Тяжёлый венец, возложенный на его голову, оказался не тем, чего следовало бы желать.

Жить, подобно сорной траве, куда лучше, нежели страдать от всевозможных проявлений привязанности повелителя. Любовь правителей непостоянна, и сравнить её можно с надкусанным персиком.

В глубине души Шэнь Цинцю желал, чтобы все чувства Ло Бинхэ к нему, каковы бы они ни были, испарились, едва он ответит ему взаимностью. В один из тех редких случаев, когда Шэнь Цинцю разговаривал с его жёнами, ему с ликованием в голосе объяснили, что любовь повелителя мимолётна. Ло Бинхэ менял женщин как перчатки. Переспав с одной из них, он, возможно, никогда больше не посмотрит на неё.

Им, конечно, даровали титул, поместье, а иногда, если того требовали политические обстоятельства, и место супруги в одном из многочисленных дворцов Ло Бинхэ. Мир изменился – и если раньше демоны вызывали у всех отвращение, то теперь каждая мечтала оказаться в постоянно растущем гареме, ведь это значило возвышение над прочими смертными.

Эта демагогия заставляла девушек думать, будто объятия императора суть благодать, дарованная Небесами. Им следовало бы знать, что обитательницы гарема яростно боролись за внимание Ло Бинхэ. Они боролись и за право понести от него дитя, однако ни одна ещё не родила живого младенца. Ни одна не достигла успеха, ведь они все травили друг друга.

Рассудок ещё не покинул Шэнь Цинцю окончательно; и в гареме он оказался не по доброй воле. Просто это было неизбежно.

Шэнь Цинцю очень быстро понял, что значило быть обожаемым любимцем императора. Это значило быть запертым в покоях Бинхэ, не имея возможности даже выйти без разрешения, ибо волчицы, которых тот звал своими жёнами, поджидали его сразу же за дверью.

Они были скоры на ложь. Они были скоры на увещевания и предостережения – как будто до него не дошло с первого раза, когда он лишился конечностей, глаза и языка. При движении Шэнь Цинцю всё ещё чувствовал боль в руках и ногах, потому что Ло Бинхэ не простил его настолько, чтобы исцелить полностью. Теперь он скрывал свои чувства, ведь, в конце концов, падение не убивает.

Это было частью всего того, что заслужил Шэнь Цинцю. Чего же ему было желать?

Ло Бинхэ говорил, что полное исцеление возбудит лишь ещё бо́льшую зависть, – как будто одни только его еженощные визиты не заставляли женщин беспокойно ворочаться в постелях. Ведь за хорошенькой улыбкой не спрячешь дурного настроения.

И вот Шэнь Цинцю покорно пребывал в своей новой тюрьме. Он уже привык жить взаперти с Ло Бинхэ, так что ничего плохого с ним не происходило. Когда тот был поблизости, Шэнь Цинцю был волен даже бродить по дворцу, хоть выйти так и не мог.

Шэнь Цинцю никогда не просил об этом, но Бинхэ почему-то был уверен, что он хочет быть почитаемым как единственный его супруг – и не меньше. Всё стало ещё хуже, когда Ло Бинхэ притащил Шэнь Цинцю ко двору и объявил о своём грандиозном намерении повысить его статус до наложника.

Шэнь Цинцю прекрасно понимал, что он был всего лишь узником, рабом и убийцей. Его очернили, назвав растлителем, домогавшимся невинных дев – и всё же Ло Бинхэ это не волновало: он во всеуслышание объявил Шэнь Цинцю достойным человеком.

Казалось, в одно мгновение его некогда уничтоженная репутация была восстановлена, стоило лишь открыть «правду». И, хоть часть её на деле была выдумкой, большинство описанных событий произошли в реальности, так что Шэнь Цинцю ужаснулся тому, что мог делать с ним Ло Бинхэ, чтобы завладеть этими знаниями.

Шэнь Цинцю хотел бы, чтобы истина навсегда осталась сокрытой, потому что ему не нужна была чужая жалость. Когда-то давно он своими силами выбрался из Преисподней, но теперь ему приходилось снова и снова сталкиваться с ней каждый раз, стоило кому-нибудь начать приносить искренние извинения.

До чего покорно трава клонится вслед за ветром...

