Игрушка

Каролина рвано вдохнула холодный, сырой и откровенно противный воздух темницы, а затем поджала под себя ноющие ноги. От каждого соприкосновения с чем-либо их пронзала нестерпимая боль, от которой вновь и вновь наворачивались слёзы, хотя самой Каролине казалось, что она их давно выплакала. Девушка обхватила себя руками, со всей силы впиваясь изломанными ногтями в плечи, и вжалась в прохладный угол комнаты. Тепло безвозвратно уходило, и Каролина старалась изо всех сил сохранить хотя бы его мизерную долю. Но получалось паршиво, и тело девушки колотила крупная дрожь.

Но не столько от холода, сколько от страха.

За зарешёченным окном камеры звонко сверкнула молния. Каролина, громко, во весь голос ахнув, резко отдёрнулась назад, к стене. И тут же зашипела, прикусывая от боли щёку.

Она старалась держать себя в руках. Старалась не поддаваться панике, которая вот-вот накроет её с головой. Но не выходило, и сдерживать рыдания становилось всё сложнее и сложнее.

Спина нестерпимо болела, жгла до слёз, колотые раны на ногах сильно кровили, а то, что осталось от юбки, мерзко липло к коже из-за пота и крови.

Каролина старалась не думать обо всём случившемся. Отгоняла эти мысли, которые снова возвращали её в моменты бесконечно долгих минувших часов. Любая попытка восстановить хронологию этих событий заканчивалась тем, что раны сильнее давали о себе знать, словно свежее клеймо, не успевшее остыть.

Это было похоже на ужасный сон. Она толком не помнила, как сюда попала. События настолько быстро сменяли друг друга, что она едва успевала их осмыслить. Но вот то, что происходило после того, как закрылась дверь камеры темницы, она помнила отчётливо. Чуть ли не посекундно.

На тонких девичих запястьях красовались большие лиловые пятна. Всему виной были толстые железные кандалы, на ржавых цепях свисающие с высокого и давно не чиненного потолка. Каролине страшно не повезло быть прикованой именно в том месте, где ей на затылок попадал дождь. Медленно, временами до страха неожиданно. Капля за каплей выводя из себя.

Так продолжалось примерно час, как полагала девушка. А может и больше. Обдумывая произошедшее, – как её схватили средь бела дня и насильно запихнули к повозку! – она совсем потеряла счёт времени.

Дождь за окном усиливался, превращаясь в настоящий ураган. Будто бы сообщая, что грядёт нечто важное, судьбоносное. Ветер звонко бил друг об друга куски отлетевшей черепицы, завывал в щелях между булыжниками в стенах, с хрустом ломал снаружи сухие ветки целые деревья.

Каролина помнила, что тогда чувствовала. Страх. Самый настоящий, почти животный. Она никогда не считала себя неженкой, как другие аристократки, которые при ней вздрагивали от стука ветки об стекло. Но сейчас любой шорох мог довести её до слёз. Виной тому, конечно, была неопределённость. Не каждый день её заковывают в цепи и оставляют в сыром и плохо отопляемом помещении, где на полу, в щелях кладки, она совершенно точно видит следы не до конца отмытой крови. Как тут не бояться?

Но Каролина всё равно верила, что это какая-то ошибка, что эти люди просто обознались! Да, она не сделала ничего, чтобы получить такие наказания. Её скоро отпустят!

Сейчас же, осознавая серьёзность всей ситуации, она может лишь улыбаться своей наивности и оптимизму в тот момент. Улыбаться сквозь слезы и боль во всём теле.

В какой-то момент сквозь гром всё нарастающего дождя поорезались чьи-то голоса в сопровождении тяжёлых шагов. Голоса эти были мужскими, грубыми, низкими.

Дверь в камеру тяжело раскрылась, и в неё вошли двое мужчин. Их одежду Каролина узнала сразу – то была форма королевской гвардии. Строгий, белоснежный костюм с золотыми вставками, на поясе висели ножны, а на лице – тканевая маска.

Девушка тут же к ним обратилась, но ни один, ни второй никакой реакции не дали. Намеренно проигнорировали. Так и все вопросы после. Сколько бы она не подавала голос, но ответа так и не получила.

Мужчины затащили в камеру огромный, очень увесистый ящик, а после громко захлопнули за собой дверь. Теперь уже они обратились к Каролине.

Но она не знала, о чём они толкуют. Стражники говорили о вещах ей не знакомых, да ещё и с таким видом, что девушка жалела, что не могла дать ответ, который их устроит. Они требовали информацию, которую она просто не знала. А потом отворился ящик.

Удары туго сплетённой плетью были сильными, и каждый раз, когда её кончик касался спины Каролины, она издавала сдавленный крик, выгибаясь. Мужчина бил с такой силой, будто перед ним не маленькая хрупкая девушка, которая ему в дочери годилась, а отъявленный преступник.

