Оборотная сторона

В четыре года — первая победа. Его пластилиновый ёж больше других похож на ежа.

В четыре года ему дают попробовать тяжёлый наркотик — триумф превосходства. А ведь он даже не любит ежей…

В четыре года Даня не понимает, что такое триумф превосходства. Ему нечасто достаются шоколадные медальки, да ему и не очень нравятся сладости. Зато очень нравится удивление взрослых, их восхищённые улыбки и восторженное «Ну ты даёшь!». Он чувствует себя чуточку больше. А в четыре года хочется быть большим.

В младшей школе он пробует экзотический вкус «Лучший». Он ненавидит прописи, но старательно выводит букву за буквой. У него заплетается язык в иностранных словах, но он зубрит звук за звуком. Ему жутко хочется спать по утрам, но он меняет часы сна на повтор стихотворений. «Самый прилежный, аккуратный, талантливый…» — говорят со всех сторон. «Дыня!» — кричат одноклассники. Они не ищут лучшее прозвище. Он сам по себе из Дани превращается в Дыню. Сладкий и всем по вкусу? Ну ничего, зато гниёшь быстро. На обороте его грамот невидимым кривым курсивом расползается незаслуженная ненависть и презрение. Но он привыкает, чувство триумфа — как противоядие от отравляющих слов. Он приходит в класс первым: хранит титул лучшего — ни опозданий, ни прогулов. Корона этого титула сжимает голову температурной болью, триумфальный венок душит сиплым кашлем, который Даня затыкает, — ещё не выходной. Он уходит из школы последним — «Самый разносторонний!»; а ещё мало кому хватает терпения дождаться Дыню после уроков и кружков, чтобы сделать из него пюре. Он прячется с фонариком под одеялом и решает задачи: «Лучший ребёнок Даня всегда ложится вовремя!». В лучах воскресного солнца переливается гирлянда медалей; на их обороте выцарапаны несбывшиеся обещания друзьям и невысказанные сомнения.

В короткий миг он чувствует себя по-настоящему свободным. Качели несут его вверх — «Дыня первым прикончил всю домашку на лето!», качели летят вниз — в классе новенькая, и она уже прочитала больше, чем задали. И Даня читает запоем с раннего утра до позднего вечера. Мчится к финишу со скоростью 290 слов в минуту. Он тонет в историях, судьбах, мирах; делает краткий вдох для отчёта в дневник. «Умничка Даня прочёл больше всех во всей школе!» Дыня катится с лестницы, его хоронят под книгами, что он нёс в библиотеку. Другим нужно спокойствие, а не новые рекорды.

Больше пинков.

Больше доз.

Ему не страшно быть запертым в подвале и слышать хохот одноклассников за дверью. Его пугает возможность стать с ними на одну ступень или спуститься ниже. Даня никогда не даёт сдачи. «Даня — эталон поведения». Дыня оживает с дозой и чувствует, что его обидчики ничтожны настолько, что, если случится пожар, он не кинется их спасать: его бы, конечно, признали героем за такой поступок, но кайф был бы не тот.

Рано или поздно победы над равными перестают окрылять, как раньше: его невольные спонтанные соперники один за другим сходят с дистанции, и он поднимает ставки. Быстрее — чем он уже делал. Выше — чем он уже забирался. Сильнее — чем он уже восхищал.

Даня несёт домой спортивный кубок — первый в истории школы. Кубок полон слёз от бессилия; кубок звенит хрипом безнадёжно испорченных связок от крика в подушку. Дыня гниёт, но становится слаще, как раненый герой. Он даже рад: у него есть официальная причина для дисквалификации, причина перестать ненавидеть себя за отсутствие голоса. «Даня был чудо-младенцем! Никогда не кричал». Снисходительный взгляд учителя музыки — вытрезвляющая капельница.

Он сдаёт только те экзамены, на которые мало кто отважится, ещё меньше преуспеют. Его аттестат отличника по-настоящему красный. «Даня очень рассудителен для своих лет», но Дыня летит на велосипеде вниз по улице навстречу оживлённому перекрёстку, знает, как тормозить, но не может этого сделать.

Он поступает в лётную академию, потому что туда берут только лучших. У него никудышная вестибулярка, и он живёт на тренажёрах, пока не умирает — от перегрузок. Его сердце запускается: то ли от реанимации, то ли от осознания, что он вылетит. «Даниил — пример целеустремлённости для нас всех!» — эпитафия на могильном камне последнего шанса на спокойную жизнь. Среди лучших курсантов в минуты триумфа заходится изрубцованное сердце. Среди лучших добыть дозу всё сложнее, но она ценнее вдвойне. Ему не видать неба, но он на земле достигает заоблачных вершин. «В чём смысл?», «Зачем так загоняться ради галочки?», «Забей!», «Расслабься!» — но для этого, как истинному наркоману, ему нужна доза. Только с ней он чувствует себя живой, значимой частью мира. Между строк красного диплома целая бесконечность «Зачем?!». В папке с заслугами — бездна проигнорированных сообщений и неотвеченных звонков.