Шэнь Цинцю не знал, что и думать. Отныне переменчивая чернь не испытывала к нему ничего, кроме любви. Никто не смел навлечь на себя гнев повелителя Трёх Царств.

Ло Бинхэ был тираном, равно как и все его предшественники. Пусть даже не все желали видеть приближённым правителя кого-то с подобным происхождением – бывшего раба, да ещё и мужчину – придворные, народ и все Три Царства вечно до тошноты пресмыкались пред лицом воли власть имущих.

Когда-то Шэнь Цинцю боролся с подобным положением дел. Но сейчас у него не было для этого ни сил, ни даже желания. Иногда ему хотелось просто свернуться в комочек в каком-нибудь тёмном углу – да так там и остаться навеки.

Он уже почти забыл свои мечты; они остались где-то в другом мире. Шэнь Цинцю потерялся в прошлом – и всё же Ло Бинхэ настаивал, чтобы они жили вместе, потому что они любят друг друга.

Из-за неожиданности произошедшего поползли слухи, будто Шэнь Цинцю соблазнил и околдовал Ло Бинхэ.

Так что ему пришлось вынести расследование, что проводили военачальники мужа, вытягивавшие из Шэнь Цинцю правду с помощью всех древних пыточных устройств, что только были в их распоряжении.

Единственное, о чём он соврал, так это о том, что не любил Ло Бинхэ. Каждый сказал ему, что правдой было абсолютно всё, кроме отрицания своей любви.

– Вы невинны и достойны любви нашего повелителя.

Кто-то из демонов даже поклонился Шэнь Цинцю, пока он всхлипывал, распластавшись на полу, а Ло Бинхэ наблюдал за ним со своего трона.

В глубине души Шэнь Цинцю хотелось кричать: «Почему ты не веришь мне?! Как могу я любить тебя? Я вообще не должен этого делать!»

Если древнее заклятье истины это подтверждает, стало быть, так оно и есть. Что бы Шэнь Цинцю ни чувствовал, это была именно любовь, и она пожирала его заживо. Однажды он столкнулся с одним из прославленных придворных предсказателей Ло Бинхэ, и тот сказал Шэнь Цинцю, что он подобен рыбе, вытащенной из воды, и теперь должен отыскать дорогу обратно в море, иначе ему предстоит биться всю жизнь.

Казалось, даже Шан Цинхуа смеялся над его жалкой борьбой:

– Шисюн, ну что ты теряешь? Хватит уже жить прошлым!

Шэнь Цинцю закатил истерику и, не имея возможности использовать свою ци, вытащил из волос шпильки и драгоценности – и швырнул их в ухмыляющуюся рожу очередного предателя.

Точно тот же самый ярлык можно будет повесить и на него, если он выйдет замуж за Бинхэ.

Любить? Его?

Кто же знал, что это чувство окажется таким ужасным и что его сердце будет постоянно болеть...

По правде говоря, Шэнь Цинцю желал всё больше и больше заботливого внимания Ло Бинхэ – возможно, лишь по той простой причине, что больше никто и не мог ему этого дать. Шэнь Цинцю понимал, что его намеренно изолируют от всех остальных людей. Таком образом этот зверь… таким образом Бинхэ взрастит в его душе зависимость от него.

Точно так же Шэнь Цинцю дрессировали в детстве, когда Цю Цзяньло пытался убедить его, что никто не поможет и надо бы уже перестать бороться.

Шэнь Цинцю никоим образом не заслуживал жалости. Наказание было справедливым. Убийца семьи Цю должен был быть изловлен и казнён. Вот и всё.

Все преступления под руководством У Яньцзы совершил не кто иной, как он.

Теперь, в Империи, Шэнь Цинцю выставили невинным человеком, скрывавшимся на Цанцюн. Теперь его жалели, ведь прежде никто не потрудился внимательно рассмотреть обвинения и понять, что ему тоже нужна была помощь.

Но Шэнь Цинцю – не фарфоровый, он не сломается, даже если остальные и думают, что это не так... И всё же ему казалось, будто его лишили чего-то важного. Он так тщательно скрывал правду и желал, чтобы она умерла вместе с ним... Он очень хотел хранить молчание, но Ло Бинхэ лишил его и этого права.

