Отец Кэйи отпустил руку своего сына. Кэйя испуганно оглянулся на него, но взгляд отца приковало высохшее древо на другом конце зала. Как учили Кэйю, когда-то давно, еще до его рождения, так до рождения его отца, это древо было живым и источало мощную божественную энергию. Люди могли совершить перед ним жертвоприношения в обмен на благословения и дары. А тем, кто был отмечен знаком судьбы, древо преподносило особые силы и знания. 

Кэйя был одним из таких людей.

Как и человек, ожидающий его у иссохшего ствола.

Отец подтолкнул его в спину, и Кэйя в гробовой тишине пересек зал и остановился перед тем человеком, стараясь держать свои страхи при себе и не выдавать свою тревогу. Пусть он и знал всех присутствующих с рождения и догадывался, что те видели, что он был не в порядке, но он не хотел высказывать своего неуважения к предстоящей церемонии. Хотя для его страха и тревоги были серьезные причины – сегодня настал день, когда Кэйя должен был получить дар древа, а каждый дар требовал жертвы.

— Мой принц, — склонил голову Дайнслейф.

Именно он ждал Кэйю у древа. Он был учителем Кэйи и обучал его различным наукам, стоило маленькому Кэйе начать говорить. Кэйя по своему его любил и восхищался его умом и способностями, но также он в глубине души остерегался своего учителя, потому что древо наделило его несоразмерно долгой жизнью, и в своем почти что бессмертии тот стал сведущ и в темных силах Вселенной.

А еще сегодня он должен был стать тем, кто вознесет его жертву.

— Хранитель ветви, — изменил привычное «учитель» Кэйя, так того требовал ритуал, — я, избранник звезд, явился за тем, что мне предначертано судьбой. Исполни свой долг хранителя.

Дайнслейф еще раз поклонился, и с этим из-за ствола древа вышла мать Кэйи. Она была наряжена в свое самое лучшее платье, расшитое камнями, а на руках и шее покоились драгоценные украшения. Кэйя старался не думать о том, что сейчас произойдет, но на глаза навернулись слезы. В отличие от него его мать вела себя спокойно и даже горделиво приосанилась, довольствуясь своей ролью в этой церемонии. Она посмотрела на своего сына, и в ее взгляде Кэйя не увидел страха.

Дайнслейф вытащил из ножен свой легендарный меч, который, будучи извлечен, обязан был пролить кровь. Его мать встала по центру перед древом, и Дайнслейф принялся читать древний заговор на языке, который Кэйя едва понимал. Ранее учитель рассказывал ему, что текст заговора содержал слова смирения и согласия на равноценный обмен, своего рода договор с всевышними силами древа. После того, как молитва была закончена, Дайнслейф занес свой меч для колющего удара. Сердце Кэйи вздрогнуло, пока он смотрел на свою мать и усиленно пытался запомнить ее такой красивой и величественной.

— Прими мой дар, Иггдрасиль, — усилием воли заставил себя сказать Кэйя.

Мать улыбнулась ему.

С этим Дайнслейф нанес быстрый и точный удар в ее сердце, чтобы дать ей мгновенную смерть. Кэйя не сдержался и зажмурил глаза, отчего две одиноких слезы скатились по его щекам. Дайнслейф извлек окровавленный меч, аккуратно положил тело матери Кэйи к корневищу и спрятал меч обратно в ножны, не утирая кровь. После этого древо озарилось золотым светом, а руны позади него загорелись магией. Дайнслейф отступил и жестом пригласил Кэйю прикоснуться к стволу. Рвано выдохнув, Кэйя сделал шаг вперед так, что теперь в его ногах лежала умершая мать. Не желая делать ее жертву напрасной, Кэйя решительно потянулся рукой над ее телом и прикоснулся к коре древа.