Они продолжали спрашивать информацию, но она всё ещё не могла им её рассказать. Потому что не знала и потому что не могла. Боль заполнила все её мысли, лишив возможности думать и здраво оценивать ситуацию, выйдя обратно горячими слезами, которые тут же сбивали звонками подщёчинами.

Это продолжалось долго. Настолько, что спина её платья была изорвана в клочья, а то, что осталось, было насквозь пропитано кровью и держалось на тонких ниточках. Кожа покрылась алыми жгучими следами от плети, а в некоторых местах уже выступили капельки крови.

Видимо поняв, что таких образом кроме рыданий и скулений они у девушки ничего не выпытают, мужчины откинули плеть в ящик, но после достали оттуда маленький остро заточенный ножик.

Надежда на то, что всё это закончилось, пропала так же внезапно, как и появилась.

По сравнению с ударами плетью нож казался детским развлечением. Это всё ещё было больно, но Каролина настолько привыкла к этой самой боли, что даже не дёргалась. От очередного пореза она, опустив голову, лишь тихо всхлипывала. Всё, что говорили её мучители, не доходило до её сознания. Это злило ещё больше.

Девушка не вслушивалась в их разговоры. Ей было плевать, по большему счёту, о чём они болтали. Да ей было плевать на всё. Единственное, чего она сейчас всем сердцем желала, – чтобы это всё закончилось. Любым способом. Пусть они убьют её, но больше не причиняют эту нестерпимую боль.

И, если кто-то наверху существует, этот "кто-то" услышал её мольбы. Пока один из стражников на замок закрывал их орудия для пыток, другой, обойдя обессиленную, дрожащую от страха Каролину и высвободил её из кандалов.

Она тут же упала вниз, на колени, которые тут же начали жутко щипать, из-за совсем свежих ран. Рыдания становились громче, и девушка закрыла своё красное лицо руками, которые едва чувствовала.

Дверь захлопнулась, и теперь пленница была совсем одна. Но ненадолго.

Спустя ещё чуть меньше часа в коридоре вновь послышались шаги. Но они точно не принадлежали кому-то из тех стражников. Эта походка была лёгкой, быстрой, громкой из-за каблуков, ритмично стучащих по полу.

Перед тем, как дверь вновь открылась, Каролина вздохнула, а потом поджала ноги так, чтобы её изодранные колени касались груди и обхватила их дрожащими руками.

В камеру вошла девушка. Нет, даже девочка. На вид ей было не больше шестнадцати: высокая, в меру худая, неплохо сложенная, что подчёркивал её дорогой костюм; с детским личиком и длинными, до пояса, чёрными волосами.

Оценивающим и каким-то хищным взглядом осмотрев пленницу, она мягко произнесла:

– Каролина, так?

***

– Ну давай же, кушай!

От этих слов внутри всё скрутило, что чётко отразилось на бледном, худом лице Каролины. Она отвернулась от ложки с какой-то кашей, которую эта девочка приставила к её губам, а после зажмурилась. Есть хотелось ужасно, но не таким образом.

Зло и как-то по-детски хмыкнув, девочка, настойчивее пихая в лицо пленницы ложку, добавила:

– Если ты не будешь есть, то быстро потеряешь все силы и умрёшь. Мне такие игрушки не нужны.

От этих слов Каролина зло прикусила губу, до самой крови. Вкус железа во рту стал для неё таким привычным за эти месяцы в заточении, что она не сразу почувствовала его.

"Мне было бы приятно, если бы ты стала одной из моих кукол."

Девушка, чьё имя она до сих пор не знает, всячески заботиться о ней не по доброй воле. Даже не из жалости. Каролина вообще сомневается, что она ей свойственна. Её цель – не потерять очередную игрушку, с которой ей весело. Сделать так, чтобы Каролина не умерла раньше времени.

Если бы ей было жалко её, то она бы не приходила каждый раз, когда встанет не с той ноги. Не приковывала и не хлестала Каролину чуть ли не до потери сознания, выпуская таким образом пар. Не унижала её ещё больше, целуя её после таких игр, говоря, что она её самая любимая игрушка из всех, которые у неё были.

От всего этого хотелось блевать. Поцелуи всяко лучше, чем физические наказания, но Каролина лучше бы предпочла умереть, чем ещё раз почувствовать на своей шее её губы.

Ужасно. Гнусно. Мерзко

И сейчас она кормит её только из желания никогда не заканчивать эти игры. Каролина для неё лишь удобная куколка для реализации ужасных желаний.

– Моё терпение на исходе! – Громко прикрикнула незнакомка, и Каролина заметно вздрогнула.

Если она будет потакать ей, даже в угоду себе, то этот кошмар никогда не закончится. Он будет продолжаться до тех пор, пока Каролина не умрёт во время такой сессии.

Зло вдохнув, она стукнула кулаком по ложке, и та звонко отлетела на пол.

– Я не хочу есть... – подала голос Каролина, а после ахнула, получив громкую подщёчину.

– Кто тебе позволил так со мной говорить?

Голос незнакомки заставил её моментально пожалеть о содеянном. Он был буквально ледяным, пробирающим до костей своим гневом.

