История убийцы

— Итак. Надеюсь, смирительная рубашка не помешает нашей беседе. Расскажите, как именно Вы совершали преступления.

— С чего бы мне начать?..

— Не паясничайте! Говорите коротко и по делу!

— Как угодно. Жертвы мои были, как Вы, думаю, знаете, самыми разнообразными: от детей дошкольного возраста до бабушек. Войти в доверие к ним мне было не трудно. Достаточно лишь сказать то, что они желают услышать. Знаете, что помогло мне в этом? Курсы психологии в аудио-варианте. Уверен, Вы не слышали о них. А зря. Хорошая штука. Итак. Я входил к ним в доверие, затем забалтывал и узнавал нужную информацию. А когда приходило время совершать само убийство, я готовился. Продумывал всё до мельчайших деталей. Считал каждую минуту. Если ошибусь, голову снесут мне. Да и кушать всегда хочется. Жить же на что-то надо…

— То есть Вы утверждаете, что убивали ради денег?

— И да, и нет. Я сторонник идеи, что убивать можно ради выгоды, когда непременно получаешь что-то взамен на предоставление головы в мешке, или ради собственного удовольствия. Мне нравилось смотреть, как жертва, истекая кровью, пытается из последних сил достучаться до меня, просит, молит о пощаде. А иногда и о смерти — личности встречаются разные, но чем они сильнее, тем меньше хотят чего-то вообще. Я мог убить быстро, чтобы человек не мучился. Мог растягивать собственное удовольствие, вонзая нож и прокручивая его в ране, пока стон боли или едва слышный вскрик не превращался в крик агонии, доходящий до ультразвука и хрипа в горле. Клокочущий звук появлялся как раз тогда, когда жертва почти забывалась этой болью. Вены шеи вздуваются, кислорода не хватает, а силы на крик как будто бы по капле выходят, и жертва отдаётся болевому шоку. Но знаете ли Вы, как прекрасны голоса людей, кричащих в агонии? Первый раз они кажутся похожими на скрежет, на оглушительный взрыв, который выбрасывает из этой реальности. Но чем больше слушаешь, тем больше слышишь. Голоса постепенно вытягиваются, словно расплавленное стекло, а затем застывают в той форме, которую я придам им. Но это не молчание, о, нет-нет. Это вроде символа, что человек показал себя; он дал понять мне чётко и ясно, что представляет из себя. И это прекрасно… Если бы у меня был диктофон под рукой, я бы обязательно записал. Хотя это уже совсем не то. Стены подвала, в которых я делал всё это, слышали много чего: и похотливые стоны, превращающиеся в надрывные всхлипы и после затихающие вместе с трепыхающимся последними секундами жизни в моих руках телом, и крики, которые словно музыка трогали моё сердце, а иногда жертва не кричала. Просто смотрела на меня, пыталась своим взглядом внушить мне, что я плохо поступаю, оставляя это как бы на моей совести. Таких мучить бесполезно. Они не кричат, сдерживаются, как держат внутри себя младые девы оргазм, боясь застонать и превратиться в глазах своего партнёра последней шлюхой, что получает от секса удовольствие: внутри всё трепещет — от боли, ясное дело, — сил сдерживаться уже нет; мысль, что от крика может стать легче, кажется недосягаемой и между тем такой запретной. Думать её — высшая пытка после той боли, что я им причиняю. А знаете ли Вы, как красива кровь? Густая, иногда она вытекает тёмно-вишнёвыми ручьями, обагряя одежду, кожу, заставляет слипаться волосы. Иногда она пульсирует ярко-алым фонтаном, с каждым толчком, с каждым ударом сердца пробивая мою выдержку, особенно в дни, когда я почти ослаб. Желание поскорее приникнуть к ране губами и вбирать эту кровь всю, без остатка, сжимать постепенно обмякающее тело и зубами пробовать плоть…

— Прекратите!

— … которая тем вкуснее и слаще, чем моложе жертва в моих руках. Хотя иногда мне казалось, что кровь совершенна обычна на вкус. Солоноватая, отдающая металлом, она облипала пальцы, губы, заставляя слизывать себя по капле, чем немало возбуждала. И нередко моя работа заканчивалась осквернением бездыханного и обескровленного тела, но кого это волновало в те минуты, когда я докладывал о свершившимся преступлении?

