Жара…
Аякс прислоняется спиной к прохладным доскам стены банка Снежной. Открыть бы дверь и вернуться в дышащий холодом родины мраморный холл, провести пальцами по ледяной стойке…
Дела.
Дела-дела.
В такую-то жару.
В такую-то жару и собаку на солнце не выгонишь — изойдет на пот и издохнет в муках.
Аякс отталкивается от стены лопатками, отлепляется неохотно, кипящий мозг не в состоянии сосредоточиться на деле.
Должники-должники, жаль, никто из них не решится сопротивляться. Скучно.
Аякс спускается с лестницы и на мгновение останавливается, оглушенный безжалостным солнцем. Чихает. Моргает, чтобы привыкнуть к яркости.
Выхватывает из суетливого потока Ли Юэ образ, фокусирует взгляд. Девушка: белое платье, светлые волосы. Открытые плечи, красиво очерченные мускулы на руках. Девушка тоже замечает его, оборачивается: ох, эта живительная прохладца во взгляде, эта прозрачная тень от длинных пушистых ресниц на снежно-белой коже. Люмин ни с кем не перепутать.
Люмин тоже в Ли Юэ по делам. Люмин всегда в делах.
Тарталья машет рукой.
— Привет, Люмин, куда-то торопишься?
— Что вынюхиваешь, фатуйский прихвостень? — пищит Паймон, но лениво.
Паймон тоже жарко.
В такую жару людям бывает слишком тяжело таскать на себе обычные свои щиты. Лень настораживаться.
— Мимо проходил, — улыбается Аякс совершенно искренне.
Ему нравится детская бесхитростность этого маленького надутого колибри. Она не любит Фатуи, потому что Фатуи плохие. Продавал бы он тортики, она его обожала бы.
Чем-то Паймон напоминает ему его младшеньких. С Тевкром вот они отлично поладили.
— Не вздумай за мной увязаться, — говорит Люмин, — я занята.
— Да ну его, идти куда-то в такую жару, — вздыхает Аякс, — может, по чаю лучше?
И сам осознает, насколько ему нравится эта идея. В списке должников есть владелец чайного домика. И в списке должников он бывает достаточно часто, чтобы научиться заваривать нормальный крепкий черный чай вместо той соломы, которую принято пить в Ли Юэ.
Но и солому зеленую так, чтобы девушке понравилось, тоже заварить способен.
Жаль только, Люмин откажет.
Вот она хмурится, щурится на солнце. Чуть склоняет голову, и светлая прядка выскальзывает из-за уха.
— …пожалуй, — наконец говорит она.
Паймон скрещивает руки и важно надувает щеки.
— Ты платишь, — говорит она.
Аякс пожимает плечами, не слишком-то скрывая свое ликование.
— Когда мора была проблемой? Вот жара — это да…
— Жарко, — соглашается Люмин.
Жарко.
Чайный домик встречает прохладой, и в первое мгновение Люмин даже ежится, но потом наконец-то вдыхает полной грудью.
Без висящего над головой солнца дышится легче.
Тарталья пропускает ее вперед. Его здесь ждали, для него накрыт стол. Официанты заканчивают сервировать два дополнительных места: увидели, что Тарталья идет не один.
Тарталья отодвигает ей стул. Размашистое движение будто бы на автомате… Она садится, будто бы так и должно.
Взгляд его голубых глаз жжет ей шею. По движению воздуха она ощущает, как скользит он по гладкому дереву пальцами, прежде чем отпустить спинку стула.
— Хозяин ждет вас, — шепчет официант, — распорядитесь сначала подать чаю?
— Сначала дела, потом чай. Чего тянуть кота… Чего тянуть, — отмахивается Тарталья, — я вас покину ненадолго. Паймон, там вроде были новые пирожные в конце меню?
Паймон хмурится, но стоит Тарталье уйти, хватает меню и без стеснения заказывает несколько пирожных.
Люмин подпирает рукой щеку. Из-за жары ей совершенно не хочется есть.
Ей стоило бы сейчас зачищать руины от руинных охотников перед экскурсией студентов из Сумеру, но экскурсия только завтра, а на улице так жарко.
Так лениво.
Нин Гуан главное результат: целые студенты. Так что ничего страшного, если Люмин сделает это вечером, по холодку.
Она отпивает чай, глядя на счастливую Паймон по уши в креме.
Паймон капризна и если решила однажды, что кто-то — гнусный фатуец, то от своего не отступится. Тарталья будто не замечает ее оскорблений и все пытается ее подкупить.
И кое-чего он и правда добился. «Гнусный фатуец против доблестной Паймон» перестало быть настоящей враждой и превратилось в игру. Игру, в конце которой Паймон получает пирожное или мешочек моры.
Когда-нибудь случится война, думает Люмин. Когда-нибудь эта игра может стоить кому-нибудь жизни.
Но ей слишком лениво думать о последствиях: она отпивает еще освежающего чая, кладет подбородок на стол и наблюдает за детским счастьем вечной своей спутницы.
Тарталья подходит бесшумно, отодвигает стул и садится напротив Люмин. Ему приносят отдельный чайник, и он сам наливает себе в чашку нечто почти кофейно-черное.
За долгое время в Ли Юэ он и не подумал обучиться основам чайного этикета: Люмин, не отрывая подбородка от прохладной столешницы, смотрит, как он ложками закидывает в свою бурду сахар.
