Галька приятно шуршит под ногами, когда я миную большие металлические ворота, выкрашенные в ярко-зелёный цвет. Где-то в стороне слышится лай собак, звонкий смех детей и голоса переругивающихся друг с другом женщин. Тихо хмыкаю и надеваю наушники. В голову врывается мужской голос, несколько протяжно звучит «Left behind»*, а после электрогитара, бас и барабаны уносят меня в какую-то неведомую мне, но между тем такую желанную страну. Там всегда приятно пахнет скошенной травой и костром. Там всегда царит вечная осень, а шуршащая под ногами листва заставляет едва ли не замурчать от удовольствия. Трещит пламя, плечо ощущает людское тепло, а край глаза замечает посылаемый то и дело взгляд. Руки лежат почти рядом, но не хватает смелости прикоснуться, затронуть подушечками пальцев ладонь, провести по коже до запястья и обратно. Слышится смех, кто-то достаёт гитару, и треск дров разбавляет мелодия, за которой раздаются голоса. «Просто нечего нам больше терять…»
Я моргаю и понимаю, что пришла. Неторопливо достаю ключ, вдыхая аромат наступающей осени. Пусть только-только начинается август, но я уже там, в той стране, гуляю по усыпанным листьями аллеям, касаюсь коры деревьев и вдыхаю полной грудью. Наверное, это и есть счастье — чувствовать себя в полном спокойствии и понимать, что будущее у тебя есть.
Вставляю ключ в домофон и жду. Несколько мгновений, а после — звук ошибки, оповещающий, что ключ не подошёл. Покусывая губу, хмурюсь и пробую ещё раз. Но результат тот же: противное пиликанье, из-за которого по инерции жму «звёздочку». Вздыхаю и отхожу от двери. Кто-то да выйдет, тогда и прошмыгну. Однако мой план рушится, стоит мне обернуться.
Долговязый, широкий в плечах, он проводит рукой по волосам и, демонстрируя мне ключи, спрашивает:
— Открыть?
— Да, если можно.
Не отвечает. Только улыбается. Когда проделывает все те же действия, что проделывала я, кидает на меня рассеянные взгляды. Притом, что улыбка с его лица не сходит. Звука ошибки нет. Есть другой, символизирующий о том, что ключ подошёл.
— Прошу. — И по-джентльменски распахивает передо мной дверь.
— Спасибо.
Смущённо прячу глаза и захожу. Он следом не идёт.
Когда вхожу в лифт, нажимаю кнопку двадцатого этажа. Женский голос оповещает, что двери лифта закрываются, после чего неторопливо начинается подъём. Цифры сменяют одно другое, пока в заветном окне не появляется номер нужного мне этажа. «20». Лифт останавливается и раскрывает двери. Я неторопливо выхожу, сворачиваю и оказываюсь на балконе.
В углу стоит пепельница, на парапете замечаю зажигалку. Хмурюсь и решаю спуститься на этаж ниже, полагая, что сюда непременно придут курить и испортят мне лицезрение той картины, ради которой я пришла. Оказавшись на балконе ниже, спускаю рюкзак на одно плечо и вынимаю из него небольшой плед. Стелю тот на бетонный пол, снимаю обувь и сажусь. В наушниках играет какая-то медленная, плавная мелодия, за которой следует мужской с хрипотцой голос. Усаживаюсь удобнее и вниманию тому, что слышу и вижу.
Никогда другой человек не поймёт и не оценит той красоты, какую видишь ты в том или ином. Пусть это будет хоть что: семенящие куда-то прохожие, стайка голубей в парке, дым из высокой трубы завода или плывущие над лесом облака. Ты никогда не сможешь передать словами всю красоту увиденного, всё будет казаться низким, пошлым и ненастоящим. И ты всплескиваешь руками, раздражённо выдыхаешь и бурчишь: «Ты просто посмотри». Раздосадованный, что не получилось в полной мере описать невероятность того, что тебя так трогает, ты портишь себе всё впечатление. Красота будто бы улетучивается из всего прекрасного, что ты видишь, а невозможность поделиться своими чувствами, разделить их, гложет и не отпускает.
