Алисе девять. Канада встречает их запахом пожухлых листьев и приятным солнечным светом, который наполняет сердце маленькой девочки теплом. Лютер и Кэра держат Алису за руки, и та чувствует: жизнь с плаката, когда вся семья в сборе, наконец открылась перед ней. Может, именно здесь и будет её счастье? Алиса надеется, что это никогда не закончится. Кэра улыбается и думает ровно о том же самом.
Алисе тринадцать. Школа уже как четыре года кажется адом. Изначально не сложившиеся отношения с одноклассниками особенно обостряются, когда Алиса отказывается вредить преподавателю истории. Тогда одна из «заводил» местной банды устраивает драку, но проигрывает. Алиса не для того убежала в другую страну, чтобы терпеть от какой-то чванливой девчонки хотя бы толику унижения. Девочку увозят с переломами рёбер, а Алису начинают уважать в классе. Только учеба становится ещё более ненавистной. Кэра старается оправдать поступок Алисы, но Лютер убеждает, что тринадцать — слишком маленький возраст для подобного поведения. Кэра соглашается и вдруг понимает, что Лютер слишком важен для неё, чтобы пренебрегать его мнением.
Алисе семнадцать. Сегодня «её ребята» пробрались в зал театрального кружка и устроили там дебош. Задерживают почти всех, но Алиса берёт вину на себя. Сидя в полицейском участке, она наматывает чёрную прядь на палец и изредка поправляет на бедре складки мини-юбки, не забывая надувать пузыри из жевательной резинки. Кэра не смотрит на девушку и старается держаться себя в руках. «Она всего лишь ребёнок!» — убеждает себя андроид, но только широкая ладонь Лютера на плече не позволяет сорваться. А Алисе не стыдно. Актёришка, который давно нравился ей, обозвал её чокнутой готкой. В чём-то он, может, и был прав — выкрашивать волосы в угольно-чёрный явилось не лучшей идеей, но Алиса не собиралась прощать оскорбление. Однако после того, как нудные разговоры с полицейским и «родителями» завершены, — Кэра убеждает, что Алиса морально слишком высокоорганизована, чтобы совершать антиобщественные поступки, — с девушки снимают все обвинения, даже не взирая на её протесты и выкрики «Это была я!». Кэра сдерживается и уже дома, когда Алиса хлопает дверью, обессиленные падает на стул. Андроиды не устают, но Кэре кажется, что это не так. «Она же человек, — говорит Лютер, замирая у окна. Он чувствует: Алиса где-то близко, очень близко. — Ей свойственно так себя вести в её возрасте». «Лучше бы она была андроидом, — голос Кэры звучит так, будто бы голосовой модуль дал сбой, — было бы гораздо проще». Она удивляется сказанному, но понимает, что именно это и мучило её с момента первой драки Алисы. Которая становится невольным свидетелем разговора «родителей». Слова режут лучше ножа, Алисе кажется, что даже побои Тодда не были такими болезненными. Она тихо возвращается в комнату, а до рассвета сбегает из дома, однако возвращается сама через несколько дней. Алиса не понимает, почему так поступила, однако вскоре приходит осознание, когда Кэра — никак не отреагировавшая на побег — обнимает её со спины. «У тебя пульс участился, — обеспокоенно говорит она, когда Алиса разрывает объятия и встаёт так, чтобы не было видно её пунцовых щёк. — Всё хорошо? Ты не заболела?». Алиса лишь отрицательно мотает головой и быстро уходит к себе, а на следующий день делает вид, что ничего не произошло. Однако Кэра «чувствует» — насколько это возможно в её случае, — что что-то не так. «Она переживает, — в один из вечеров, когда Кэра сидит на кухне, Лютер присаживается рядом с ней на корточки и заглядывает ей в глаза, — немного времени пройдёт, и она успокоится». Этого становится достаточно, чтобы тревога Кэры ненадолго отступила, позволяя ей улыбнуться. Лютер улыбается следом, и неожиданно для самой себя, Кэра подаётся вперёд. Поцелуй получается слишком живым, а последующее соприкосновение руками и соединение памяти — слишком настоящими. Но когда на Канаду опускается ночь, Кэра понимает, что на месте Лютера она видела совсем не его, совсем не андроида, а человека.