— Так Вы ещё и… и… так издевались над трупами?!

— Как вы умело избегаете слово «трахали», я не могу! Но да. Когда я не мог себя сдерживать и выпивал человеческой крови, во мне просыпалось животное. И я не мог не утолить его жажду похоти. Но скажите, разве Вы, употребив мощный афродизиак, идёте удовлетворять себя самостоятельно? Разве мастурбация даёт тот эффект, какой есть от соития с другим человеком, даже не обязательно с женщиной? Когда чувствуешь тепло — или холод, в моём случае — чужого тела, когда вторгаешься в него с каждым толчком всё больше — разве Вы не получаете кайфа от этого в разы больше, чем если бы делали всё руками?..

— Немедленно прекратите! Мы… Мы отошли от темы. Ближе к делу. Между вашими последними деяниями прошло несколько месяцев. Почему?

— О, это трогательная история. Трогательная история убийцы. Вы бы подробнее записали. Может, книгу выпустите, заработаете. И мне могилку сделаете поаккуратнее. Я не хочу быть просто закопанным в землю. Маму поймите мою…

— Я сказал: ближе к делу!

— А вот замахиваться не надо. Если Вы думаете, что смирительная рубашка меня сдерживает, то глубоко заблуждаетесь! Зверь не тронет, пока не захочет сам! Так-то лучше… О чём я? Ах да! Это случилось как раз незадолго до того, как Ваши поганые псы взяли мой след. Моим заказом стала женщина. Для меня это никогда не было проблемой. Я даже обрадовался, ибо являюсь поклонником традиционных отношений, а мысль, что я овладею дамой, даже воодушевила меня. К тому же, я не брезгливый, ха-ха: мне было плевать, кого именно я должен убить. Однако эта женщина… Она отличалась от всех тех, кто был моей жертвой ранее. Заказ был точен буквально до минут: к полуночи этой дамы уже не должно было быть в живых, но… Я не смог. Она… Я встретился с ней в театре, как и было запланировано изначально. Но её красота… Она была прекрасна, как морозное солнечное январское утро. Аккуратные черты лица, глубокие карие глаза, огненно-рыжие волосы, тянущиеся до лопаток, и в противовес им — угольно-чёрные брови. Бледная кожа, выступающие ключицы, виднеющиеся на руках вены и тонкие музыкальные пальчики — мне показалось в миг, когда она прошла мимо меня, обдавая запахом фиалковых духов, что я уже люблю её. Косметики на ней не было, но её глаза были такими яркими на бледном аристократичном лице, что я тут же захотел их себе. Ну, знаете, сувенир от проделанной работы и как воспоминание о тех мгновениях, что я провёл с ней. Так вот. Мы встретились в театре после антракта — столкнулись у стоящего в холле пианино, на которое моя жертва бросала заинтересованные взгляды из-под густых чёрных ресниц. Разговорившись, я понял, что Она не только красива, но и умна. Она оживленно рассказывала о спектакле, делилась впечатлениями, приводила примеры других постановок. Начитана и образована — мне не везло встречать таких. Обычно круг интересов моих жертв был до примитивщины сужен, ограничен. Их не интересовала ситуация на сегодняшний день в целом мире, политика и религия для них — ругательные слова, за которые непременно последует какая-то кара. Лишь их крики как-то будоражили меня, ибо беседы сводились к посредственности и обыденности. А я ведь человек творческий, как Вы понимаете сами. Когда спектакль закончился, я снова увлёк Её в разговор. Мы пробеседовали всю дорогу, вплоть до Её дома. Она пригласила меня на чай, и я не смог отказаться от такого предложения. Квартира оказалась крайне маленькой. Квартира-студия, как сейчас говорят. Меня это даже позабавило. Но дальше чая дело не дошло: меня могли раскрыть. И потому я стал приходить к ней каждый день, старательно перед встречей зализывая раны и увечья от мордоворотов, которые требовали выполнения просроченного заказа. А вскоре вдруг понял, что моя жертва стала моим воздухом, моим солнцем, моим миром. Ба, как Вы опускаете глаза! Да