И стоит ли тогда тратить время на объяснения?
Киваю в такт мелодии, губами подпеваю любимой группе и краем глаза улавливаю движение сбоку.
Разумеется. Он не мог не прийти сюда.
Молча присаживается рядом на корточки и ждёт. Прикрываю на секунду глаза, затем снова их открываю и вынимаю наушники из ушей.
— Я не делаю ничего противозаконного. — Поворачиваюсь и смотрю ему в глаза. Длинные ресницы, приятный кофейный цвет радужки, а зрачок немного расширен. — Просто сижу и наблюдаю за этой, — захватывает дух, что мне приходится оторваться от глаз и посмотреть на пейзаж, — красотой. — Улыбаюсь и поворачиваюсь снова.
— Я и не говорил что-то против. Разрешишь посидеть рядом?
Вопрос сражает. Но я быстро нахожусь и пожимаю плечами, мол, как хочешь.
Пледа хватает даже без моего потеснения. Он тоже стягивает обувь, присаживается, оставляя между нами несколько сантиметров и начинает рыться по своим карманам. Я наблюдаю за его действиями, и когда парень протягивает мне разблокированный телефон с открытым поисковиком людей в ВКонтакте, снова теряюсь.
— Себя найди. — Говорит он тоном, будто бы я должна была сама всё прекрасно понять.
— Зачем?
— Просто найди и всё. Обещаю ничего не делать противозаконного, — он улыбается, и мне кажется, что его улыбка — столь же прекрасное явление, как и тот пейзаж, который требует моего внимания.
— Не хочу. — Кладу телефон ему на колени, но он снова суёт мне его в руки.
— Я хочу слушать то же, что и ты. Демонстрация на страницу же у тебя идёт? Поэтому найди.
Выгибаю бровь. Просьба странная. Но почему бы и нет, собственно?
— Я слушаю специфическую музыку. Ну, знаешь, треш, хардкор, все дела. — Звучит так, будто бы я пытаюсь его переубедить.
Но он не отвечает. Кивает на телефон и отвлекается на наушники, только что вытащенные из недр карманов. Те больше напоминают спутанный клок проводов, где ни штекера, ни самих «ушей» и не видно.
Хорошо. Будет тебе. Быстро вбиваю имя, фамилию, помечаю город и принимаюсь отыскивать среди тёзок себя. Когда нахожу, вручаю телефон владельцу и принимаюсь за свой. Playlist заезжен, но он мне тем и нравится. Тут как с людьми: к новой песне относишься с большим недоверием, не можешь полноценно концентрироваться на чём-то, пока не прослушаешь её несколько раз, а когда понимаешь, что это то самое, с радостью добавляешь себе, чтобы не потерять. Правда, с людьми всё-таки сложнее. Как ни добавляй, теряешь всё равно.
Проходит несколько томительных мгновений, когда в статусе напротив играющей песни возникает значок наушников. Кто-то присоединился к моей трансляции. Смотрю на юношу. Его поза расслаблена, а музыка, что слышится даже мне, кажется, его вполне устраивает. Тут же замечаю, что расстояние между нашими руками сократилось. Мы почти касаемся друг друга, и рушить эту незримую, но столь важную грань я не хочу.
И тогда, наконец, я отдаюсь тому, зачем пришла.
