Он стал зависим от этой ненависти, как он думал тогда, взаимной. Он жил ею, дышал, каждое его слово пропиталось этим чувством.
Мо Жань целовал Ваньнина чтобы сделать его грязным, чтобы почувствовать привкус отвращения на языке, чтобы выпустить свои чувства, чтобы почувствовать хоть что-то. Чтобы вызвать у Ваньнина хоть какие-то эмоции.
Всё это истощало, выжимало его, он чувствовал только лишь желание. Больше ничего.
Когда-то он серьезно хотел, чтобы этот человек о нем заботился, чтобы пригрел его?
Как иронично.
Теперь великий Старейшина Юнхен никто, лишь безымянный наложник, всего лишь пленник. Всего лишь напоминание о том, кем Мо Жань был. Кем мог стать.
"Было глупо верить в твою доброту, правда, Учитель? Ты же ненавидишь меня."
На этот раз Чу Ваньнин предал его. Своей смертью. Можно было считать это расплатой, можно считать кармой. Обезумевший Мо Жань считал это насмешкой.
Хотелось кричать. Заставить ожить, наругать, приказать, запереть на замок и посадить на цепь, лишь больше никогда не отпускать Ваньнина. Лишь бы всегда владеть им.
В самом конце, когда он уже смирился, хотелось позвать его обратно. Жалобно, по-детски попросить. Но даже когда он был один, он не мог этого сказать.
Ведь Чу Ваньнин всего лишь отголосок прошлого, эмоций, лишь чистая ненависть, да?
Он ведь никогда не мог любить, правда? Он же только ненавидел.
Правда...?