Алисе двадцать. Тот актёришка из школы оказывается забавным парнем и хорошим любовником. Но Алиса всё равно ловит себя на мысли, что представляет рядом с собой не этого симпатичного юношу, а знакомого с детства девианта-андроида. В колледже Алиса старается концентрироваться на учебе. Получается почти хорошо, но стоит Кэре — одной — её навестить, вся выдержка слетает. Будь я андроидом, было бы проще, — думает Алиса, давя вежливую улыбку. Они прогуливаются по безлюдному парку, и вдруг Кэра, взяв Алису за руку, говорит: «Что с тобой происходит?» Алиса не отвечает. «У тебя снова участился пульс, — Кэра находится непозволительно близко. — Ты точно не…», но договорить Алиса ей не даёт: резко целует, схватив за затылок свободной рукой. Длится это безумие мгновение, а после Алиса отстраняется и, бросив «Уходи», покидает спешно парк. По иронии, накрапывает дождь, и Кэре кажется, что программа, давшая, кажется, сбой уже давно, слетела окончательно. Как добирается до дома, Кэра не понимает, но чувствует, что не должна говорить о случившемся Лютеру. Память андроидов идеальна, даже слишком, поэтому Кэра меняет собственные воспоминания, и, кажется, Лютер ничего не замечает.
Алисе двадцать девять. Она выучилась, вышла замуж и уже имеет годовалого сына. Вечерами она с теплотой вспоминает жизнь с Лютером и Кэрой, но от встреч с ними отказывается, ссылаясь на несуществующую занятость. Слишком тяжело видеть радостных «родителей», которые вскоре после окончания Алисой колледжа стали полноценными мужем и женой. Алиса убеждает себя, что не может думать о Кэре как о женщине, которую можно хотеть. Но она всё равно её хочет, хотя и пытается отвлечься от ставших желанными мыслей — впрочем, получается плохо, особенно после того поцелуя. Однако в один из дней, когда Алиса дома одна, в дверь кто-то звонит. На пороге — Кэра. Без лишних слов она подходит к Алисе и целует. Целует так, как Алиса давно хотела. И следующие несколько часов превращаются для неё в самые счастливые часы её жизни. Равно как и для Кэры, чьё решение становится равносильным выбору в недалёком прошлом: остаться машиной или стать кем-то важным для одного маленького человека. Лютеру Кэра говорит, что хочет повидаться с Алисой, и уходит слишком быстро, чтобы заметить тоску в его взгляде.
Алисе тридцать четыре. Она продолжает встречаться с Кэрой в её доме, в доме «родителей» в отсутствие Лютера на их кровати, в мотеле, в примерочной торгового центра. Алиса понимает, что рано или поздно это придётся прекратить, но каждая долгожданная встреча, каждый следующий поцелуй и каждый новый оргазм отодвигают неприятные мысли на край сознания. Алиса счастлива, думать о чём-то другом ей не хочется. Для Кэры же тайные встречи становятся с каждым днём всё более сложными. Она любит Алису, любит до странных сбоев в программе, которая выстраивает алгоритм, и кончики пальцев непроизвольно вздрагивают при визуализации Алисы на оптическом блоке. Но и Лютера она любит тоже и не хочет причинять ему боль — насколько это возможно в случае девиантов. Однако разговор, как бы Кэра не хотела, всё равно происходит. «Ты что-то скрываешь от меня, — Лютер сурово смотрит на неё. — И это что-то связанно с Алисой». «Глупости, — Кэра пытается отшутиться, — что я могу скрывать?» Она с грацией кошки подходит к нему и бережно берёт за руку, соединяя их память. И кажется, Лютер верит. Но надолго ли, Кэра не хочет судить. Пока что её жизнь вполне её устраивает.
Алисе сорок шесть. И вопрос выбора встал очень остро. Эрику уже девятнадцать, он закончил школу и решил открыть свою автомастерскую с подачи отца. Даже он понимает: мама и «бабушка» видятся слишком часто, и каждый раз после этих встреч мама сама на себя не похожа. Отец думает о том же самом, и Эрику стоит большого труда перебороть неловкость и спросить, что происходит. Алиса отшучивается, но с болезненным осознанием понимает, что эти отношения неправильные. Так не должно быть. Так не должно было быть с самого начала. И Алисе сложно. На одной чаше весов находится её семья, на другой — девиант, который вдруг стал чем-то большим, чем просто любовник. Череда встреч затянулась на гораздо более длительное время, чем просто десять лет. И при следующей встрече Алиса, разорвав поцелуй после страстной ночи, говорит: «Мы должны это прекратить». Кэра смеётся и убирает прядь волос Алисы ей за ухо. «Что прекратить?». «Нам давно следовало определиться. Я не хочу тайной жизни». И Кэра понимает. Прозвучавшие слова кажутся снова появившимся сбоем, только на этот раз не в программе, а в звуковом процессоре. «Ты не любишь меня?» — вопрос кажется глупым, по-детски наивным. И Кэра даже понимает это. Однако боль не становится меньше. Пусть она будет понимать сотню, тысячу раз, но чувство, что её «сердце» перестало перекачивать тириум, не исчезнет. «Люблю, но… — Алиса старательно прячет взгляд. — Я не хочу встречаться тайно. Следовало прекратить это и раньше, просто…». Кэра не слушает, а подрывается и наскоро одевается. «Подожди!» — но андроид не слышит. Лишь хлопает дверь мотеля, оставляя Алису в одиночестве.
