That's just what gangsters do

Дорога, промоченная недавним дождём, становится шире и свободней. Деревья в посадках то мелькают сплошняком, то их цепь обрывается, открывая взору водителя повороты, в которые он уверенно скользит, будто специально запутывая следы. Без малейшей логики, но уверенно, точно чувствуя каждый сантимер под толстыми шинами. Из магнитолы едва слышится какая-то старая песня, которая здесь отнюдь не для того, чтобы скрасить поездку. Заглушить звуки в самой машине? Да уж, пожалуй. Мужчина держит руль одной рукой, поглядывает в зеркало дальнего вида даже больше, чем в лобовое стекло, заинтересованно, почти не питая жгучей ненависти. Его взгляд, пристальный, холодный, разрезающий душу на неравные куски, изучает, кажется, всё, что его окружает. Когда с дальнего сидения доносится измученный стон, он только подкручивает колёсико громкости и резко выворачивает руль, чтобы пассажира на заднем сидении хорошенько тряхнуло. Никто не видит полуулыбки-полуоскала.

Их путь продолжается ещё где-то с час, пока признаки любых поселений не остаются позади окончательно. По дороге мелькают небольшие поселения, камеры, посты дорожной полиции, но их число редеет неутешительно. С каждым новым метром в сторону леса у мужчины средних лет, полулежащего на заднем сидении так, чтобы его было незаметно через окна, с новой силой ёкает сердце. Окончательно плохо ему становится, когда водитель начинает притормаживать, виляя между длинными соснами. Это конец.

Оставляя пленника в машине, похититель выходит на улицу, будто специально останавливаясь у самого окна, позволяя себя разглядеть. Неслыханная щедрость. Он морщится, пытается проморгаться после тяжелой дороги, резко смахивает выступившие слезы. Выпрямляется, проводит ладонью по светлым, идеально зализанным назад волосам, поджимает губы, будто колеблясь. В своём дорогом чёрном пальто, аккуратно отпаренной рубашке и тёмных очках в руке мужчина больше похож на модель, чем на опасного преступника. Даже легкая поступь, грациозная, слегка виляющая походка выдают в нём больше информатора или шпиона, умелого актёра, который действует в интересах нанимателей, а не безжалостного убийцу, который нажмёт на курок без зазрения совести, а потом пнёт ещё тёплое тело в ближайшую канаву и присыпет землёй. Вообще-то отчасти эти мысли недалеки от истины. Он и впрямь за грязную работу берётся вдвое реже, чем остальные участники семьи, больше скучает в кабинете, изредка контролирует разработанные планы самостоятельно. Тут другой случай. Кому-то слишком хотелось залезть туда, куда двери закрыты семью замками. Получилось слабо - поймали же. Если в системе защиты есть брешь, то её немедленно нужно залатать, пока псы из Ярда не попытались. Боятся полицию глупо, конечно, неимоверно наивно, почти смешно, но бояться тех, кто её контролирует - пожалуй, разумно.

— Перед смертью не надышишься, — обращаясь к похищенному, сообщает он вежливым тоном, но из-за сложившейся ситуации всё звучит как издёвка. Мужчина на заднем сидении нервно сглатывает и дергается, стараясь с новой силой выпутаться из прочных верёвок, которые сковывают его тело ещё с самого утра, а мужчина снаружи лишь победно ухмыляется, осознавая своё превосходство. Они с ближайшим помощником постарались наславу: синякам бы ещё месяц сходить с бледной кожи. Киллер тянется к правому карману, достаёт оттуда футляр с сигаретами, неспешно закуривает. Издевается. Минуты проходят тягуче-медленно, кажется, что на всю машину слышно, как колотится сердце, пока об окно бьётся сизоватый дым, проникающий через щелки внутрь. Дышать из-за этого становится ещё труднее.

Когда кажется, что счёт времени окончательно потерян, а они сидят тут уже целую вечность, дверь машины в конце концов открывается, прерывая мучительное ожидание. Сильные руки хватают верёвку, тянут её на себя, заставляя приподняться. Убийца изучающе рассматривает свою жертву, будто пытаясь удостовериться, что это именно тот, от кого нужно избавиться, а потом, окончательно убеждаясь в выборе, резко дёргает верёвку на себя, заставляя мужчину выпасть из машины на грязную, сырую землю. Пожухшие осенние листья липнут к лицу, трава царапает, лезет в глаза. Спокойно отойти в тот мир не получится.