Вам это знакомо! Тогда Вы в курсе, как я мучился. Мазохист, наверное. Я понимал, что убить Её нужно. Но не мог решиться. Внутри всё содрогалось от мысли, что кто-то может прикоснуться к ней, кроме меня, или что она впустит кого-то в свою жизнь, кроме меня! Но и оставить Её насильно, против Её желания, рядом с собой я не мог. И убить тоже! Вот же дилемма, да? И вот, две недели назад я вновь пришел к ней. Она, улыбаясь, вышла ко мне в фартуке. Стряпала что-то: Её щёчка была вымазана в муке. Это было так мило, что я с трудом подавил в себе все чувства по отношению к Ней! Но, боги, как же это было трудно! Как только я вошёл, сразу затолкнул её в квартиру и запер дверь. Когда повернулся, увидел, что Она смотрит на меня с недоумением, которое быстро перерастает в тревогу, а затем — в страх. Подойдя к ней вплотную — Она сперва чуть отшатнулась, но потом, видимо, решила, что не представляю опасности для неё, — я прошептал: «Какая ты красивая» и едва ощутимо коснулся подушечками пальцев бархатной кожи как раз там, где была мука. Она улыбнулась и даже немного прильнула к моей руке, доверяя. Зверь внутри завыл от желания поскорее расправиться с ней и предать её тело привычному ритуалу, но я с трудом удержал его на привязи. Однако в ту же секунду, как мой рассудок прояснился, я ударил её по лицу. Она не удержалась на ногах и рухнула на пол, поражённо прижимая ладошку к щеке. Тревога окончательно ушла из её глубоких карих глаз, страх же прочно осел в них. Я опустился на корточки рядом, она отшатнулась. «Я хочу оставить тебя невинной», — беззаботно произнес я, не иначе как захотел внушить ей надежду, и схватил девушку за волосы. Она закричала, впиваясь коготками мне в руку, но я привычен к боли и почти её не ощущаю. Я поднял жертву на ноги и пригвоздил к стене, а затем впился в губы требовательным поцелуем. Второй рукой удерживал её за шею и немного сдавливая, чтобы она не вырывалась. Но мне попалась не только красивая и умная, но ещё и бойкая. Она пыталась укусить меня, но не удалось; попыталась лягнуть, но я зажал её ноги между своими. Какой бы резкой и упрямой она ни была, её хрупкость никуда не делась. Словно восковая куколка, окружённая горячими прутьями клетки, она постепенно слабела. И потому, ударяя кулачками по моей груди, лишь раззадоривала меня. Я прокусил её нижнюю губу до крови, на что девушка тут же ответила мычанием, в котором можно было бы распознать вскрик. Оторвавшись от неё, я слизнул кровь, капля которой уже успела стечь по подбородку и опуститься на шею. О, вы не поверите, какая же вкусная она была! И кровь, и девушка. Слизнув кровавую дорожку, я почувствовал, как в паху тяжелеет, услышал, как зарычал внутри меня зверь, изнывая от желания вкусить полностью этот плод в виде невинной девушки с глубокими карими глазами. Тем временем я всё ещё держал свою жертву за волосы. Она кричала, пыталась позвать помощь, но я лишь улыбался, мысленно представляя, как её тело обмякнет на моих руках. Намотав волосы на руку и сжав кулак посильнее, я потянул девушку в глубину квартиры, к балкону, рядом с которым стоял диван. Я уже сказал, что хотел оставить её невинной? Сказал, да? Так повел я её к нему не для того, чтобы изнасиловать и забрать то, что принадлежит лишь мне одному. Мне показалось, удобнее всё же делать привычное в большем просторе, чем есть в прихожей. Стоило мне приблизиться к дивану, как она снова закричала, снова попыталась ударить меня своей тоненькой ножкой, полагая, что сейчас настанет один из самых страшных комаров её жизни. Как же она ошибалась… Я отшвырнул девчонку к стене, чтобы той было неповадно буянить, пока не разрешу. О да, я иногда позволял своим жертвам бежать, пытаться убить меня, стараясь тем самым развеселиться и получить от процесса ещё больше удовольствия.

— То есть Вы были готовы умереть по случайности?