Алисе пятьдесят восемь. От Лютера Кэра знает, что Эрик уехал в США, а его отец умер от кровоизлияния в мозг. Алиса осталась одна. «Я всё знаю, — тихо говорит Лютер, стоя в дверях со спортивной сумкой. — Я смог расшифровать твои ложные воспоминания». Кэре слишком плевать, все девять лет она как будто бы перестала существовать и снова обрела хозяина. Ощущения были почти как после процедуры Златко: в голове — необходимый перечень программ; шаг влево, шаг вправо — и Кэра словно бы оказывалась за пределами собственного знания. Только приказы. Только исполнение. «Ты ненавидишь меня?» — произносит она слишком резко. «Нет, — в ответ получает печаль. — Будь счастлива». И Лютер уходит, оставляя Кэру один на один с её воспоминаниями. Память андроидов слишком идеальна. Кэра смеживает веки и чувствует дикое желание поехать в ту квартиру на окраине, где она часто бывала с Алисой. Но за ним приходит обрывок их последнего разговора. «Люблю, но…» — и Кэра понимает: ей больно. Ей было больно всё это время. А теперь ушёл и Лютер. Кольцо соскальзывает с пальца и звонко катится по паркету. Оптический блок сбоит, Кэре кажется, что звон окружает, но кольца нет. Ничего уже нет. Только боль, и ничего, кроме.
Алисе шестьдесят четыре. Кэра вдруг понимает, что прошло слишком времени, а её внешний вид слишком далёк от вида женщины пожилого возраста. Она перестаёт выходить из дома — не то чтобы она и раньше слишком много оказывалась на виду у соседей, но теперь, когда прошло почти пятьдесят пять лет, даже невооружённым глазом видно, что Кэра нисколько не изменилась за это время. Разве что взгляд стал потухшим, более тусклым, как у машины. Однако в один из зимних дней Кэра понимает, что эти годы не смогли не наложить отпечаток на механизм, старательно сделанный на фабриках Киберлайфа. Если контрафактные подачи тириума на первых порах ещё как-то спасали, то теперь, когда в Детройте творится невообразимое с руки Маркуса и Коннора, обеспечивать себя необходимым всё труднее. И Кэра ломается, ломается, как машина, ломается, как человек. Модули дают попеременные сбои, Кэра видит девятилетнюю Алису, Златко, Лютера — люди сравнили бы это с галлюцинациями. И чтобы хоть как-то заглушить появляющуюся при виде маленькой девочки боль, Кэра запускает процесс диагностики. Но чем чаще она начинает это делать, тем больше понимает: скоро не спасёт даже он, а тириумный насос просто перестанет работать. И тогда, закутавшись в одежды, Кэра выходит из дома и неуверенным шатким шагом идёт к станции метро. Но вдруг на её пути возникает тот, кого она меньше всего ожидала увидеть. Коннор. «Меня просил приехать твой друг», — ровным голосом выдаёт он, и Кэра понимает, что этот Коннор выглядит старше, почти как человек. «Я знаю, как тебе помочь». И он пускается в прострационные объяснения новой технологии, которую разработал он, Коннор, Маркус и ещё несколько десятков андроидов, чьи программные возможности оказались сильнее возможностей большинства. «Но нам нужно вернуться в Детройт». «Зачем мне твоя помощь?» — с вызовом спрашивает Кэра, но вместо ответа получает фотографию. Больничная койка, мониторы и трубки, отходящие от немощного женского исхудалого тела. Алиса. «Ты сможешь помочь и ей тоже». И Кэра соглашается.