— Вставай, — слышится ледяной голос сверху, эхом разлетающийся на несколько метров вокруг. Лес подозрительно тихий, не слышно ни скрипа шатающихся от ветра сосен, ни щебетания птиц, ни шороха листьев. Будто это общее кладбище, где живые не задерживаются надолго, — на колени, — напоминая о своём присутствии замешкавшемуся невольнику. Тот послушно кивает, стараясь как можно скорее исполнить приказ. Ледяные пальцы касаются подбородка, крепко сжимают его, тянут вправо, заставляя повернуть голову, — не наш, — напротив облегчённо выдыхают, ухмыляются, на секунду теряя свою пугающую энергетику. Пальцы тянутся к затылку, распутывают узел импровизированного кляпа, но изо рта ткань не достают. Будто интересно, что будет дальше. Как маленький ребёнок с машинкой на пульте управления. Только к новым игрушкам относятся с трепетом, их не уничтожают спустя несколько часов после попадания в руки.

— Смысла молить о пощаде нет? — выплёвывая почерневший от грязи кляп, измученно спрашивает пленник. Его лицо не выражает уже никаких эмоций, голубые глаза стеклянным взглядом прознают серое сентябрьское небо. Умирать осенью, наверное, так ужасно. Быть застреленным в лесу, где-то настолько далеко, что твоё тело найдут только дикие звери, пожалуй, просто отвратительно. Выхода отсюда не будет, это сразу стало ясно. Ещё когда арматурой прилетело в затылок, следовало понять, что ситуация приобретает неутешительные тона. Нужно было никогда не связываться с этой чёртовой мафией, полицией, банками и деньгами. Но он выбрал не связываться с долгой жизнью.

— Я не могу расщедриться на такой подарок, — Похититель садится на корточки совсем близко, его губы слегка подрагивают то ли от досады, то ли от нерешительности, но он всё ещё держится, нагоняет страх, хоть и внутренние колебания уже гораздо заметнее. Сегодня утром, когда он уложил троих, движения были ровными, удары — отточенными, а сейчас пальцы, тянущиеся к чужому лицу, выдают волнение. Будто бы подменили. Киллер касается тыльной стороной ладони губ напротив, сильно надавливая проводит по ним, убирая запекшуюся кровь. Она неприятно хрустит, падает куда-то в пожелтевшую листву маленькими кусочками, частично ощущается на лице. Акт внезапной заботы продолжается всего с десять секунд, но за это время палача удаётся рассмотреть получше. Красивый, — хотя, — светловолосый морщится, не поднимаясь, всё ещё находясь на одном уровне со своей жертвой, — судьба может дать тебе шанс, — тишина постепенно начинает рассеиваться, из машины всё отчётливо доносятся какие-то рок-песни начала нулевых.

По земле ощутимо скользнул холод, вечерний ветер. Начинало смеркаться, контуры деревьев чернели, становились чётче на фоне сизоватого неба. Заходящее солнце слабо подсвечивало редкие облака где-то близко к линии горизонта. На опушку выполз плотный, мокрый туман, закрывающий значительную часть обзора. Это заказное убийство все больше и больше походило на самую настоящую пытку.

— Хороший ли ты человек? — поднимается, натягивает кожаные перчатки, дожидаясь ответа. Когда снизу слышится нерешительное «да», он резко бьёт пленника по лицу. Тот падает на спину, слегка качнувшись, не удержав равновесие, — лжёшь, — тяжелый ботинок становится на грудь, надавливает, выбивая из легких какой-то пугающий скрип, — хороших людей мне не заказывают, — скалится, но ногу убирает. На майке остаётся грязный след, но это, пожалуй, не худший вариант, — был бы ты предателем, я прострелил твой череп в первую же минуту, — честно признаётся убийца, — но если ты мне пообещаешь сменить документы, начать новую жизнь и навсегда забыть о последних событиях, то я тебя отпущу.

— Что я могу сделать для вас? — мужчина тянется выше, подставляет верёвки под острый нож, которым головник безжалостно кромсает всё, что встречается на пути. Но ведь рваная футболка и пара порезов — это не так уж и трагично? По телу снова начинает нормально циркулировать кровь, ничто больше не мешает спокойно дышать, а земля не уходит из-под ног. Только почему-то у щедрого члена мафии в руках как по волшебству оказывается ствол.