Вдалеке на горизонте виднеется тонкая линия соприкосновения неба и леса. Последний выглядит несколько ирреальным, будто бы нарисованным. Но чем больше он простирается до сюда, тем чётче становится и тем красочнее его вид. Облака похожи на пену или разбросанные кусочки ваты. Там, на линии горизонта, они блёклые и серые, но передо мной их цвет близок к ярко-белому, кристально белому. Они неторопливо плывут по небу, бросая тень на лес, что у меня захватывает дух, когда я перевожу взгляд на тёмные пятна внизу. Они движутся. И мне кажется, что я — всего лишь ничтожный миллиардный процент того, что есть на целой планете. Не отрицаю, что так и есть, но и жалости к себе не чувствую. Что-то глобальное существует, и ощущение этого поглощает меня, выветривает сомнения и страхи. Приходит спокойствие, и я расслабляюсь. Глупая улыбка растягивает мои губы, взгляд уходит куда-то туда, к линии горизонта. А облака всё плывут и плывут, открывая чистоту небесного свода. Вдалеке он, как и всё остальное, серый, безжизненный, но ближе ко мне приобретает яркость, живость, играет оттенками голубого, сизого, а аккурат напротив меня ещё и белым.
Трубы заводов, многоэтажки, ветхие домики с печной кладкой — я могу протянуть руку и подхватить это. Но всё равно остаюсь чем-то невзрачным, чем-то незаметным. И спокойствие внутри только усиливается.
Вдруг мелодия замирает, а моё состояние сходит на нет. Я отвлекаюсь и беру в руки телефон. Так и есть. На высоте пропала сеть. Чертыхаюсь и сдёргиваю наушники. Пока пытаюсь что-то сделать, голос рядом спрашивает:
— Часто тут бываешь?
Ой! А я уже и забыла, что он здесь!
— Смотря что иметь в виду под словом «часто», — путано отзываюсь, перезагружая телефон.
— Хорошо. Сколько раз в неделю приходишь сюда? — Он улыбается, но его тон опять такой же, как и тогда, когда он давал мне свой телефон.
— Один или два раза за весь месяц. Могу и по полгода не приходить. Но стараюсь каждый сезон тут бывать. Что-то меняется, а что-то, — я отрываюсь от телефона и смотрю на небо, на плывущее по нему облако и на какое-то мгновение отвлекаюсь. Но, заслышав, что парень меняет положение на пледе, возвращаюсь из омута собственных мыслей, — остаётся неизменным.
— А других мест таких же нет? — Не понимаю, интересно ему или же он просто старается заполнить тишину своими вопросами.
Так или иначе, но всё равно отвечаю:
— Может, и есть, — и пожимаю плечами, — ведь и это я случайно нашла.
— А если ещё найдёшь, дашь мне знать?
Он серьёзно, что ли?..
— Зачем? — Когда телефон ловит сигнал, захожу в аудиозаписи и включаю прерванный трек. — Я и этим-то делиться не планировала. Тут как с любимым человеком: если нашёл — никому не отдавай.
Снова надеваю наушники, но не успеваю нажать на «play», как парень спрашивает:
— Но всё-таки. Скажешь, когда найдёшь такое место?
Выдыхаю и раздражённо бросаю, вынув один наушник:
— Если не прекратишь, я уйду на поиски другого места и уж точно ничего не стану тебе «давать». Заткнись и слушай. Или уходи.
Резко и грубо, однако он после этого больше не лезет. Потом сеть теряется ещё несколько раз, но в перерывах между настройками и прослушиванием парень не докучает мне. «Может, я его обидела?» — мысль кажется нелепой сама по себе, поэтому я тут же её отметаю и, в очередной раз настроившись на волну пейзажа, пропускаю момент, когда наши плечи касаются друг друга, а моя рука оказывается в его.
Не отрываясь от лицезрения и музыки, рушу контакт рук, однако с места не двигаюсь. Что он о себе возомнил?! Но когда парень снова переплетает мои пальцы со своими, вдруг понимаю, что сейчас, возможно, я делюсь самым сокровенным. Он понимает то, что я вижу, а я, кажется, понимаю, что видит он. Мы просто сидим, взявшись за руки, и смотрим на одно и то же. Мысли разнятся, беспокойство вытесняет умиротворение, родившееся минутами ранее. Сердце бьётся внутри так быстро, что мне кажется, будто бы я сейчас раскрою рот и буду дышать подобно рыбе. Но чем сильнее растёт беспокойство, тем сильнее стискивает парень мою ладонь. Словно чувствует и старается успокоить. Мы не знаем имён (данные на моей странице ненастоящие), не знаем мыслей и чувств, не знаем, какой груз и какие скелеты у каждого из нас за спиной. Но в эту самую секунду мы обрели невероятное единение. И под влиянием всего этого понимания, осознания неодиночества, я кладу ему голову на плечо. В нос врывается аромат мужского парфюма, лёгкого и невесомого, а когда он делает то же самое, что и я секундой ранее, чувствую шампунь.