Тарталье тоже жарко: полоска кожи под воротом костюма покраснела, шарф он совсем распустил, перчатки снял и небрежно сунул в карман.
Руки его, крупные, сильные, с мозолистыми костяшками, покрытые сетью мелких и крупных шрамов, как пушинку поднимают тяжелый чайник. Движения скупы и точны. Экономичны.
— Высосал из торговцев Ли Юэ последние соки? — умиротворенно бурчит Паймон.
— Ну что ты, все честно: если занял, надо бы и отдавать, согласись, — мирно отвечает он.
Люмин тянет руку через стол.
— Дай попробовать, — говорит.
— Не стоит, — Тарталья пытается отодвинуть чашку, — с непривычки может быть слишком крепко.
— И что?
— Не заснешь, — смеется он.
— В барах не наливают, теперь еще и в чайных отказывают, — сетует Люмин.
Так, наверное, Тарталья смотрит на Тевкра. Он вздыхает и берется за чайник, чтобы плеснуть Люмин заварки: она делает стремительный бросок и уводит его чашку через стол.
Тарталья замирает на мгновение.
— Это было похищение? — смеется он.
— Хочешь обратно? Отбери.
Она пьет из его чашки: и вправду, сладко и крепко. Горечь вяжет язык. Сердце стучит бешено и гулко.
У Тартальи ямочка на щеке, когда он смеется. От жары волнистые рыжие прядки прилипли к шее, мазки осенней охры на светлой коже. Маска совсем уж сползла на бок.
В Снежной принято прятать лицо за маской. Но Тарталья лица не прячет.
— И отберу же. Выйдем на улицу, чтобы обстановку не попортить?
Тарталья… загорается. Жажда боя будто разжигает в нем пламя, и это пламя пляшет в его голубых глазах… пока лишь проказливыми демонятами.
В демона он тоже превращаться умеет. Люмин видела.
Люмин восхитилась.
Не тот человек, победив которого однажды, можно расслабиться. Не тот человек, который будет поддаваться. Тот человек, который зубами выгрызет победу из одной лишь любви к победе.
Есть у них кое-что общее.
Жажда боя с достойным противником. Жажда схватки на равных. Кто окажется сильнее в этот раз? Кого положат на лопатки?
Люмин готова принять вызов хоть сейчас.
Конечно, она уложит Тарталью.
— Ну вы опять? — встревает Паймон, — Мы можем хоть раз спокойно доесть? Успеете подраться.
Люмин кивает.
И делает еще один большой глоток из чашки, откровенно любуясь бешеным штормом в глазах напротив.
— Может, после того, как допьем чай? — не сдается Аякс.
Конечно, в этот раз он сможет справиться с Люмин. Он серьезен. Он много тренировался. К тому же, он теперь знает, какой она противник.
Ее маленькие хитрости.
Ее бешеную жажду победы.
Он уложит ее на мокрые камни арены, растрепанную, запыхавшуюся, полную этой кипучей, противоречивой энергии, прижмет к земле ее красивые сильные руки, слизнет соленый пот с хрупкой ключицы, и если к тому времени ему не сломают позвоночник в смертельном захвате мощных бедер, если она будет не против, если… он спустится ниже — ей же так жарко в этом ее слишком плотном белом платье, вот бы чуть распустить завязки на спине…
…хватит.
От жары кипит голова, кипит кровь.
Он отводит взгляд, надеясь, что она не догадалась, какие картины ему только что рисовало воображение.
— Люмин, ты же не собираешься? — пищит Паймон, — Нам еще помочь Нин Гуан надо!
— Паймон права, — хрипло говорит он, отворачиваясь, — жаль, что сегодня не получится. У нас дела.
— Жаль, — эхом вторит Люмин.
— Да и жарковато сегодня для драки, — поспешно добавляет Аякс.
— Жарко. — соглашается Люмин.
— Жарко, — подтверждает Паймон, у которой кончились пирожные. — и куча дел. Забыли? Не пора ли нам, Люмин? Потом чаю еще попьете.
Аякс кашляет, пытаясь скрыть смех. Что малышка Паймон может знать об эфемизмах из Снежной? Глупость какая.
Лицо горит.
Какая глупость…
…Жарко.
Тарталья весь покраснел от жары, даже уши. Люмин ловит себя на том, что ей хочется скользнуть руками по его обнаженному животу, расстегнуть бедняге тесный пиджак и выбросить его подальше вместе с шарфом, в конец которого Тарталья вцепился так, будто тот его душит. Обнять его хочется: таким он вдруг кажется почему-то растерянным и смущенным. Почему вдруг? Паймон пристыдила?
Она возвращает ему чашку, где на самом дне плещутся остывшие остатки крепкого сладкого чая из Снежной.
— Я пойду первой?
Он вдруг поднимает чашку и допивает с того края, где только были ее губы.
— Как тебе будет угодно.
Она не удерживается, дразнит:
— Вкусный чай был.
— Заказывай в любое время. Запишут на мой счет.
Сердце бьется громко-громко, голова немного кружится, и Люмин переполняет энергия. Чай и правда был крепкий, но что-то ей подсказывает, что эффект она сможет повторить только одним способом.
— Зачем мне заказывать? — улыбается она горящими губами, которыми только что касалась того же прохладного фарфора, которого касался он, — Я буду пить из твоей чашки.
Я В ЛЮБВИ