— Беги, — в который раз рассекается тишина, — у тебя есть десять секунд, а у меня три пули, — безэмоционально сообщает похититель, пожимая плечами. Он заряжает пистолет, практически не смотря в сторону освобождённого. Тот, будто вырываясь из сна, начинает бежать в сторону дороги, на ходу надеясь вспомнить, каким маршрутом его сюда привезли. Размытая глина скользит под ногами, ощутимо тормозит, но мужчина не перестаёт двигаться. У него перед глазами мелькают одинаково кривые, сформированные ледяным ветром, силуэты осин, ориентироваться в них сложно, но желание жить упрямо подгоняет двигаться вперёд. Быстрее бы добежать до трассы: там люди, машины, да просто дорога. Там шанс выжить. Первая пуля пролетает совсем близко, свистит где-то рядом с ухом, невольно заставляя обернуться. Беглец, кажется, теряет лет десять своей жизни, совсем не ожидая такого исхода. Мысленно он вспоминает о том, что у расщедрившегося убийцы осталось всего два патрона, а значит, шансы выжить растут в геометрической прогрессии. Но увиденная картина уверенность подубавляет. Киллер стоит спиной, вытянув назад руку: стрелял не целясь, но почти попал, — Идиот, — выдыхает каратель, наконец-то повернувшись, уже представляя, как с него будут спрашивать за лишнюю пулю и обязательно напомнят о статусе одного из лучших снайперов семьи. Он поднимает руку с пистолетом, прицеливается и нажимает на курок. В нескольких метрах, прямо в след от колёс машины падает тело.

***

Сначала в нос ударяет резкий запах незнакомой квартиры, потом, когда глаза насилу удаётся открыть, взору предстаёт сырой, кое-как покрашенный потолок, состоящий из кривых бетонных плит. Лампочка на проводе, уродливо свисающая сверху, больно ударяет по глазам ледяным, мигающим светом. Всё это вкупе с тупой, ноющей болью в затылке не позволяет пошевелиться ещё с минуту. Шерлок прекрасно понимает, где оказался. В городе осталось не так-то много районов с такими обшарпанными стенами, деревянными окнами, зато высокой шумоизоляцией. Идеальное место для психопатов. Кстати, говоря о них. Приходится подняться на локтях, мутным взглядом обвести комнату, чтобы обнаружить временного хозина квартиры. Уильям стоит на противоположной стороне, задумчиво рассматривает засохшую розу на подоконнике. Он полностью отключается от окружающей действительности, старается не демонстрировать волнение, но подрагивающие пальцы выдают с головой. Вообще, они не единственные предатели, напряжение пронизывает всю квартирку, снятую на пару часов, оно тенью скользит по стене, подбираясь всё ближе и ближе. оно похоже на что-то тугое, липкое, чёрное, из детских кошмаров, мучавших каждую ночь. От животного, неосознанного, всепоглощающего страха перед этим чем-то становится тошно.

— Меня не обязательно перед каждым свиданием вырубать и везти в багажнике, — язвит Холмс, падая на подушку. Последующие действия ему знакомы до одури: заскрипят старые, поржавевшие от времени крючки, плотная, пыльная штора полностью закроет окно, а шаги начнут приближаться, чётко закрепляясь ударом каблука о потёртый линолеум. Потом чуть прогнётся угол кровати, с громким скрипом, который почти заглушит шумный выдох. Рука скользнёт к шее, на своём пути натыкаясь на бедра и ключицы. Он прикроет глаза, задержит дыхание, чтобы не показать удовлетворенность. Никаких уязвимых позиций здесь и быть не может. Или ты играешь по негласным правилам или остаёшься за бортом.

— О, прости, забыл, что для мафии разных кланов открыли ресторан, где можно мило держаться за ручки и обсуждать погоду, — фыркает Уильям, почему-то медля с обыденным ритуалом. А ведь, кажется, всё так просто, так часто, доведено до автоматизма. Рывок руки, три шага, согнутые колени, снова рывок, — у нас час, не больше, — с какой-то едва уловимой досадой в голосе добавляет он.