— Я не позволял дойти до такой крайности. Всегда был запасной план. Вы хотите дослушать? Хорошо. Удар получился настолько сильным, что девушка, ударившись об неё, безвольной куклой сползла по стене. Выругавшись за свою оплошность, я подошёл ближе и, схватив девушку за волосы, чуть наклонил её голову. Пары пощёчин было достаточно, чтобы она пришла в себя. Как только моя незнакомка — имени я так и не запомнил, хотя она называла мне его в первую нашу встречу — открыла глаза, я отпустил её. И тогда она начала отползать, но уперлась спиной в шкаф. Я продолжал улыбаться, что вызвало у девушки истерику. Она снова закричала, начала плакать, попыталась закрыться от меня руками. По её лбу текла кровь, капая на влажные от слёз щёки. Кровь и слезы смешивались на её лице, и тяжесть в паху только увеличилась. Возбуждение грозилось достичь пика, но я пообещал себе: ни в коем разе не забирать ее невинность, хотя она принадлежит только мне. Девушка прижалась к шкафу, будто бы тот был её спасением. «Не противься. Ты умрешь красиво», — прошептал я, приближаясь к ней, но та, продолжая прикрываться руками, попыталась пнуть меня. Я не любитель долгих игр. Поэтому, зажав её ноги своими, я приблизился в ней вплотную и рукой схватил её за оба запястья. Она попыталась опять закричать, но я отвесил ей сильную пощечину. Это её заткнуло, но ненадолго. Решив не тратить время зря, я без труда поставил девчонку на пол. Оглядев её, я сорвал с неё фартук, оставляя в белом платье, которое едва доходило ей до середины бедра, и удовлетворенно кивнул: фигура у моей жертвы была что надо; будь во мне чуть меньше выдержки, её платье давно лежало бы разорванным, а сама девушка удовлетворяла бы меня взамен на свою жалкую жизнь. Приставив девушку к стене, я навалился на нее, тем самым удерживая, и достал небольшой ножик с широким лезвием. Я уважаю только холодное оружие, но этот нож, как и другие его братья-близнецы в моих карманах, был моим любимым. Немного отстранившись от своей жертвы, но не давая ей свободы, я взял её за правую руку. Девушка вздрогнула, а когда увидела нож в мои руках и почувствовала, что я вытягиваю её руку вдоль стены, сжалась, позабыв о своей истерике. Она уже не брыкалась. Только лишь плакала, тихим дрожащим голосом повторяя: «П-прошу, отпусти…» Я покачал головой, улыбнувшись, и резким отточенным движением вонзил клинок аккурат в центр ладони, припечатывая руку таким образом к стене. Девушка закричала, чем вывела меня уже окончательно из себя. Продолжая держать её за другую руку, я ударил жертву по лицу. Тогда она тихо захныкала, почти завыла, от боли, что поселилась прочно в месте входа ножа. Зачем надо было кричать? Всё равно она понимала, что умрёт сегодня. Зачем хвататься за жизнь, если вскоре всё равно расстанешься с ней?

— Не уходите от темы.

— Да, извините. Вы бы промокнули пот, а то Ваше волнение сбивает меня с мысли. Та же участь ждала и левую руку. Вскоре девушка была распята на стене с помощью моих клинков. Кровь, стекавшая по рукам, обагряла рукава — а следом и всё платье, — а капли, которые капали с раны на пол, становились звёздами в своём роде на бежевом ковре. Я отступил на пару шагов и даже на короткий миг залюбовался картиной. Да, моя дама была по-настоящему красива, разве что гримаса на её покрасневшем от ударов и истерик лице искажала общую картину. Мой воздух уже не кричал, только всхлипывал и вскрикивал всякий раз, стоило мне коснуться ножа. Только лишь коснуться. Знаете ли Вы, как прекрасны голоса людей, кричащих в агонии? Первый раз они кажутся похожими на скрежет, на оглушительный взрыв, который… Хотя я, кажется, это уже говорил. Мне стало интересно, как кричит мой цветок, моё солнце, мой воздух. Я подошёл к её левой руке и перевёл взгляд с ножа на её лицо. «Что ты хочешь сделать?» — с придыханием ужаса, уже догадываясь, спросила она. Я склонил голову на бок и ещё шире улыбнулся. Моё движение было снова быстро и точно: мгновение, и я провернул клинок в её ладони, прислушиваясь к звуку развороченного мяса и кости сквозь её душераздирающие крики. Улыбка спала с моего лица. На её место пришла ухмылка. Я отпустил один клинок и перешёл на другой. Крик, сперва поднявшийся на несколько тонов, превратился в клокочущий, а стоило мне коснуться обоих ножей разом — только коснуться! — как девушка снова закричала, срывая голосовые связки, заставляя меня отступить на шаг. Я извлёк из недр своих карманов ещё пару клинков. Подойдя к девушке…