Девушка схватилась за длинные светлые волосы своей пленницы, грубо намотав их на кулак, и потянула за собой, к середине комнаты. Не успевшие до конца затянуться раны на ногах снова начали болеть от соприкосновения с острыми камнями, потому с губ Каролины сорвался тихий стон.

– Я хотела с тобой по-хорошему, – будто сама себе произнесла незнакомка, отпустив волосы девушки. После она раскрыла тот самый проклятый ящик, от звука которого у Каролины внутри поднималась самая настоящая паника. Для неё он был словно стук молотка судьи, который выносил смертельный приговор. Но сегодня отчего-то он воспринимался по-другому – до этого девушка никогда так открыто не дерзила, – кормила, одевала... а ты так платишь мне. Игрушки не должны так себя вести.

Воздух рассёк кончик тугой плети, и девушка тут же подняла на мучительницу голову. На лице её не было ни тени улыбки.

Первый удар пришёлся на щёку, заставив Каролину испуганно притупить взгляд, который уже начал замыливаться слезами. Второй, более сильный, попал по плечу, а потом конец плети нежно прошёлся по месту удара, как бы поглаживая. Смакуя эту боль.

– Я ведь к тебе, на самом деле, хорошо относилась. Ты мне и правда понравилась. Мне нравится, как с тобой всё одновременно легко и так сложно...

Новый удар, выпавший на многострадальную спину. От него болезненно раскрылись старые раны, и Каролина издала громкий вопль.

– Но моё милосердие ты не ценишь, – она наигранно вздохнула, а затем играюче провела по обезображенной спине девушки плетью, слыша, как тихо шипит от этого её пленница, – поэтому сейчас я планирую показать тебе, как это, когда я не сдерживаю себя.

Краем глаза девушка заметила резкое движение, и на спину пришёлся ещё один удар, но он был в разы сильнее, чем все предыдущие. Каролина смогла сдержать крик и плачь, застрявший в горле, потому лишь болезненно выгнула спину. Но во время следующего у неё это не вышло. И во время третьего. И четвёртого. И всех остальных.

Вышедшей во вкус незнакомке, видимо, наскучили обычные удары, которыми она удовлетворялась в прошлые разы, потому она внезапно вдарила лакированным туфлём по лицу Каролины. Она отвернулась, чувствуя, как по губе потекла стройка крови, а затем получила такой же удар по щеке, после которого девушка поставила ногу на затылок пленницы и сильно надавила, впечатывая её лицо в пол.

Каролина больше не могла плакать. Не могла терпеть всё это. Её силы были уже на исходе, а эта неизвестная всё продолжала со всей силы хлестать и бить её истерзанное тело. Даже просто дёргаться она больше не могла. Звонкие шлепки по коже, голоса, звуки собственного тела – всё смешалось в одну большую кашу.

Единственное, что Каролина помнила перед тем, как отключиться, – чей-то нежный шёпот. Голос это ей был совершенно не знаком. Он был каким-то мягким, родным и успокаивающим. Потом сознание окончательно отключилось, и с губ сорвался слабый выдох.

"Умирать собралась?"

.

.

.

Каролина вздохнула. Настолько резко, что лёгкие начали мучительно болеть. Девушка закашлялась, руками обхватив шею и чувствуя, насколько же горячей сейчас была её кожа.

– Что вообще... – слабо начала девушка, пытаясь распутать в своей голове клубок мыслей. А потом резко распахнула глаза, когда в мыслях вспыхнула картина последних мгновений её памяти.

В глаза вдарил яркий, не свойственный для тюрьмы свет. Каролина тут же заметила, что находится в каком-то другом месте, но не могла понять, где именно.

С трудом привстав на руках, она осмотрелась.

Каролина лежала на огромной двуспальной кровати с кучей подушек, под множеством слоёв одеял. Всю остальную комнату закрывала полупрозрачная вуаль балдахина.

Игнорируя ужасную боль во всём теле, девушка поднялась с кровати и неловко выглянула за ткань. Комната вокруг была огромной, светлой. Пол, покрытый дорогим пакетом, отражал яркие солнечные лучи из больших окон с шёлковыми зановесками. На стенах и потолке виделись золотая распись и рисунки, а вся мебель тут, казалось, стоила больше, чем вся жизнь Каролины и её имение. А на балконе в дальнем углу комнаты стояла та девушка.

Будто бы почувствовав, что на неё смотрят, неизвестная обернулась.

– Ох, Адель! Ты уже проснулась? Ты даже не представляешь, сколько всего нам предстоит обсудить. Как ты? Ничего не болит?

Видя, как мучительница Каролины быстрой поступью идёт прямо к ней, она удивлённым взглядом осматривала её, ища в ней ответы на все свои вопросы. Вернее, всего на два.

Чей голос она тогда слышала? И отчего она готова внимать каждому слову девушки, которая её едва не убила.

Хотя, почему едва? Она действительно её убила. Может, не физически.