– Ненавижу.

– Я знаю… Мы ненавидим друг друга ровно с той же силой, что и любим. Так перестань же отвергать меня.

Шэнь Цинцю и хотел бы закатить такую же истерику, как перед Шан Цинхуа, однако у Бинхэ за каждым неверным шагом следовало наказание.

Так что пришлось успокоиться.

Внимание Бинхэ в полной мере проявлялось в роскошных дарах и вкусной еде. Правитель Трёх Царств частенько забывал о государственных делах, просто для того, чтобы преклонить колени перед Шэнь Цинцю, омыть его ноги и подровнять ногти, размять его плечи и говорить, как он прекрасен… как Бинхэ повезло, что у него есть Шэнь Цинцю… как сильно он его обожает.

Бинхэ постоянно был с ним и обращался с Шэнь Цинцю, как с ребёнком. Утешал его, проснувшегося от кошмаров: о ночи, когда он предал огнб поместье Цю, о смерти Ци-гэ, о сожжении Цинцюн и о самом себе, осознающем, что всё это – опять одна очередная ложь, и когда-нибудь он проснётся, только чтобы узнать, что Ло Бинхэ лишь играл с ним. Шэнь Цинцю хотелось быть сильным.

***

Принимать заботу Ло Бинхэ оказалось очень легко.

– Я не брошу тебя. Обещаю, мы всегда будем вместе. Наставник, я тебя так люблю...

Никто, никто и никогда не говорил этого Шэнь Цинцю, да ещё и такими простыми словами, что ошибиться в значении фразы было совершенно невозможно, – даже Ци-гэ.

Растущая привязанность Ло Бинхэ к Шэнь Цинцю порождала невероятную зависть. Проще сказать, дворец стал совсем не безопасен. Здесь у Шэнь Цинцю не было союзников, и в отсутствие Ло Бинхэ его по-прежнему считали никем иным, как узником, – Шэнь Цинцю это отлично знал, и ему очень сильно хотелось, чтобы спектакль как можно скорее закончился. В тот миг, когда Ло Бинхэ устанет от него, Небеса ниспошлют ему смерть.

Шэнь Цинцю хотел умереть.

Он ясно осознавал эту мысль. Она преследовала его. Шэнь Цинцю легко мог представить, как выпрыгивает с балкона.

И всё же... Ло Бинхэ говорил, что никогда не бросит его. И теперь какая-то крошечная часть его души, которая всё ещё жаждала любви, цеплялась за надежду, что вдруг... Вдруг это было правдой?

Бывают минуты, когда единственным, что ещё достойно любования, остаётся восход солнца над горизонтом. Шэнь Цинцю часто смотрел на рассвет взглядом, полным тоски, потому что теперь ночи стали гораздо длиннее, чем раньше.

Хотя в последнее время он не был бы против, даже если бы ночь больше никогда не заканчивалась.

***

В одну из многочисленных встреч Шэнь Цинцю задал своему будущему супругу вопрос:

– Бинхэ, я никто по сравнению с твоими жёнами. У этого ничтожного… нет ни рода, ни состояния. Даже тело моё уже не такое, как раньше… За что ты любишь меня?

Но Бинхэ пропустил этот вопрос мимо ушей и вместо ответа продолжил толкаться в него. Он трахал Шэнь Цинцю в совершенно безжалостном ритме, словно наказывая, и тот вскрикнул. Ло Бинхэ же не останавливался, пока он не кончил.

– Наставник, ты опять за своё?

Не приложив ни малейшего усилия, Ло Бинхэ поднял Шэнь Цинцю на руки, так что тот мог лишь ухватиться за его плечи и обвить ногами его талию. Их потные тела плотно прижимались друг к другу. Можно было ощутить запах мускуса, исходивший от семени. Когда Бинхэ вновь набросился на него, покои заполнились эхом вдохов и выдохов и шлепков плоти о плоть. Его огромный член распирал Шэнь Цинцю изнутри, и скользкие пятна спермы, капавшей на пол, достаточно красноречиво говорили о том, сколь долго они уже занимались всем этим.

– Так наставнику больше по нраву ложь, нежели правда, о которой я постоянно толкую? Я весьма опечален.

Тут Шэнь Цинцю прошибла дрожь.