Яркие образы вспыхнули перед его глазами, а органы чувств уловили вещи, которых никак не могло происходить в пустом зале. В его лицо ударил ветер и запах травы, перед глазами возникла каменная гора, на вершине которой полыхало пламя и буря с молниями, по лицу забили капли дождя и снег. Потом эти чувства ушли, остался только ветер, а перед глазами встала пелена красного цвета. Много-много красного, но не кровь, а скорее… огонь? Живой и подвижный. В нос ударил сладкий запах ягод, который Кэйя ни разу не чувствовал, но почему-то знал, что то были ягоды. Виноград. Виденье прервалось и сменилось бескрайним белым полем, от которого исходил холод. Вдали раздавались звуки печального пения кита, и красное пятно пробиралось через это поле, пока он сам шел за ним. Взмахом огромного плавника, поднявшийся ветер сдул снега, и Кэйя увидел знакомую картину пустоши, в которой он родился, и кто-то преследовал его там, заставляя Кэйю дрожать от страха. Он поднял голову к небесам и увидел парящий за луной остров. Огненное пятно появилось там, а вскоре разгорелся настоящий пожар, и остров охватило пламя, а луна обернулась солнцем. Неожиданно почва ушла из-под ног, и он уже лежал на холодном камне, в руках он сжимал сломанный меч, а на его груди сидела сова и смотрела на него пронзительным взглядом, видя всю его душу. Кэйя попытался дотронуться до нее, но та ▇▇ ▇▇▇▇ ▇▇▇▇ ▇▇ ▇▇ ▇▇▇▇ ▇▇ ▇▇ ▇▇ ▇▇ ▇▇▇▇ ▇▇▇▇ ▇▇ ▇▇▇▇.

Он резко поднялся, освобожденный из видения. Потерявшись в пространстве, он отступил на пару шагов назад и упал на пол. Дайнслейф частично успел подхватить его, не давая удариться головой.

Сердце Кэйи бешено стучало, а сам он захлебывался, словно несуществующая вода в горле мешала ему дышать. Все еще не отойдя от видения, он испуганно оглядывался по сторонам, пытаясь вспомнить, кто он и где он.

— Мой принц, все в порядке. Вы в безопасности, вы дома, — успокаивал его Дайнслейф, и Кэйя не мог отрицать, что это помогло ему вернуться обратно в настоящее, но вместе с этим вернулась и горечь от смерти матери.

— Кэйя! — подбежал к ним отец. — Что ты видел?

Кэйя ничего не ответил, все еще опустошенный и растерянный от произошедшего. Дайнслейф помог ему подняться на ноги, потому что сам Кэйя едва бы справился с этой задачей из-за дрожи во всем теле.

— Прошу, расскажи, — с отчаянием в голосе сказал отец Кэйи.

Кэйя неуверенно посмотрел на учителя, и тот осторожно кивнул.

— Я… я видел земли семи божеств, семь стихий. Но ветер был сильнее прочих. Много живого красного цвета, который пах, эм, виноградом, — с сомнением произнес он название неизвестного ему растения. — Я видел… снежное поле и охваченного печалью левиафана…, и бредущий вместе со мной красный цвет в этом поле. После снега сдулись, и меня кто-то преследовал в наших землях. В небесах я увидел парящую обитель божеств. Потом ее объяло пламя, такое яркое, что ночь обернулась днем.

Сбитый с толку Кэйя замолчал. Дайнслейф и отец Кэйи переглянулись.

— Было что-нибудь еще? — мягко спросил Дайнслейф, глядя на Кэйю.

Кэйя поднял взгляд на учителя и отца. Их взгляды были наполнены надеждой – даже Дайнслейф, обычно скупой на эмоции, не стал исключением.

— Нет, — солгал учителю в глаза Кэйя.

— Селестия… Селестия падет, — с едва скрываемым торжеством сказал отец Кэйи. — Спустя столько веков мы отомстим– Я знал, что мой сын избран для этого.