— Вы даже не знали её имени?

— Имя? Я же говорил, что не запомнил его! Вы меня что, не слушали? Итак. Подойдя к девушке и присев на корточки подле неё, я провел ладонью вверх по её стройной правой ножке. Девчонка вздрогнула, а потом опять закричала: металл вошёл глубже в ладонь, по всей видимости.

— Глубоко? Да вы пронзили руки девушки насквозь!

— Мне надо было оставить её в недвижимом состоянии. Пожалуйста, не перебивайте. Итак. Погладив её ногу, я коснулся кончиком ножа чуть ниже коленки и, немного надавливая, повёл нож вниз. На бледной коже появилась краснеющая полоска, из которой потекла кровь. Не отказав себе в удовольствии, я начал слизывать каждую каплю, чувствуя, что моя жертва, скорее всего, не останется невинной: возбуждение всё же достигло своего апогея. Девушка застонала от боли, но ногой не стала двигать, побоявшись, что клинки в ладонях задвигаются следом. Когда кровь замедлила своё течение, я проделал то же самое с другой ногой. Чем больше крови я вбирал, тем сильнее мутился мой рассудок. Но, что удивительно, я всё помню более, чем просто отчётливо. Стоило мне оторваться от слизывания крови с другой ноги, как моя рука уже нацелилась на точку, чуть выше пятки, на одном уровне с костяшкой. Мгновение, и крики девушки заполнили собой квартиру. Но теперь она кричала из последних сил. Может, действительно думала, что крики помогут ей стерпеть боль, но я, едва владея собой, разозлился. Так кричали и те шлюхи, готовые раздвинуть передо мной ноги за право снова наслаждаться своей жизнью! Казалось, что мой воздух превратился в отравляющий газ! Возбуждение перемешивалось с ненавистью, и, чтобы хоть как-то унять пожар внутри и не слышать криков девушки, я поднял фартук, скомкал его и небрежно запихал в рот девушке, задев пару раз орудие в её ладонях. Рот жертвы оказался непозволительно мал, что породило во мне интерес. Ну, знаете, смогла бы она нормально отсосать мне или нет…

— Вы ещё и о таком думали, когда истязали бедную девушку?!

— А что, не должен был? Все мы животные, а кто думает иначе, просто заблуждается. Мы живём ради своего комфорта, так или иначе. Спасение мира? Запросто, если я почувствую комфортнее себя от мысли, что спас его. Уничтожение мира? Аналогично. Так почему бы мне, человеку, который спокойно режет направо и налево, не подумать о собственном удовольствии? Хотите сказать, что, трахая свою жену под светом луны, Вы думаете только о том, как засадить того же меня за решётку?

— Выбирай выражения!