Опечалить Бинхэ было самой ужасной вещью, которую он мог сделать, – и вскоре его вытащили из покоев и снова трахали уже на открытом балконе, на виду у всех, желающих посмотреть. Руки Шэнь Цинцю безвольно свешивались с перил; чужие пальцы впивались в его бёдра; его то толкали вперёд, то тянули назад. Ноги не держали Шэнь Цинцю, он ещё стоял лишь потому, что Бинхэ не давал упасть.

– Разве это не достаточное доказательство моей любви к тебе, наставник? – простонал ему в ухо Бинхэ.

Повезло, что ночь выдалась тёмная и тусклый свет фонарей, заливавший дворец, не мог показать слишком многого.

Шэнь Цинцю плотнее сжал бёдра, пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы Бинхэ было сложнее трахать его. Он даже попробовал отстраниться, но Ло Бинхэ лишь продолжил толкаться в него, удерживая на месте.

– Перестань...

Но несмотря ни на что, этот зверь продолжил врываться в его измученное тело, а потом вышел – и следом за ним потянулась струя тёплого и склизского семени, большая часть которого всё равно должна была остаться внутри. Шэнь Цинцю рухнул на пол и обернулся. Он поправил свои полупрозрачные одежды и попытался встать – но в итоге споткнулся и остался лежать, распластавшись, словно обесчещенная дева.

Руки его дрожали, и был он очень и очень слаб. Шэнь Цинцю захотелось выругаться, потому что, не лишись он способностей к заклинательству, продержался бы куда дольше.

Ло Бинхэ с улыбкой взглянул на него. Он склонился над ним и запечатлел поцелуй на его шее, слизывая пот. А потом укусил за ухо.

– Почему же? Если я хочу сношать тебя здесь, на виду у всех своих жён, я сделаю это. Я хочу, чтобы весь мир видел, до чего сильно я тебя люблю… Но ты до сих пор сомневаешься. Так назови же мне свои условия. Что мне для тебя сделать?

Шэнь Цинцю затрепетал и сказал, поддавшись порыву:

– Не женись на мне.

Просто мысль о браке по-настоящему ужасала его. Разве будет ему прощение, если он выйдет замуж за того, кто сгубил Цинцюн – и Ци-гэ? Не перевернутся ли все, кого он помнил, в гробах, узнав, что Шэнь Цинцю забыл о причинённом зле и поддался первому же проявлению доброты?

      – Враньё! Мне известно, как наставник жаждет признания. Я знаю, доброе имя для тебя дороже собственной жизни. Когда мы поженимся, ты, как и хотел, будешь моим единственным супругом.

– Я...

Ло Бинхэ похлопал его по щеке и склонился для поцелуя.

– Наставник, сказать, что я видел в твоих снах? Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты и сам себя знаешь. Ты хотел бы расправиться с теми, кто угрожает тебе – нам. Я прав? Многие желают твоей смерти, а я могу подарить тебе их жизни. Всё-таки мне не хочется, чтобы ты думал, что жизнь со мной… это всё та же тюрьма. Я хочу сделать всё, как подобает.

– Лучше бы меня оставили в покое. Может… ты дашь мне хотя бы это, Бинхэ?

– Ах, наставник… Ты просишь о невозможном.

Бинхэ прижался лбом ко лбу Шэнь Цинцю.

– Вот лжец. Ты ещё хочешь притворяться невинным? Хочешь отрицать, что жаждешь крови?.. Неужто, сломав твоё тело, я сломил и твой дух тоже? Я знаю, ты ненавидишь, а лучшее, что можно сделать для ненавистных людей – это убить. Или пытать. Поверь, наставник, тебе это очень понравится. Хватит отрицать очевидное...

Шэнь Цинцю несложно было представить: Ло Бинхэ прибрал к рукам все духовные школы, одну за другой, точно так же легко, как он покорил Цанцюн. Эти победы не были бескровны.

Улицы устилали тела тех, кто не принёс клятву в вечной верности, тех, кто не отдал своих женщин, – все эти люди были убиты. Ло Бинхэ просто захватывал и убивал – и таким образом устанавливал свою власть по всему миру, пока не объединил своей окровавленной железной рукой Царства людей и демонов.