Сеть снова теряется. Горизонт бледнеет где-то вдали. А я, даже сквозь наушники, слышу, чувствую, стук. Стук его сердца. И на несколько долгих мгновений мне кажется, что наши сердца бьются в унисон. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Дыхание становится редким, но даже оно получается синхронным. Я провожу подушечкой по его большому пальцу и прикрываю глаза.
Сеть теряется насовсем.
Проходит время. Он бросает тихое: «Надо идти», на что я лишь киваю. Мы молча обуваемся, убираем телефоны и наушники: я в сумку, он в карманы. Застёгиваю рюкзак, параллельно следя, как парень выбивает за парапетом плед. От усердия он даже изредка поднимается на носочки, чтобы сделать всё качественно. Когда последний камешек и песчинка летят с пледа вниз, юноша аккуратно сворачивает и вручает его мне, не забывая лучезарно улыбаться. Хмыкаю, беря заветный предмет в руки, и убираю его в сумку. До лифта мы идём тоже молча, но, когда я жму на кнопку, чувствую, как его рука снова берёт мою. Не противлюсь и переплетаю наши пальцы.
Никто ничего не говорит. Всё будто бы было сказано там, на балконе, под звук прерывающихся песен, стука сердец и синхронного дыхания. Приезжает лифт. Мы заходим, разворачиваемся, парень жмёт кнопку первого этажа. Цифры в окошке сменяются теперь в обратном порядке, и наша поездка проносится за несколько секунд. Мне мало. Но сказать это вслух я не посмею.
Молча выходим из лифта и спускаемся по ступенькам. Жму кнопку, он толкает дверь. Оказавшись на улице, понимаю, что тут всё не так. Мне снова хочется сорваться и побежать к лифту, заскочить и устремиться на самый верх, чтобы оказаться в окружении воздуха, неба и леса. И парень думает так же: я чувствую его учащённый пульс и тут же ловлю взгляд, брошенный им на дверь.
Наши глаза встречаются. Море и тёплое кофе. Он улыбается. Я ухмыляюсь. Секунда-вторая. Он крепче сжимает мою руку и идёт. Иду следом, на ходу поправляя лямку рюкзака. Мы выходим из тени и встаём на её границе с солнцем. Ещё шаг вперёд — станет неимоверно жарко. Ещё шаг назад — мы наперегонки побежим до двери, чтобы снова оказаться в каком-то своём непонятном для других мире.
— Надо идти.
Его голос тих.
— Да.
В тон ему.
Секунда-вторая.
Никто не хочет быть виновным в разрушении того крепкого, что мы выстроили только что. Боже мой, мы знакомы не больше полутора часов! Но я не хочу разжимать руки. И он тоже.
— Через два месяца на том же самом месте?
Улыбается. Но мне не хочется разделять его настроения.
— Может быть.
Наверное, это его всё-таки обижает. И он разжимает руки.
— Если найду место, дам тебе знать.
И торопливо уходит.
Сил смотреть ему вслед у меня нет. Я хочу кричать. Хочу бежать за ним, но только сжимаю руку в кулак, которой стало так непривычно холодно.
— Я тоже.
Шепчу, но себя почти не слышу.
Галька приятно шуршит под ногами, когда я миную большие металлические ворота, выкрашенные в ярко-зелёный цвет.
19.07.2017
Спасибо за.