Шерлок на секунду улыбается, стараясь, скорее, обмануть собственный организм и не поддаваться разочарованию, но мысль о том, что уходить придётся очень и очень скоро остаётся где-то рядом. В их встречах похищения — не самое ужасное, даже сама цель их нередких встреч не огорчает так сильно, как входная дверь. Непременно обитая каким-то красно-бордовым кожзамом, с царапинами, сожравшими краску, хлипкими замками. Она обычно скрипит, не закрывается с первого раза, всегда ждёт, когда ей хлопнут посильнее. В такие моменты так тяжело не сорваться, не остановить и не остановиться самому, что низ живота завязывается в узел и скулы сводит.

— Тогда не будем терять время, — хрипит Холмс, прикрывая глаза, когда наконец слышит скрип матрасных пружин. Тело, порядком истосковавшееся по любым прикосновением, реагирует на незначительные жесты внимания слишком уж явно. Он по-прежнему, как в первый раз, невольно ластится к чужой ладони, нервно сглатывает, когда вниз оттягивается ворот майки. Слышит, как бегунок тащится по зубьям, как гремит пряжка толстого ремня, как куда-то в сторону летит шёлковая рубашка. Старается не думать, отвлечься, уйти в себя, пока ещё не поздно, пока можно абстрагироваться от этой дьявольщины. От чёртового костюма, от чёртовых аристократических замашек, от чёртовых снятых на пару часов квартир, от чёртовой игры в кошки-мышки, от чёртовых правил и принципов. И от самого Уильяма, чёрт бы его побрал, отдохнуть тоже очень хочется. Только у самого внутри каждый раз бутон распускается, когда он замечает пристальный взгляд алых глаз, когда чувствует запах тонких сигарет, кардамона, пороха, шалфея и смолы, когда слышит надрывный, нервный, всегда наполненный колкостью шепот. Цветок этот, похоже, прекрасно обосновался в грудной клетке, оплёл корнями ребра и от каждой такой встречи разрастается только сильнее, подбираясь всё ближе к самому сердцу, будто готовясь сжать важнейший орган своими стебельками, если хозяин вдруг решит однажды сорваться и вырваться из этой череды одинаковых однушек и неосвещённых дворов. Можно классифицировать как паразитизм, сам же Шерлок предпочитает термин «мутуализм». Но разве кого-то волнуют его предпочтения? Не сегодня.

Мориарти, будто уловив чужие мысли, скалится, оглядывая чужое тело. Он едва ли сам наслаждается этой игрой с напряжением, скорее, страдает сам, специально прячась за маской безразличия. Потому что так спокойней, проще, безопасней. Потому что он - педант до мозга костей, который всегда придерживается определённого распорядка, плана и последовательности. Лучший боец мафиозной семьи каждый раз нападает на членов другой, берёт кого-то в заложники "обсудить сотрудничество" , распускает свою команду(благо, каждый раз солдаты - разные люди, вопросов у них не возникает), а после уезжает в один из злачных райончиков, по пути снимая квартиру. На заднем сидении (хоть и любит это отрицать, уверяя, что передвигается исключительно в багажнике) у него неизменно один пассажир. Как правило, отключившийся. Или, не находящейся в трезвом состоянии. Оно и к лучшему, самолюбие и гордость преступника распрощались с ним навсегда, если бы однажды гость проснулся чуть раньше, когда его, держа на руках, вносят в дом, или , когда заботливо укладывают на кровать, осматривают неприкрытые одеждой раны, наливают воды, укрывают, приглушают свет, едва ощутимо поглаживают по губам. Уильям, честно говоря, в душе не ебёт, какой у этих губ вкус, мягкость и все прочите параметры, которые совершенно не нужны ему, но почему-то их незнание раздражает так, что хочется лезть на стену.

А ещё бесит, что Холмс никогда не задаёт вопросов. Скорее всего, потому что сам эти вопросы похититель себе не решится задать. Мориарти позволяет себе замешкаться, стягивать одежду мучительно долго, пытаться оттянуть уже предрешённый финал. Ему самому кажется, что эта привязанность построена на адреналине, запретности и экстриме, но на деле сердце щемит, когда чужая ладонь сминает простыни. И он отрицает это, как только может. Потому что отрицать, отвергать, прятать куда-то внутрь себя мысли и чувства, чтобы не мешали - единственное, что он умеет.

Внутри что-то умирает.