Ло Бинхэ не умел ни прощать, ни быть терпеливым. Предателю он выпустил бы кишки, по-прежнему улыбаясь. А Шэнь Цинцю до сих пор не понимал, чем же заслужил милосердие.

– Почему… ты не убил меня? – тихонько спросил он.

– А тебе кажется, что ты заслуживаешь смерти?

Шэнь Цинцю почувствовал, как по его жилам поползли кровяные паразиты, как призрачные руки принялись щипать его кожу, как что-то невесомо касалось его внутренностей.

– Хочешь умереть, наставник?

Шэнь Цинцю кивнул.

Ло Бинхэ улыбнулся ему. Но Шэнь Цинцю даже не заметил.

– На колени.

Шэнь Цинцю без лишних слов преклонил колени. Он уже не повиновался как-то раз или два. Чаще всего после такого на его теле оставались подолгу не заживающие раны.

Ло Бинхэ направил свой член в рот Шэнь Цинцю и протолкнул его ему в глотку.

Шэнь Цинцю совсем ничего не мог сделать со своим телом, что заплакало в ответ на всё это.

– Разве не славно будет умереть так, наставник?

Кровяные паразиты набросились на него изнутри.

Ло Бинхэ продолжал пользовать его тело.

– И только попробуй укусить – останешься без зубов.

Шэнь Цинцю даже не знал, всерьёз ли Бинхэ говорил это.

Это было уже чересчур. Шэнь Цинцю изо всех сил старался дышать носом, пока Ло Бинхэ на всю длину проталкивался в его горло.

Кровяные паразиты продолжали причинять Шэнь Цинцю боль, и теперь она стала настолько жестокой, что ему захотелось просто свернуться калачиком. Он всё ещё держался на коленях лишь благодаря силе воли.

– Слабак.

Ло Бинхэ сжал пальцами его челюсти, чтобы ещё шире открыть рот, – а уже в следующее мгновение всё лицо Шэнь Цинцю залило семенем.

Шэнь Цинцю очень устал. Он не мог остановить слёзы. Ему было больно. Он не понимал, для чего Ло Бинхэ продолжает мучить его.

В этот раз Шэнь Цинцю был честен. Только вот он не знал, почему говорить правду оказалось так горько.

Ло Бинхэ поднял его, по-прежнему страдающего под действием кровяных паразитов, на руки и уложил в постель.

Паразиты могли одновременно и исцелять, и пытать.

– Наставник, перестань сопротивляться. Это бесполезно. Я же знаю, ты и сам хочешь быть со мной… Так что даже не думай о смерти. Если ты умрёшь, я верну тебя. Так ты только зря потратишь время и силы. Напрасно причинишь себе боль.

Шэнь Цинцю взглянул на расплывчатые очертания бывшего ученика.

– Ты вообще хоть раз думал о моих чувствах? Если ты совершишь самоубийство...

Эти слова завладели разумом Шэнь Цинцю.

Каково будет Ло Бинхэ, если он умрёт? Он будет чувствовать себя так же, как сам Шэнь Цинцю, когда из-за него умер Ци-гэ? Или хуже? Шэнь Цинцю всю свою жизнь думал, что никто не будет скучать по нему и что никто не станет скорбеть из-за его смерти.

Ло Бинхэ ушёл, а потом вернулся с полным тазом воды и полотенцем.

Кровяные паразиты в жилах Шэнь Цинцю угомонились. Значит, Ло Бинхэ тоже успокоился. По крайней мере, он был не так зол.

Шэнь Цинцю бросил ещё один взгляд на Ло Бинхэ – в эти красные глаза, смотревшие на него сверху вниз.

– Мне… так жаль.

– Я знаю.

Шэнь Цинцю уставился в потолок и снова закрыл глаза.

***

Ло Бинхэ сказал Шэнь Цинцю, что свадьба назначена на самый благоприятный день, когда сойдутся солнце и луна. Оба остались без родителей, но только у Бинхэ теперь были тысячи жён – а у Шэнь Цинцю теперь остались лишь куртизанки да проститутки, которых он посещал в борделях когда-то давно.

Ему хватило ума ни словом не обмолвиться о них, так что в итоге супруги поклонились лишь друг другу, а потом на голову Шэнь Цинцю возложили венец.

