Шэнь Цинцю (не)идет красное

Му Цинфан улыбается счастливо, робко, и Шэнь Цинцю плывет, растворяется в этой улыбке, подаваясь навстречу родным нежным рукам. Он не понимает зачем все это, - золото, красные ткани, фальшиво приветливые улыбки и поздравления, лживо слетающие с чужих губ.

Шэнь Цинцю не идет красное, выбеленная кожа и искусственно яркий макияж. Шэнь Цинцю не идут россыпи золотого в украшениях, громоздкими гроздьями обрамляющие лицо. Шэнь Цинцю видел слишком много свадеб, чтобы верить в искренность хоть одной из них.

Он не понимает, что находит в этом Цинфан, почему улыбается так искренне, почему смотрит на чужое неправильное, утопающие в алом шелке, будто в крови, тело с такой нежностью. Наверное, стоило отказаться от этой идеи сразу, только Цинцю разучился отказывать таким редким просьбам (не)чужих глаз. 

 - Вы выйдете за меня? - у Цинфана в голосе тревога, а пальцы край собственного ханьфу теребят в волнении. Совсем не похоже на всегда спокойного Цинфана. И Цинцю сначала брови приподнимает в удивлении, не понимая вопроса. Они ведь уже спутники на тропе самосовершенствования, а три поклона были отданы давно в одном из местных храмов. Живых родственников ведь у них все равно не осталось. - Выйдете за меня по всем правилам? 

Шэнь Цинцю не понимает за чем это. Только отказать Му Цинфану он почему-то не может.

Му Цинфану красное идет, идет золотая корона в волосах, фениксы вышитые на праздничном ханьфу. Му Цинфан выглядит сейчас как-то особенно, возвышенно. Будто небожитель с небес спустившийся, а не лекарь, с красноватыми от постоянного недосыпа глазами. Цинцю этот вид нравится. От него дух захватывает, а сердце бьется в груди гулко и взбалмошно. И, может быть, за этот вид, можно простить всю эту дурацкую церемонию с обрядами, нелепыми традициями и гостями.

У самого Шэнь Цинцю в волосах шпилька, - подарок Цинфана. И глаза подведены красным, будто каплями крови. Шэнь Цинцю ненавидит красный, который так хорошо сидит на Цинфане и так портит его, будто в издевку.

У Шэнь Цинцю в организме чаша ритуального вина, и этого, кажется, достаточно, чтобы покрылись уродливыми красными пятнами щеки. Дурацкая церемония, дурацкие обряды, дурацкий Му Цинфан, который сидит сейчас рядом и улыбается счастливо, нежно, и только чуть-чуть встревоженно. Может быть, видит беспокойство в чужих глазах. Он всегда был наблюдательным. 

Наверное, из-за этой наблюдательности они и сидят теперь здесь, - в красном, в окружении гостей, и, возможно, оба немного счастливые. Цинфан заметил что-то в Шэнь Цинцю, чего другие не замечали. Может быть, спрятанное глубоко под кожей желание быть любимым. Заметил и вытащил на свет, привязал к себе заботой и прикосновениями, - аккуратными, невесомыми почти. "Шисюн, лекарь никогда не причинит пациенту боли". И Цинцю сам не знает, когда смог полностью довериться чужим, пропахшим лекарственными травами рукам.   

- Шэнь-шисюн, ты такой красивый, - у Му Цинфана в глазах что-то обезоруживающе честное, и Цинцю против воли улыбку прячет. Их отношениям уже три года, а Цинфан все еще зовет его шисюном. Но может быть, так и лучше. Позволяет не откликаться ни на одно из ненавистных имен.   

- Мне не идет красное, - он головой качает немного, пряча смущение за веером, - тоже красным, вышитым золотыми нитями. Му Цинфан не врет ему - это главное условие их отношений. Му Цинфан не врет, может быть, только немного, не договаривает.   

- Это не так. У Му Цинфана глаза серые, будто бы солнцем изнутри подсвеченные, и в глазах этих преданность и тихая любовь плещутся, задыхаться заставляя. Шэнь Цинцю не заслужил этой улыбки и любви чужой тоже не заслужил, только объяснить этого Цинфану никак не выходит.   

- Вам идет красное, - Цинфан наклоняется близко-близко, задевая дыханием чужое лицо. На глазах сотен гостей. Форменное бесстыдство. - Вы прекрасны, и для меня честь назвать вас мужем перед всем миром заклинателей. 

На свадьбе нет места искренности, это Шэнь Цинцю давно усвоил. Но, может быть, глазам Цинфана он готов поверить.