Сухая белая постель встретила его этим утром. Он облегченно вздохнул и счастливо потянулся. Сегодня ему ничего не снилось — впервые с того момента, как он посетил ту самую комнату. Старые, уже почти забытые переживания и страхи уходили на задний план и забивались в закоулки сознания. Он запомнил главное: Большой Брат прав. И это не просто слова, это чувство, которое несет в себе покой и умиротворение. Поначалу Арсений пытался бороться. Он цеплялся за теплые воспоминания о тихих вечерах, проведенных в компании Шастуна. Вспоминал горячие поцелуи и объятия, дарующие уверенность в следующем дне. И это было важно, ведь с того момента, как начались их встречи, они жили одни днем. В каждый момент они подсознательно готовились к худшему исходу. Они были обречены. Но эти тяжелые мысли отходили, когда они снова видели друг друга, даже украдкой, в коридоре или лифте миниправа.
Но сейчас все изменилось. Арсений не понимал, как в его душе, в сознании зародились все эти отвратительные чувства. Они оскверняли его веру.
Он долгое время не мог решиться на встречу с Антоном. Он чувствовал себя виноватым. Он точно не знал, за что именно. За свои старые слова? Он ведь клялся ему в любви, обещал, что никогда не предаст и не забудет. Но он ведь и не предавал. Ведь так? Его вынудили признать, вынудили произнести те ужасные, отвратительные слова. Но разве он мог поступить иначе? И слова ничего не значат, главное, что он ощущает. Но и в этом он не желал разбираться. Ему было страшно признаваться себе. Он обещал Антону, что будет бороться до конца. Отступил ли он? Сидя в баре и потягивая жуткое пойло, он не мог ответить себе на этот вопрос. Да еще и новости начались, как раз заговорили по военную обстановку в стране, а это, между прочим, было важнее его чувств. Намного важнее.
Арсений решился на встречу с Антоном через пару недель. Ему не хотелось этого, но что-то внутри заставило его подойти к бывшему любовнику и назначить встречу в парке. Антон равнодушно окинул его взглядом и сухо кивнул, принимая к сведению его слова.
Встреча прошла скомкано. Разговор никак не ладился, Антон только молчал, равнодушно следя за прохожими, в то время как Арсений не находил себе места. Ему было неудобно, неловко, неприятно. Он точно не смог бы описать свои чувства. Ему просто хотелось уйти домой, по пути заскочив в бар. Перед Антоном он ощущал смутное чувство тревоги. Сидя рядом с ним, он несколько раз мысленно задал себе вопрос: «и как мы раньше проводили вместе время?», но так и не нашел на него ответ.
Дома он бывал редко, только по вечерам, после работы и бара. Дома он только ночевал. Раньше его комнатушка радовала, приносила покой, в ней он ощущал себя защищенным, а сейчас… Сейчас он чувствовал себя неуютно тут, тревожно. Хотелось сбежать, укрыться от окружающего мира, от людей, от себя. Арсений не мог понять, что с ним происходит, но окружающая обстановка давила на него. Поэтому в один из тусклых обыденных дней он выкинул все вещи, в которых приходил на встречи с Антоном, он выкинул все то, что было хоть как-то связано с ним. Но и это не помогло почувствовать себя защищенным.
Арсений начал ненавидеть Антона. Он хотел забыть его, выкинуть из головы, из жизни, из прошлого. Ему стало стыдно за их прошлые встречи, действия и разговоры. Как он, Арсений, мог позволить Антону говорить так о Большом Брате? Как он мог чувственно стонать и желать целовать губы, которые говорили такие грязные речи о революции? Как он мог крепко держать и нежно целовать руки, которые проносили контрабанду, которые воровали у самого Большого Брата? Антон своим присутствием осквернял святую землю, которая принадлежит Большому Брату.
И в один день Арсений после работы не пошел в бар, он отправился сразу домой, обходя дорогу, которая вела к когда-то их секретному домику. Дома он переоделся в домашнее и начал двигать. Он двигал все, что находилось в его затхлой квартирке, он переставлял мебель самыми неведомыми образами. Он не хотел, чтобы хоть одна вещь напоминала ему об их месте встреч из прошлого. Прошлое остается в прошлом.
Это помогло. Ненадолго. Одним вечером ему принесли письмо, написанное на новоязе: «ангсоц, завтра 14:30, казнь нелицо двоемыслие»*. Арсений вздрогнул от того, как резко в его жизнь опять привели Антона. Он не хотел о нем думать. Он не хотел думать о его казни. Его это пугало.
Ночь он почти не спал. Выпил все вонючее пойло, называющееся абсентом, что было дома. Арсений не понимал, что его так тревожит. Он вычеркнул Антона из своей жизни, из прошлого. Он убедил себя в том, что у них не было общего прошлого, они никогда не встречались и не виделись. Он начал верить в это. Но перед глазами мелькали кадры счастливого Антона, его худые руки, бледная кожа… И Арсений падал на колени, рыдал и кричал, дергая себя за волосы. Он не вольнодумец! В его голове нет места двоемыслию! Виноват был Антон: он обманул, совратил, подставил, предал… Это все он, это он обвинен в двоемыслии, это он будет казнен.
Это немного успокоило Арсения. В него верил Большой Брат, значит, он сможет преодолеть свой порок, он сможет преодолеть двоемыслие.
В назначенное время началась казнь. Арсений не видел Антона с их последней встречи. Антон, кажется, похудел еще сильнее, — сейчас он был ходячим скелетом, — кожа была испещрена синяками, а под глазами темные круги. Арсений смотрел в окно, ему было страшно. Чувство тревоги охватило его с ног до головы. Трясущимися руками он поправил волосы, оттянул воротник. Но тут его блуждающий взгляд встретился с тусклым взглядом Антона — когда-то яркие и светящиеся глаза сейчас были глазами мертвеца. В них не было ничего, кромешная пустота. Он равнодушно смотрел прямо на Арсения, он смотрел в его склизкую прогнившую душу не отрываясь. Его взгляд не дрогнул даже тогда, когда его ввели на эшафот. Ни капли страха.
Арсений хотел уйти, убежать, спрятаться в безопасном месте, но огромный портрет Большого Брата остановил его. Он смотрел с неодобрением, нахмурившись, и Арсений остался. Если Большой Брат хочет, чтобы он смотрел — он посмотрит.
И Арсений больше не сомневался в правильности своего выбора в комнате. После того, как голова Антона оказалась валяющейся на подмостках, он вздохнул с облегчением. Его порочное прошлое в этот момент стерлось, рассыпалось на мелкие частицы, унося за собой сомнения и тревоги.
В его жизни никогда не существовало никакого Антона, он никогда не подвергался революционным мыслям, он никогда не сомневался в Большом
Брате. Он с детства был прилежным ангсоцем, он был верен партии.
Арсений поднял взгляд — портрет Большого Брата смотрел с отеческим одобрением.