Дыня болтается в грузовике прочих безработных, и всё равно Даня — первый. Восхищение рядовых менеджеров и водителей его достижениями — дешёвая замена чистому превосходству, но помогает держаться. Спокойно гнить и разлагаться, глядя на подпирающие стеллаж награды. Изредка перебивается горько-сладким вкусом побед над теми, кто с ним и не думал соперничать, кому он нужен и в титуле последнего. Он намеренно идёт против потока людей, что следуют по ветру, заряжается поражённым «Я б так не смог!», идёт туда, где доза будет ценнее и мощнее. «Расскажите о себе». И Даня с охотой и лёгкостью рассказывает о своей жизни, ведь его жизнь — череда побед.

Череда его побед — это не жизнь. Это ложь. Начатый пластилиновым ежом бесконечный чек-лист. Он ведь не хотел лепить того ежа. Совсем. Ему не нравились ежи и как пах пластилин. Но чей-то голос вместо выстрела сигнального пистолета укоризненно заметил, что тогда Даня будет хуже других, что «молодец» ему так и не достанется. Он ведь не раз начинал что-то просто потому, что это было интересно и приятно. И каждый интерес неминуемо превращался в очередного дилера — двуличного обманщика: он предлагал ему дозу пусть не пьянящего превосходства, но терпкого наслаждения — просто так, а затем отворачивался к тысячам других, что были лучше. Это был хаотичный марафон: каждый бежал своим путём к своему финишу, а Даня жаждал обогнать всех. День и ночь работал, чтобы доказать миру, что достоин лаврового венка, — и упорно преуспевал лишь в том, чтобы крылья превращать в оковы. Чтобы то, что приносило воодушевляющую радость, погребало его под осознанием невозможного. И он отказывается изучать новое, остервенело давит вспыхивающие искры, чтобы не становиться на старт в очередном марафоне.

Даня попадает на работу не потому, что лучший из кандидатов, а потому что единственный. Он даже смиряется, что в этом забеге обречён на череду провалов, что окружённый профессионалами своего дела он безнадёжен в стремлении стать первым. Это его Шанс. Завязать. Освободиться. Но отточенные рефлексы не победить, и Даня — «лучший за всю историю стажёров» — выполняет задачу раньше срока. Случайность! И снова — первый, кто додумался до очевидного. И он срывается. Даня лидирует в списках лучших работников дня, недели, месяца. Собственное имя в лидерах и повсеместное «Да ты крут!» — что в глазах, что в словах — дороже премии. Новый уровень. Даня упивается триумфом и шествует на вершину криво нарисованной маркером таблицы. Дыня иссыхает и скукоживается от неотступного страха сделать шаг назад. Дыня бьёт рекорды по количеству успокоительного на ночь длиной в четыре часа.

Он смотрит на юбилейный торт «Поздравляем чемпиона», что не такой сладкий, как окружающие его речи. Десятки доз разом заставляют желать больше. Ещё и ещё. И он заранее знает, что их будет мало. За каждую новую платит днями жизни; они сливаются в засвеченную киноленту с редкими уцелевшими кадрами. Эту ленту никто не станет смотреть, даже он сам. Он как Тутанхамон: его смело можно запихнуть в палату мер и весов как эталон успешного человека, но большинству будет интересна лишь его маска.

И снова привыкание. Чужое восхищение теперь вызывает вымученную улыбку. Даня всё ещё «первый» и «единственный» во многих эстафетах, но он помнит лишь список провалов. Одну за одной, как камни в воду, он бросает медали в раскалённую печь. Масса расплавленных металлов равна его собственной, но в отличие от них из него уже не отлить ничего нового. Стопка кубков стоит рядом, как лучший друг, которого он обогнал и бросил ещё где-то на отборочном этапе. Ветер растворяет в ночи пепел сожжённых благодарностей. От всего его прошлого остался лишь уголь и бесформенная болванка. Пропажа наград вызывает большой переполох. А заметит ли кто-то, если исчезнет он?

На неспокойном обрыве мыса Рока он стоит один и даже чувствует тот самый кайф — ведь он опередил сотню тех, кто покорно остался в городах из-за штормового предупреждения. На несколько минут он снова Даня, может, даже Даниил. Несколько минут он снова слышит эхо множества «Зачем ты это делаешь?», оставшихся без ответа. Он чертовски устал в этой гонке, сгнил изнутри, но не знает, как остановиться. Самоубийство с края мира — его последний триумф, ведь среди знакомых и знакомых незнакомых никто таким не похвастает.

Проблема лишь в одном.

Даня слишком мёртв внутри, но Дыня слишком труслив, чтобы умереть.

Доза разбивается о прибрежные скалы, где волны кипят, как его расплавленные медали. Этот проигрыш — его вариант детокса. Таких отрезвляющих пилюль придётся принять ещё очень и очень много, чтобы отучиться соревноваться со всем миром — и самим собой. И он начинает с малого: отступает назад, сходит с очередной дистанции, хоть уже почти чувствовал сладость будущей победы. Первые шаги даются, на удивление, легко, как спуск с мыса по каменистой тропе. Главное — пережить ломку. Главное — не сорваться.

Может, один последний забег?

Объявлено соревнование за титул самого счастливого.

Желаете принять участие?