А его любимая игрушка такому за всю свою жизнь не научилась. Освоила несколько боевых искусств, изготовление ядов, даже умудрилась обмануть пару раз, а не показывать своего наслаждения не может. Обычно тихий и скромный, он позволяет себе стонать в ладонь, подаваться бёдрами вперед, шипеть и скулить, закатывать глаза и сбрасывать всю свою внешнюю оболочку. Шерлок с его вечно строгим, безэмоциональным лицом вдруг становится мягким, податливым, послушным. Этим можно было бы воспользоваться в благих целях ради босса ради бизнеса, ради главенства, но сейчас настолько не до драных денег, трупов и противостояний, что он нормально функционирует только тогда, когда его гость покидает дом. Какие к чёрту могут быть мысли о клане, когда под тобой лежит полуголый враг и улыбается, показывая клыки, облизывает губы влажным языком, специально медленно, заставляя смотреть? Никаких, кроме желания забить на все условности, сократить это расстояние. Хочется впиться в эти губы, властно, резко, грубо, чтобы после долгого поцелуя они припухли и ощутимо побаливали, провести кончиком языка по чужому нёбу, специально раззадоривая, отстраниться на пару секунд, пытаясь восстановить дыхание, нервно хихикнуть и снова прильнуть.

Но никто так и не решается.

Их первый секс вообще мало отличался от нынешнего. Разве только декорации да пара приёмов другие. Шерлок помнит всё слишком ясно, чётко, подробно и невольно сравнивает, про себя отмечает малейшие изменения, каждый раз переживая заново. 

Мориарти входит в кабинет ленивой, чуть покачивающейся походкой, будто это не он проник на территорию другого клана за документацией. Холмс, получивший предупреждение от третьего лица за несколько минут до этого, направляет всю охрану к запасному выходу, прекрасно зная, что настолько ответственную работу охотник за головами никому, кроме себя самого не доверит. Возможно, они слишком хорошо изучили друг друга всего за какой-то месяц знакомства. 

- Через сколько минут твои псы ворвутся в кабинет? – уточняет незваный гость, закидывая ноги на стол, он сидит максимально уверенно, развязно, всем своим видом демонстрируя, что возьмёт то, что ему приказали. На нём идеально отутюженный, кажется, всё ещё теплый от пара синий костюм от Диор. Безупречный, строгий, чётко по фигуре, без малейших изъянов. От того насколько у Мориарти идеально точёный силуэт бросает в жар. Холмс невольно сутулился, стыдливо стараясь скрыть от собеседника свои небрежно закатанные джинсы, майку, покрытую разводами оксидов, и медицинский халат, протёршийся на локтях. Киллер, конечно же, замечает это маленькое поражение. Киллер, конечно же, убеждается в своей победе до начала самой игры. Киллер, конечно же, скалится, смотрит исподлобья так, что внутри что-то леденеет. Но ему нельзя дать возможность упиваться этим. Никак. Любой ценой. 

- Полагаю, - Шерлок всё ещё старается сохранять учтивость и быть гостеприимным, хоть от противоречивых эмоций внутри и хочется взвыть. Он небрежно, нарочно медленно откладывает в сторону толстую записную книжку, опирается ладонями на край стола, замирает на пару секунд, оценивающим взглядом окидывая собеседника и наконец-то поднимается с собственного места. Будто стараясь перенять чужую манеру общения, - твои их займут где-то минут на десять, - Холмс ступает нарочно громко, делая каждый шаг ощутимым, становится напротив гостя, собирается уже сложить руки на груди и ждать продолжения диалога, но в самый последний момент дергается, рывком скидывает чужие ноги со своего стола, ухмыляется маленькой победе и только потом принимает изначально запланированную позу, - В лучшем случае, - добавляет он. 