Первую брачную ночь они провели на руинах Цанцюн. Ведь Ло Бинхэ хотелось, чтобы Шэнь Цинцю навсегда запомнил, что именно было на кону.

– Если ты предашь меня, наставник, я найду способ заставить тебя понять, что сейчас тебе невероятно повезло, что ты любим.

Шэнь Цинцю позволил своему бывшему ученику забрать себя на Цинцзин.

Теперь он лежал в свете звёзд, оплакивая свою судьбу. Чудовище, которое он должен был называть мужем, накрыло Шэнь Цинцю своим телом.

– Супруг мой… – прошептал Ло Бинхэ.

Эти слова преследовали Шэнь Цинцю, словно неупокоенный дух, и никак не хотели отступать.

Он почувствовал, будто лишился чего-то важного: той части своей души, которая ещё надеялась, что он сможет найти выход из положения.

– Нет...

– Не плачь, наставник. Я с тобой.

– Бинхэ, я так устал… Мне… так больно. Ну почему здесь?..

Это был погост; это было место, которое Шэнь Цинцю отчаянно жаждал забыть. И всё-таки это была вершина Цинцзин. Это был всё тот же хребет Цанцюн, но, несмотря ни на что, в знакомых запахах ощущался привкус огня и пепла – а также вины, возбуждавший в душе Шэнь Цинцю желание убежать.

Шэнь Цинцю невнятно пробормотал:

– Может, пойдём домой?

Ведь, куда бы он ни кинул взгляд, везде лежали непогребенные тела, брошенные гнить и иссыхать, и высились обгоревшие развалины хижин. Шэнь Цинцю думал, что ему больше не придётся всего этого видеть, однако их до сих пор осталось так много...

– Но разве не здесь дом наставника?

Ло Бинхэ уложил обнажённого Шэнь Цинцю на красные одежды, расстеленные на траве.

При первом же толчке тот заскулил:

– Перестань...

Внезапно Шэнь Цинцю заметил, как сильно он побледнел, какими белыми стади его запястья и, напротив, как покраснели пальцы в отчаянных попытках царапаться и бороться. Шэнь Цинцю уже пробовал бежать – но ноги его были сломаны, и теперь ему оставалось лишь лежать на земле и плакать.

– Это… не мой дом… Он… он разрушен… Это ты отнял его у меня. Ты… Ты всех убил.

– Я знаю, наставник. Но, послушай, я могу всё вернуть на свои места.

– Нет, не можешь. Мёртвых не воскресить. Но даже… даже если и получится, ничто уже не будет прежним.

Шэнь Цинцю закрыл глаза. Он вытер слёзы тыльной стороной ладони, а после строго посмотрел на Ло Бинхэ – но это не возымело ровно никакого эффекта, ведь даже сейчас он дрожал, осознавая, что сил у него не больше, чем у муравья. Ло Бинхэ был священным демоном, и его силы не шли ни в какое сравнение с недолеченным телом Шэнь Цинцю и его запечатанным духовным ядром.

– Наставник прав. Но куда же тогда он хочет отправиться?

– Домой?..

Шэнь Цинцю чувствовал нежные прикосновения рук к своим щекам.

– Я хочу домой...

Ему было так одиноко...

Прислушается ли Бинхэ к его мольбам на этот раз?

– Но разве твой дом не на вершине Цинцзин?..

Шэнь Цинцю покачал головой и лишь повторил всё ту же просьбу:

– Я хочу… домой… Бинхэ, пожалуйста...

Вдруг Шэнь Цинцю ощутил, как супруг укладывает его к себе на колени и приглаживает его спутанные волосы.

– Что же, пойдём домой.

Лицо Ло Бинхэ осветила нежная улыбка.

Нужно было лишь открыть портал, чтобы снова оказаться в знакомом месте – среди колышущихся красных занавесей и знакомого успокаивающего запаха благовоний.

Они были дома.

Шэнь Цинцю понял, что они вернулись во дворец в Царстве демонов, где небо было красным, как кровь, а постель казалась такой уютной – а потом его уложили в кровать, и он рыдал, пока не уснул. Всё это было ему знакомо.

Шэнь Цинцю плакал, пока Ло Бинхэ купал его и заплетал ему косы – а сам он всё это время мог лишь смотреть в никуда.