Кэйя увидел, как Дайнслейф неодобрительно посмотрел на его отца. По счастью, отец был охвачен гордостью и прибывал где-то глубоко в своих мыслях, чтобы заметить это. Через секунды раздумий Дайнслейф сказал:

— Принца следует отправить в Тейват, в земли архонта ветра. И найти там красный цвет, пахнущий виноградами. Во времена, когда я путешествовал там, земли архонта ветра славились вином. Это такой напиток, который делают из виноградов. Быть может, это поможет в поисках.

— Но что за красный цвет? — недоуменно спросил отец.

— Учитывая, что красный цвет «живой», как описал это принц, и фигурирует в другой части пророчества, то возможно это человек, связанный судьбой с принцем. Боюсь, большего я не могу сказать.

— А остальное пророчество? — спросил Кэйя.

Дайнслейф перевел взгляд на Кэйю.

— Думаю, в нем описывается путь к вашей цели. Снег и левиафан… скорее всего, речь о землях архонта льда. Возвращение в Кхаэнрию. Гибель обители богов, и последовавший за нею рассвет, иначе говоря, начало чего-то нового.

— Довольно расплывчатые пророчества, — сказал отец Кэйи.

— Они всегда такие, мой король. Настоящее значение поймет лишь тот, кому они предназначены. Зато теперь нам известно, для каких целей избрала его судьба, — ответил на это Дайнслейф.

Кэйя удержал себя от того, чтобы не поджать виновато губу. Он чувствовал стыд за то, что не рассказал им всей правды – в конце концов, они оба тоже принесли жертву: его отец – свою жену, а Дайнслейф – свою королеву. Но он не мог рассказать. Просто не мог. С этими мыслями он посмотрел на свою мать, мирно лежащую у корней иссохшего Иггдрасиля. Заботы этого мира ее теперь не тревожили. Возможно, думал Кэйя, не так уж и плохо, что она умерла, ведь так она освободилась от заговора, следовать которому был обязан всякий возжелавший силы, а в проклятой Кхаэнрии без сил было невозможно выжить.

Взгляд Кэйи приковали руки матери, когда он заметил странный предмет, который не помнил, чтобы та держала при себе. Да и все украшения с ее платья, шеи и рук пропали. Подойдя ближе, Кэйя взял в руки этот предмет. Им оказалось небольшое зеркальце, обрамленное золотом и камнями с наряда матери, словно его тут же выковали из того, что было у нее при себе. Кэйя посмотрел на зеркало, и как только его глаза встретились друг с другом в отражении, голову Кэйи прожгла боль, а перед взором вновь начали проноситься видения. Охваченный потоком образов, Кэйя ослабил хватку, и зеркало выпало из его рук. С этим видение резко оборвалось.

— Кэйя, что случилось? — обеспокоенно спросил отец, привлеченный звуком падения зеркала, и подошел к сыну.

— Я… я не знаю. Я нашел его в руках матери, а как только посмотрел на отражение… я вновь увидел пророчество.

Дайнслейф осторожно поднял зеркало с пола, сжимая то через перчатки. Некоторое время он вертел его в руках, предусмотрительно избегая смотреть в отражение, а после протянул его Кэйе, зеркальной стороной вниз.

— Это дар Иггдрасиля для вас, мой принц. Зеркало судьбы. Любой, кто посмотрит в него, увидит свою судьбу. Это опасный предмет, будьте с ним осторожны. Если кто-нибудь узнает судьбу, которая ему не понравится, он может попытаться отвергнуть ее, за что дорого поплатится, — объяснил Дайнслейф.

Кэйя осторожно принял зеркало, более не смотря на него. И с этим церемония была окончательно завершена.

Вскоре Кэйя с отцом покинули Кхаэнрию, отправившись в долгое путешествие к землям Тейвата, где очень давно не ступала нога их проклятого рода. Кэйя то и дело оглядывался назад, где за горизонтом должна была быть его родина, и думал о матери, сжимая в руках зеркало судьбы. Стоила ли обретенная сила ее смерти, если сейчас она вызывала только боль?