- Тогда поторопимся? - Мориарти хмыкает, будто не обращая внимания на этот грубый жест со стороны коллеги. Он расслабляется, откидывается на спинку скрипящего стула, по-хозяйски усаживается в нём, точно зная, что с каждым движением его авторитет возрастает в геометрической прогрессии. Когда ему напоминают, что он вообще-то тут никого своим присутствием не радует и избавиться от тела не составит проблем, губы невольно растягиваются в улыбке, а глаза поднимаются куда-то к потолку. Конечно, как тут не ухмыляться, - Будь послушным, - знает ведь, на какие точки надавить, - Отдай мне это досье, - всё ещё сидит в кресле, ожидая, что его вежливую просьбу побегут поскорее выполнять. Он лениво осматривает кабинет, больше походящий на мини-лабораторию, мысленно расставляет предметы по местам, внутри немного раздражаясь от того, что всё неидеально. Когда босс поручил выкрасть всю информацию на какую-то шишку, задолжавшую приличные деньги, Уильям поначалу планировал лишь изучить информацию на месте, хорошенько запомнить и дальше действовать без доказательств о том, что он проникал на чужую территорию, но теперь, когда перед ним находится этот чёртов химик, кража – дело принципа. Как можно наглее и бессовестнее, чтобы показать, кто тут главный. У Мориарти свои счёты со всей этой криминальной шайкой, но к одному из них претензий особенно много, - Ты же меня знаешь, я обязательно верну.

Уильям старается не подавать виду и нанести апперкот как можно неожиданнее, но его запястье ловко перехватывают и уводят в сторону. От цепкой хватки кисть пронзает резкая боль, приходится резко дёрнуться, чтобы высвободиться. В повисшей тишине слышится саркастический комментарий посредственной технике ближнего боя, а потом куда-то под ребро метко прилетает отточенный удар. Из легких исчезает воздух, дышать становится тяжелее, чем обычно, снайпер, стараясь не упасть, хватается за спинку стула, замечает, что противник его жалеть совершенно не собирается, и, громко выдохнув, выставляет вперед ногу, заставляя оппонента чуть согнуться от ответки. Следующий удар Холмс получает уже в челюсть, через несколько секунд во рту отчётливо ощущается солоноватый привкус крови, но он лишь подходит ближе к своему гостю и сплёвывает прямо на белоснежную рубашку от Пако Робан, зло скалится, замечая, как в глазах напротив закипает ярость. «Твой ход» - хрипло успевает прошептать он прежде, чем его грубо прижимают к стене и заламывают руку. Губы пачкают светлые обои, но кто вообще беспокоится о таких мелочах? Он будто специально позволяет сильнее впечатать себя в поверхность. Играет. Заставляет ослепнуть от, казалось бы, неминуемой победы. А потом свободной рукой отталкивается назад, откидывает голову, больно ударяя затылком в нос, в глубине души надеясь, что всё обойдётся без перелома.

Мориарти шипит, зажимает нос тонкими пальцами, пятится назад, к противоположной стене. Противник, к счастью, даёт время собраться с мыслями для нового выпада. На этот раз в голову приходят сразу несколько вариантов, которые ненадолго выведут из строя и позволят спокойно забрать досье, но разве детская обида где-то внутри позволит ему так просто отделаться? Уильям сжимает чужую шею ледяными руками, надавливает на кадык, сжимает что есть силы, стараясь максимально перекрыть доступ кислорода. Он так увлечён, что не сразу замечает недобрую ухмылку, а то, что его ударяют под коленку, понимает только когда теряет равновесие и падает на пол. Хватка ослабляется, когда чужие руки хватают лацканы пиджака, специально сминая их как можно сильнее. Киллер позволяет надавить себе на грудь и замахнуться. Копит силы, чтобы обхватить чужую талию ногами и перевернуться. Когда оказывается сверху уже готовится воспользоваться чужой беспомощностью, но невольно ловит чужой взгляд. Опомниться удаётся только тогда, когда рука, ползущая по спине, останавливается, нащупав под пиджаком пистолет, прикреплённый к пряжке ремня. Ствол отлетает в сторону, скользит по плитке, скорее всего, царапает корпус о швы, но Уильям лишь прижимается ближе, позволяя гладить себя через одежду.