Ло Бинхэ целовал пальцы и ладони Шэнь Цинцю и выглядел при этом крайне самодовольным. Шэнь Цинцю знал, почему.

Ведь он назвал свою темницу домом.

Более того, он назвал её их домом.

Шэнь Цинцю всхлипнул.

– Бинхэ...

– Наставник, твой ученик… хотел бы принести извинения. Я вновь причинил тебе боль.

Шэнь Цинцю пытался найти хоть что-то, за что можно было удержаться. Он пытался вновь нацепить эту холодную маску, за которой прежде скрывал все свои страхи и муку. Ещё в юности он осознал, какой ужасной ошибкой было бы показать хоть кому-нибудь, до чего он слаб на самом деле.

Очень мало кто мог влезть к нему в душу.

– Цинцю, дыши.

Кто-то звал его по имени.

Дальше всё было как в тумане. Кто-то протолкнул ему в рот пилюлю. Лекари прощупывали его пульс и проверяли течение ци по меридианам.

Где-то кричала Нин Инъин.

– А-Ло, ты опять истязал его! Ты же обещал!.. Что ты натворил на этот раз?

Простыни были очень мягкими. А потом слёзы кончились...

– Я позабочусь о тебе. Не бойся, наставник.

***

Украшать волосы драгоценностями, носить дорогие шелка – когда-то давно Шэнь Цинцю понятия не имел о таких вещах. Конечно, часто ему было интересно, каково это, – и что значило быть могущественным и богатым.

У детишек вроде него – сирот без отца и без матери – была лишь одна судьба: умереть на улице с голоду. Тогда, в далёком прошлом из имущества у него были лишь жалкие лохмотья, которыми он прикрывал наготу.

И так он и жил лишь потому, что не знал, как можно убить себя.

Лавочники, едва взглянув на него, думали, что перед ними воришка. Первые воспоминания его детства были о том, как его гоняли отовсюду, словно назойливую муху, и как он вечно зависел от милости других людей.

Он жил в заброшенном храме, болел и был уже при смерти, когда наконец его забрали работорговцы.

Выбрать подобный исход тоже оказалось легко.

– Хочешь кушать? Мы тебя накормим. Тебе больше не придётся терпеть зимний холод. Ты будешь в безопасности, дитя. Ну, что скажешь?

Его накормят...

Тогда до него дошло только это, и, даже не зная, о чём ведут речь работорговцы, он охотно продался им. Он всё равно понимал, что, если будет упираться, его так или иначе уведут и ещё изобьют впридачу. Он уяснил это с самого раннего детства, поскольку прекрасно видел, что все ребята, жившие в окрестностях храма, один за другим исчезли.

Он ещё пытался скрываться. И всё же это было очень утомительно.

Клеймение оказалось болезненным. Но получить имя было славно.

Шэнь Цзю. Девятый.

Теперь у него было имя, которым он мог назваться, – и плевать, что это лишь одна цифра средь многих.

Юэ Ци. Седьмой.

Бинхэ хотел, чтобы он забыл это имя. Шэнь Цинцю и сам желал того же. Разве он страдал бы так долго, если б не встретил Ци-гэ?

В ранней юности Шэнь Цзю говорили, что единственное, что в нём есть хорошего, это смазливое личико. Ему говорили, что он или сам будет продавать себя, или его продадут в богатую семью согревать хозяйскую постель.

Его обучили читать и писать, заставили затвердить пару-тройку стихотворений и пьес для цитры и лютни. Его одевали в платья, подчёркивавшие белизну кожи. А ещё в отличие от Юэ Ци ему велели красить губы в нежный розовый цвет и вести себя как можно женственней.

Но очень часто он пропускал мимо ушей все эти приказы – ради схваток за территорию. Ради того, чтобы побивать других детей, и ради того, чтобы получить хотя бы какое-то признание того, что он был не настолько слаб, чтобы всю жизнь полагаться на внешность.

