Темные дожди

Когда она родилась? Вспоминать прошлое не трудно, труднее выделить определенный миг. Сидя на циновке, одетая в шелк, она все еще твердо знает – бамбук и тутовник ей поближе людей, хотя и они, как оказалось, бывают разные.

Помнит ли младенец, как его кости обрастали плотью в материнской утробе? Вряд ли – он просто знает об этом, как и Лю Иньюй теперь знает, как с большой ивы семечко попало в землю возле реки. Из него потянулся корешок – вниз, стебель – вверх.

Рядом с ней кукушкины слезки собирали росу на фиолетовые лепестки, а вербейник покачивал желтыми головками на легком речном ветру. Если бы это не ей повезло, а им – кем бы выросли они? Красавицами, от которых глаз не оторвать, или теми, кто приносит пользу людям? Лю Иньюй иногда смотрит в бронзовое зеркало, но все еще не может понять, красавица она или нет. Со слегка опущенной головой, как это здесь принято, сидит и слушает, о чем говорят старшие. На нее, дескать, возложена немалая ответственность – утихомирить совершенствующихся, которым по-прежнему интересно, куда пропал ее отец.

Может, кстати, именно тогда она и родилась – когда с его кровью в почву пролилась жидкость из глиняной фляжки. Ее корни впитали их, и по стволу в листья поднялась жизнь – не просто существование. Словно тысячи дождей пролились на нее в тот миг, а молния ударила и разожгла что-то внутри, не тронув ни коры, ни веток. У нее еще не было глаз и ушей, но будто бы через поры в листьях она узнала, что именно произошло.

Человек с рукой у груди – он ковыляет, покачиваясь, словно кипарис в сильный ветер. Из груди капает теплое. Ему некуда идти и не на что опереться – разве что на ивовый ствол. Из последних сил он достает что-то из широкого рукава, зубами выдергивает затычку и проливает содержимое на корни, а пустой сосуд бросает в реку.

Второй настигает его, но первый лишь смеется. Они говорят на языке – на том, который она тоже теперь понимает: того, за чем второй так долго охотился, больше нет.

Но «нет» – это только для него. Ива впитала в себя кровь и эликсир, а однажды – спустя несколько лет самосовершенствования – открыла глаза.

***

Прощаясь, кукушкины слезки омывают росой ее босые ноги, а вербейник роняет под них лепестки. Вместо могучей кроны на ней – широкая юбка цвета молодых листочков. Волосы не убраны, и ветви тех деревьев, что не могут, подобно ей, сдвинуться с места, словно пытаются ее удержать, цепляясь за них и спутывая пряди.

«Мир смертных полон опасностей», – предупреждает гаммамелис.

«Люди не любят таких, как ты», – покачивает макушкой сосна.

«Я видела, что они делают с такими, как ты», – предостерегает слива мэйхуа.

«Я найду того, кто помог мне родиться», – отвечает им всем ива.

***

Она ищет везде, зная лишь эту историю и неся в себе кровь человека, которого люди в таких случаях называют словом «отец». В заливных полях, где крестьяне собирают рис, поют про «темные дожди». «Иньюй» – ей нравятся эти слова, похожие на имя. Может, именно оно дает ей поистине человеческую сущность.

«Иньюй», – повторяет она про себя и чувствует, как теплеет в груди. Кажется, там сердце.

***

Она все еще многого не знает, но одно ей известно наверняка. Рубят лишь прямые деревья, на чьем стволе ни сучка, ни впадины. Те же, что приносят пользу людям, прощаются со своим родным лесом и становятся лодками, колоннами в усадьбе, а то и скамейками. Лю Иньюй бережет свою жизнь и всегда ходит с опущенным взглядом, а говорит редко. Но это не спасает ее от подозрений и намерения людей втянуть ее в свои игры.

Дыхание и упражнения, пилюли и эликсиры – совершенствование дается оборотню так же, как и людям. Высшая точка тоже одна для всех: когда-нибудь, дабы родиться по-настоящему, ей придется умереть.