— «Выбирайте», вообще-то. Я ведь предупреждал, что рубашка меня не сдержит, если я того не захочу. А теперь, раз мы выяснили, что я подонок и последняя сволочь, так как думаю о разрядке даже в момент истязания невинной девы, продолжим. Пронзив четвертым клинком левую ногу в том же месте, что и правую, я осмотрел общую картину: губы девушки посинели, а лицо, словно бы контрастом, покраснело; платье из белого превратилось в нежно-розовое; из ран на ногах медленно вытекала кровь и образовывала под девушкой небольшую лужу. Обмакнув в неё два пальца, тут же облизал их и почувствовал, что ещё немного, и я совсем потеряю контроль, окончательно забудусь и отдамся инстинктам. Поднявшись, я достал ещё нож. Дышать мне было тяжело, а от моего взгляда девушка заёрзала, что даже боль на первых секундах ей была ни по чём. Стараясь унять пожар в паху, я подумал о том, что сделаю, когда справлюсь с заказом. Но это не помогло, а лишь усугубило моё состояние — желание обладать этой девушкой выжигало во мне всё. Я разрезал платье на её животе — она снова дернулась и еще сильнее замычала от боли. Обдумав свои дальнейшие действия, решил раздеть её и таки сделать то, на что не решался. Срезав остатки платья и нижнее бельё, я отошёл и посмотрел на зажмурившуюся нагую девушку. Вот тогда и наступил момент, когда я превратился в зверя. Глубоко вдохнув и выдохнув, нагнулся и вынул ножи из щиколоток, отбросив ненужный металл в сторону. То же самое сделал и с руками. Когда девушка упала в лужу собственной крови, я ударил её по лицу, опрокидывая на спину. Та не сопротивлялась. Расстегнув ремень и почти с бельём сдёрнув с себя штаны, я опустился между ног девушки и посмотрел на её тело. Красивая грудь, плоский живот, упругие бёдра — как я мог не хотеть сделать её своей? Закинув ноги жертвы себе на плечи, я резко вошёл в неё, вызывая у моей девы стон. Зверь полностью взял контроль над моим разумом, так что всё, что дальше происходило, я помню смутно. При сохранении частичного контроля моя память фиксирует всё, но когда контроль потерян… Я помню мощный оргазм, только желание меньше не стало. Я вдруг понял, чего мне не хватало. Взгляд зацепился за лежащий рядом окровавленный нож. Взяв его одной рукой, я по удобнее перехватил его и кончик поставил левее пупка. Едва соображавшая девушка дёрнулась и слабо застонала, когда я надавил и провёл лезвием в сторону. На полоске выступили капли крови, а я, видя это, осознал, что не это нужно. Удобнее перехватив нож, я занёс его над левой грудью девушки. Секунда — и я резко его отпустил. Жертва чуть выгнулась и обмякла. Ускорившись, я бурно кончил и понял, что желание зверя утолилось и он присмирел на короткое время. Выйдя из девушки и натянув штаны обратно, я присел рядом с торчащим из её сердца ножом. Вокруг лезвия, из раны, вытекло несколько капель крови. Слизнув их, я хмыкнул: как же вкусна она была! Но я уже говорил это, извините…

— И все на этом?

— Всё? О, отнюдь нет. Вы такой смешной! После сделанного я подобрал другой нож и перерезал девушке горло. А затем мне стало грустно. Было странно видеть её в таком виде. Изнасилованная, почти осквернённая, и лежащая в луже собственной крови. Хотя это и было несколько трагично и в какой-то мере ужасно, красота картины передо мной восхищала.

— Красота?.. Вы видите красоту в этом?..

— Кто-то видит красоту в полотнах великих художников, кто-то — в осеннем рассвете. А кто-то — в мёртвом окровавленном теле. Каждому своё. Так вот. Убрав скомканную вещь изо рта девушки, я нежно поцеловал её, а после вдруг вспомнил про глаза. Вынув нож из сердца моей дамы, я обтёр его об её тело и, другой рукой раскрыв веки, вырезал сперва левый, а после — правый глаз. Куда потом дел — не помню. Помню, что спешно покинул квартиру. Правда, далеко не ушёл. Кричала девушка громко, так что полиция сработала очень оперативно на вызовы соседей.

— А почему Вы не стали уничтожать улики?

— А для чего? Меня все равно убили бы. Это был лишь вопрос времени. Проще было бы попасть к Вам.

— И Вы даже не раскаиваетесь…?

— А зачем? Дело сделано. Время прошло. Прошлого не вернуть. Как бы мы ни старались, ничего нельзя изменить. Я привык жить «Сегодня», не вспоминать «Вчера» и не надеяться на «Завтра». Посудите сами: если вечно хвататься за прошлое, человек не сможет нормально жить в настоящем. Жалея о своих ошибках, он так бы и прожил жизнь в сожалениях. А если не обращать на эти ошибки внимания, если забывать о них, то и жизнь становится легче. Более того, если выставить приоритеты для себя и верно им следовать, то собственная жизнь перестанет казаться убогой. Не так ли?