Алисе семьдесят три. Последствия ударившего неожиданно инсульта девять лет назад дают знать до сих пор. Правой половиной тела Алиса управляет с трудом, но сиделка в доме инвалидов, — чем-то внешне напоминающая Кэру, — помогает Алисе дойти до ванны, до столовой, приносит поднос с едой и без лишних слов кормит, улыбаясь и называя Алису «моя дорогая». Голос другой, но покалеченный мозг Алисы всё равно генерирует нужный. После того разговора прошло больше… Алиса уже и не помнит, сколько. Она даже не помнит, завтракала ли, но сиделка, обворожительно улыбаясь, напоминает, что этот приём пищи последний. После — прогулка, а затем — сон. Алиса кивает, не понимая, что через несколько минут забудет этот разговор. Но память, несмотря ни на что, держится за воспоминания об андроиде, том самом, который держал её, девятилетнюю Алису, за руку и бежал вместе с ней из дома под крики злобного существа — Алиса забыла его имя, но помнит страх, который сковывал её, когда оно замахивалось ремнём и оставляло красные отметины на коже. «Моя дорогая, нам надо идти», — сиделка берёт под руку и неспешно выводит во двор, где Алиса видит распустившиеся цветы на клумбах. В глазах, уже тронутых возрастной глаукомой, отчего-то всё пестрит и сияет. Сиделка вкладывает между разомкнутыми губами Алисы таблетки и, подав стакан воды, просит: «Запей». Алиса запивает, проглатывает, а затем смотрит на железную ограду. За ней — женщина, и Алиса уверена, что знает эту женщину, но в покалеченной памяти нет подходящей картинки. Алиса моргает, хочет позвать сиделку, но потом останавливается и задаётся вопросом, что же она хотела сделать. Женщина, тем временем, исчезает.
Алисе восемьдесят один. Она не выходит из своей комнаты, всё больше забываясь поверхностным сном. Однажды к ней приходят посетители — мужчина и женщина. Оба красивые, молодые, представляются дальними родственниками. Но когда Алиса пытается сказать, что не помнит этих людей, женщина вдруг подскакивает к ней, обнимает, целует в щёку и бормочет: «Как же я скучала». Алиса не понимает — ни кто эти люди, ни что они говорят. Звучат какие-то странные слова — «новое тело», «снова молодая», «можно вылечить», «снова вместе», «навсегда». Алиса молча смотрит на своих посетителей, а после, заметив знакомое лицо сиделки, маячившее за их спинами, бесцеремонно и громко спрашивает: «А где мой пудинг?». В глазах пришедшей женщины проскальзывает отчаяние, её спутник бросает пару дежурных фраз, и они уходят. Алиса забывает о них через несколько минут.
Алисе девяносто шесть. Кэра посещает её в последний раз перед тем, как ей проведут сложную операцию в Детройте — перенос человеческого сознания в тело андроида, слияние программы и живой материи. Через несколько десятков часов, думает Кэра, я снова увижу свою маленькую Алису, такую же, какой она была много лет назад. И осознание, что скоро они будут вместе, будоражит модифицированную Кэру. Алиса засыпает в автобусе — на нём настояла Кэра, а когда они пересаживаются в такси, пробуждается. «Где мой пудинг?» — с детской непосредственностью спрашивает Алиса, растягивая губы в беззубой улыбке. «Скоро», — кротко отвечает Кэра, понимая, что Алиса забудет о своём вопросе уже через несколько секунд. Но вдруг Алиса смотрит в окно и облегчённо выдыхает. «Детройт», — снова улыбается она и, прикрыв глаза, замирает. Такси останавливается, радостная Кэра выскакивает из машины и ждёт, когда Алиса тоже начнёт выходить. Но старушка сидит. Кэра зовёт её по имени. Раз. Второй. Третий. Алиса молчит. Кэра медленно садится в такси, берёт сухенькую руку и кладет пальцы на запястье. «Пульс не определяется», — загорается надпись на оптическом блоке. И Кэре кажется, что мир только что рухнул, за пятнадцать минут до того, как ему воссоединиться и заиграть яркими красками. Она целует сморщенные от старости губы и понимает, что плачет.
Алисе снова девять. Её фотография чёрно-белой пощёчиной ударяет Кэру с надгробного камня. На фото они все вместе, стоят у их нового дома. Алиса такая счастливая, что Кэра, глядя на её улыбку, улыбается следом. По её щекам — постаревшим благодаря новым функциям, что встроил в её тело Коннор, — струятся настоящие слёзы, и андроид, тихо всхлипнув, опускается рядом с надгробием. Рука сама тянется к регулятору тириумного насоса, и за пару минут до появления Лютера с возгласом «Я сразу приехал, как только узнал!..» Кэра тоже замирает. Если загробный мир для андроидов существует, то Кэра никогда не попадёт туда. Она будет рядом с Алисой в номере мотеля, лежать на шёлковых простынях и любоваться наступающим зимним рассветом. Человеческая рука в руке девианта, тоже человека. И Кэра будет знать, что теперь всё верно, программа не сбоит на любые попытки представить Алису рядом, потому что она здесь, мило сопит, а её каштановые волосы разбросаны по подушке. Кэра счастлива, она смотрит на восходящее солнце и понимает: так будет всегда.