 Мысли о том, что это хороший способ победить соперника даже не появляются. Наоборот, голове почему-то разом становится пусто и кажется, что каждое прикосновение небольшим разрядом растекается по венам. У них не так много времени, но по закону подлости кончить удаётся лишь когда с этажа ниже доносятся крики. Очевидно, охрана идеально уложилась в график, предполагаемый ими. Жаль, этот пункт они в графике не предусмотрели. «Спасибо» - мурлыкает Мориарти, выуживая из чужого кармана связку ключей, чуть шатающейся походкой он направляется к дальнестоящему сейфу, достаёт увесистую папку, небрежно бросает на стол, быстро просматривая страницы. Холмс всё ещё пытается отдышаться, лёжа на полу, когда его кабинет покидают с несколькими файлами в руках. Думать о том, что у него из-за спешки и сложившейся ситуации украли фейковое досье не получается. Шерлок изначально не верил, что план с подменой документации сработает, а в определённые обстоятельства, которые предшествовали такому ужасному просчёту снайпера, поверить ещё сложнее. «Спасибо» - шепчет он в сторону закрытой двери и невольно ухмыляется.  Видеть любую одежду от Диор потом трудно в течении месяца. По иронии судьбы его квартира располагается как раз над бутиком. По иронии судьбы дел в кабинете прибавляется. По иронии судьбы каждый раз, когда хочется уединиться, перед глазами встаёт Мориарти в окровавленной рубашке, с растрёпанными волосами и затуманенным взглядом.  Холмс поначалу легко убедить себя в том, что представлять в своих фантазиях человека, который с самой первой секунды знакомства всячески выказывал своё недовольство, чересчур глупо и самонадеянно, но когда он выпивает чуть больше и оказывается вечером один, прикосновения фантомной болью отдаются по всему телу и ноют, пока он не справляется с возбуждением. 

Мориарти садится верхом, опускает руки на чужие бёдра, слегка надавливает подушечками пальцев, сминает ткань брюк и толкается вперёд. Держится уверенно, хотя в голове снова абсолютная пустота, а редкие сигналы мозга лишь через глаза транслируют россыпь веснушек по всему телу. "Ли-ли-лиам" - выстанывают под ним, когда ладонь накрывает пах, чуть поглаживая. Они оба знают, что по имени звать друг друга можно только в особенные моменты, без причины о своём знакомстве нельзя даже вспоминать, но сейчас именно такой случай. Холмс слабо мечется по подушке, его русые волосы, обычно собранные в миниатюрный пучок, выбиваются, прилипают ко лбу, лезут в глаза, но он, одурманенный самыми банальными действиями, не замечает их.Когда тело полностью лишается одежды, похищенному лишь со второй попытки удаётся сфокусировать взгляд. Комната плывёт перед глазами, еле удаётся заметить, что пространства ничтожно мало, а из-за слабого света практически не видны очертания тел. Будто медленно идут ко дну какого-то озера. Холмс всё надеется поймать огоньки в чужих глазах, но Мориарти упорно отводит голову, смотрит куда-то, насквозь, в обои, стены, окно, на свои собственные руки, на чужую шею, но не прямо пред собой. Уильям дважды потерял контроль из-за этого, а повторять опыт ему не хочется. И если в первый раз собой ещё можно было быть довольным, ведь всё прошло почти по плану, то события последующего месяца без стыда не вспомнишь.

Химик тогда решил вернуть ему внезапно обнаружившийся в куче ненужных бумаг пистолет, мастерски выследил, дождался момента, когда обладатель оружия останется без подчинённых, а потом внезапно появился из темноты. Толкнул к закрытой двери, подложил под голову ладонь, чтобы смягчить удар, наклонился к самому уху, шепча что-то в знак приветствия и удовлетворённо отмечая про себя, что шея снайпера покрывается мурашками. У Мориарти растеряный, по-настоящему испуганный взгляд и в тот вечер он касается чуть чаще и стонет чуть громче, чем обычно. В тот вечер уже Уильям, лёжа на полу, размышляет, в какой момент его жизнь настолько свернула не туда, что у него ноги становятся ватными, когда чужое колено разводит их шире. В тот вечер Уильям божится, что больше никогда не ввяжется во что-то подобное. В тот вечер Уильям зло закидывает пистолет на самый верх шкафа. 

