Надежда

Воскресая из мёртвых во время диверсии на базе, Шепард не чувствует ни страха, ни удивления. Она не чувствует вообще ни-че-го. Да и не понимает тоже. Тело механически выполняет давно знакомые движения — выстрел-укрытие-перезарядка, — но разум отказывается воспринимать происходящее напрочь.

Она помнит, как пять минут назад задыхалась в открытом космосе, так какого чёрта происходит сейчас? Неужели её каким-то чудом успели спасти?

Нет. Не успели. И получая наконец ответы на свои вопросы, Шепард почти начинает жалеть, что вообще спрашивала.

Из молодой женщины — в воскресшего мертвеца с изуродованным красными шрамами имплантов лицом. Из солдата Альянса и героя — в работника террористической организации. Мягко говоря, это было не то, о чём она мечтала.

Разговаривая с Джейкобом, а затем и с Мирандой, отвечая на какие-то глупые вопросы, Шепард чувствует растерянность и всепоглощающую пустоту. Ей всё ещё кажется, что воздуха катастрофически не хватает, что происходящее вокруг — просто сон, и что в груди у неё самая настоящая чёрная дыра, не дающая эмоциям даже толком возникнуть. Разговор с Призраком совсем не помогает, а лишь укореняет её в этом чувстве. Шепард откуда-то находит в себе силы спорить с ним, вести дискуссию и выражать недоверие. К сожалению, по итогу ей не остаётся ничего, кроме как согласиться, заранее подозревая, что она сейчас подписалась на какой-то кабальный труд.

Но даже если вокруг неё происходит что-то явно выходящее за рамки понимания, коммандер Шепард не способна сказать «нет», когда речь идёт о безопасности тысяч невинных людей.

Первые ростки чего-то тёплого и живого, разгоняющего пустоту в груди, зарождаются в ней, когда она впервые видит Джокера, прихрамывающей походкой спешащего навстречу. Когда затем, ступая на борт корабля, сталкивается в медотсеке с доктором Чаквас. После церберовцев видеть тех, кто успел стать кем-то знакомым и даже близким, невыразимо приятно. Приятно и по-настоящему правильно. Женщина не находит слова для описания возникшего чувства, но оно определённо заставляет её ощущать себя чуть более живой.

Теплота в груди разгорается ещё сильнее, стоит встретиться с Гаррусом на Омеге — словно ещё один кусочек мозаики встаёт на место. Радость от встречи, а затем страх за его жизнь надёжно вытесняют чёртову пустоту на какое-то время, и когда неугомонный турианец — со свежепобитой физиономией, но, слава всем богам, живой — занимает место у главной батареи, робкое чувство в груди обретает силу.

Это что-то, что дарит ей уверенность и заставляет двигаться вперёд, несмотря на невозможные для человека обстоятельства. Что-то, что крепнет каждый раз, когда старые друзья снова появляются в её жизни, а новые члены экипажа, будь то неуравновешенная преступница, выращенный в инкубаторе кроган или даже поселившийся у ядра ИИ гет, действительно становятся не просто временными союзниками, а частью её команды.

«Хороша же фабула у этого повествования», — думает в какой-то момент Шепард. Дружная компания из всевозможного галактического сброда с уникальными способностями, утрясая попутно разнообразные личные дела, выполняет самоубийственную миссию и отважно спасает Галактику. В концовке она уже почему-то совершенно не сомневается. Они смогут. Справятся. И плевать, что там утверждают обвинители из Альянса и всевозможных новостей, в своих действиях она уже нисколько не сомневается.

А странное тепло внутри разгорается в полную силу, спокойно и ярко.

Название этому чувству Шепард находит немногим позже, когда они с Гаррусом, незадолго до полёта через Омегу-4, коротают столь редкое свободное время в какой-то забегаловке на Цитадели. Не самое элитное заведение, что и сказать, но есть в подобных местах свой магнетизм: то ли атмосфера цепляет, то ли тот факт, что здесь не узнают и не прицепятся, ведь всем плевать на твою личность. Отличное место для легендарного Архангела и Спектра вне закона.

Они говорят. Говорят о каких-то мелочах, травят байки о службе, затрагивают, не боясь задеть или сказать не то, личные темы. Алкоголь развязывает язык, а компания лучшего друга заставляет впервые за долгое время расслабиться и успокоиться. В конце концов они оба замолкают, наслаждаясь каждый своим напитком, и не нарушая повисшую между ними тишину. Не потому, что слова закончились, а потому что в какой-то момент они становятся не нужны и молчание в обществе того, кому доверяешь, кажется уютным.

Откинувшись на спинку стула, Шепард невольно задерживает взгляд на немолодой человеческой женщине, стоящей у барной стойки. Та опирается на трость с набалдашником в виде львиной головы и, явно уже выпившая, ведёт задушевный диалог с барменом-саларианцем. Монолог, если быть точнее. До неё доносится обрывок:

-…да что он мог знать обо мне, чабан необразованный? Конечно, я его послала, ибо нечего… На самом деле, парень, ты умираешь в тот момент, когда у тебя не остаётся никакой надежды. Ты можешь разговаривать, ходить, что-то делать, но твоё сердце уже мертво. А я пока жива, потому что во мне ещё есть силы надеяться!

Услышав эти случайные, не ей предназначенные слова, Шепард вдруг замирает, а потом широко улыбается.

Всё правильно.

Коммандер Шепард воскресает не на операционном столе захваченной роботами базы «Цербера». Коммандер Шепард воскресает тогда, когда после часов беспрерывной пустоты, наконец встречает членов своей команды.

Потому что именно тогда в её сердце наконец впервые рождается надежда.