Холмс хаотично водит руками по чужой спине, еле сдерживается, чтобы не царапнуть, сжать, впиться ногтями в кожу, притянуть к себе. Он вообще очень много всего хочет, но довольствоваться приходится лишь доведёнными до автоматизма движениями. Шерлок, кажется, жизнь бы отдал, чтобы иметь возможность переплести пальцы, чтобы почувствовать, как кожу на его шее аккуратно прикусывают, чтобы покрывать лопатки, плечи, руки и ключицы сотнями невесомых поцелуев. Чтобы чувствовать всё по-настоящему, а не через целый фильтр ритуалов и условностей. Рамки во всём: в каждом движении, вздохе, взгляде. Нельзя громко. Нельзя грубо, нельзя резко, рвано, громко, а они почему-то так и делают. Уильям подушечками пальцев поглаживает подрагивающую плоть, выбивая из глотки хрип, толкается бедрами вперёд, нарочно задевая своим стояком. От ощущения чужой кожи становится тяжелее дышать, но он вроде как справляется, начиная сначала лениво, а потом набирая темп, проводить кистью в верх от основания. Мориарти наклоняется ниже, свободной рукой опирается на спинку кровати, спустя пару толчков понимая, что скрип только раззадоривает его. Становится безумно жарко то ли от притока крови, то ли от чужого дыхания, которое чувствуется слишком близко, но останавливаться уже не представляется возможным. Мориарти выглядит как что-то нереальное, когда жадно хватает ртом воздух, когда взмахом головы откидывает выбившиеся из прически пряди волос, когда облизывает припухшие от укусов губы.

— Чёрт, — Холмс прогибается в спине, его руки ослабевают, падают на кровать, сил не хватает даже чтобы зацепиться и удержаться на поверхности. Шерлок тактильный до ужаса, а тут совсем плывёт по течению. Хочется притянуть партнёра ближе, закупаться в его крепкие (и почему-то кажется, что нежные) объятья, уткнуться в шею и долго-долго признаваться в любви. Глупо, краснея как подросток, зато со всей прямотой. Скулы сводит и сердце щемит. Хочется. Пиздецки хочется. А нельзя. Остаётся лишь как можно быстрее успокоить дыхание и подниматься. В темноте нащупать джинсы, достать из заднего кармана пару салфеток, вытереть ими живот. Он вдруг прерывается на секунду, не подозревая, что из-под полуприкрытых век за ним внимательно наблюдают, жадно ловят каждое едва заметно движение, запоминают, и резко дёргает рукой где-то в области груди. Одевается Холмс быстро, чётко, даже в такой темноте наверняка не задумываясь, машинально, рутинно. Уильям невольно думает о том, как этот человек раздевается, но спешно отгоняет мысль куда подальше. Не хватало ему ещё и такие сны видеть по ночам. Кошмары, где в главных ролях убитые им кажутся сказочками.

Мориарти лежит ещё несколько минут, желая точно удостовериться, что шаги на лестнице утихли. Храни господь бог стены в этом квартале. Кажется, что квартира вдруг стала ещё хуже, изъяны что ли повылазили наружу, будто раньше присутствие другого человека могло нивелировать и ободранные обои, и облупившуюся краску на батареях, и почерневшие вышивки где-то под потолком. Рассматривание начинает затягивать, заставляет невольно сравнивать, словно он никогда в жизни раньше не видел нищету. Хотя, конечно, жизнь андербосса мафии этого не предполагает. Это вообще-то очень много чего не предполагает. Например, вглядывание в темноту квартиры, куда-то в кучу из одеяла и сброшенной одежды, потому что там слишком отчётливо блеснуло что-то. Мориарти поднимается, будто трезвея, щурится, стараясь разглядеть с места. Попытка проваливается, приходится откинуть лень и усталость подальше, чуть ли не прыжком преодолеть расстояние, как ворона, ей богу. Уильям опускается на корточки, медленно, совсем забыв о истёкшем ещё минут назад времени, тянется чуть подрагивающими пальцами. Его встречает ледяное прикосновение металла, в руках оказывается серебряная цепочка с тяжёлым перстнем. Гладкий, с потёртой гравировкой, тот ещё сохранил запах своего хозяина. Какая-то внутренняя злость заставляет откинуть находку подальше, потому что в голове пазл складывается предательски быстро. Специально оставленная побрякушка в качестве мести. Найди этот сюрприз кто-то другой- пришлось бы лишиться всего, что имеешь. Мужчина раздражённо выругивается, от досады пинает воздух, хоть в глубине души и понимает, что доля его собственной вины в подобной щедрости присутствует. Обязательно придётся спустить ушедшего с небес на землю и научить хорошим манерам. В руки берёт заветный перстень только когда полностью одевшись, рассматривает внимательно, стараясь убедиться в своих предположениях, невесомо касается губами, а потом убирает в нагрудный карман рубашки, точно зная: в следующий раз Шерлок придёт за ним.