Женщины крайне редко обладали хоть какой-то властью в обществе. И вот против воли Шэнь Цзю учился одеваться так, чтобы мужчины видели его тоненькие запястья и обнажённую шею, и носил полупрозрачные одежды, которые совершенно случайно намокали, так что в итоге не скрывали вообще ничего. Ему пришлось учиться пудрить лицо. Ему пришлось учиться льстить и разыгрывать из себя застенчивого и невинного. А если вдруг ему нужны были деньги, потому что у всех детей была дневная норма по сбору милостыни, он мог просто захлопать ресницами и притвориться, что сейчас заплачет – и всегда находился кто-то, кто подходил к нему с вопросом, что случилось, и давал денег просто за то, что тот был таким хорошеньким ребёнком.

Наверное, именно поэтому Шэнь Цзю так любил цветы. Наверное, эта привычка осталась с ним потому, что навязчивый запах духов напоминал о доме. Дом был в объятиях его старших сестёр, рассказывавших о том, что гораздо лучше быть чьей-то рабой, чем страдать от чужого произвола на улице.

Он был ещё слишком мал, чтобы что-либо понимать, но думал, что всё понимает, ведь время от времени, когда мужчины постарше обнимали его за плечи, улыбались ему доброй улыбкой и просили его сесть с ними в повозку, поехать с ними в поместье и отобедать или отужинать с ними, он позволял им трогать себя, понимая, что таким образом заработает больше. Потом он видел, как все те же самые люди побивают своих рабов и своих детей.

Доброты работорговцев хватило ровно на то, чтобы велеть ему не уходить с незнакомцами. Ведь тупицы, что делали это, возвращались не теми, что прежде, если возвращались вообще.

К девяти годам Шэнь Цзю понял, что жизнь ужасна. Просто он уже видел, как легко погибнуть, оскорбив кого-то выше по положению. Потребителями их услуг были богатеи, однако тех высокомерных людей, что получали удовольствие от злоупотребления властью, следовало по возможности избегать.

И всё-таки одну из рабынь это не миновало. Она очень хотела есть – и вдруг увидела, что некий дворянин бросил на обочину дороги надкусанную пампушку. Не ускользнуло это и от внимания курицы, бросившейся склевать упавшую булку, но младшая сестричка Шэнь Цзю оказалась проворней.

– Воровка! – Вот как её обозвали. Со стороны девочки было ошибкой ответить:

– Но она же грязная.... Я ничего не крала! Вы сами выбросили.

Её запороли до смерти.

Цю Цзяньло возжелал Шэнь Цзю. Тот и хотел бы послушаться голоса разума, советовавшего пойти по лёгкому пути потакания страсти господина и прикинуться хорошим мальчиком. Однако гордость не позволила Шэнь Цзю раздвинуть ноги. Дело закончилось пожаром и первым из многих трупов на его пути.

Тогда Шэнь Цинцю тоже носил шелка, и урок, полученный во времена оны, оказалось невозможно забыть. Никогда больше он не сможет довериться людям. Это омерзительнейшие существа в мире.

И всё же Ло Бинхэ продолжал прокладывать себе путь в его сердце, раскрывая душу Шэнь Цинцю, и чем больше тот сопротивлялся, тем больнее ему было.

Шэнь Цинцю казалось, что вокруг его горла затягивается петля, словно Бинхэ пытался пожрать его душу – лишь бы сделать из него вещь, которую, как он считал, он хотел.

Шэнь Цинцю продолжал наблюдать за происходящим.

Может, Ло Бинхэ и Цю Цзяньло и были разными, но имелось у них и сходство: оба старались удержать Шэнь Цинцю в оковах.

Теперь тот не мог даже скрыть свои истинные чувства: Бинхэ преследовал его даже во снах.

Благосклонность супруга и правда была велика.

Шэнь Цинцю часто спрашивал сам себя: сколько может продлиться любовь?

***

– Наставник, поешь ещё.

Ло Бинхэ наблюдал за учителем, сидя подле него.

Ночью он не был нежен. Он кусался, пока на теле Шэнь Цинцю не проступила кровь. Он удерживал бёдра наставника разведёнными, оставляя синяки от пальцев везде, где бы его ни коснулся.

Ло Бинхэ старался делать так, чтобы наставник всё время кричал в голос, – и в итоге тот умолял его. Даже под конец учитель униженно просил, чтобы Ло Бинхэ его трахнул – и мольбы эти были такими разнузданными, когда наставник озвучил, что ему нужно, чтобы Бинхэ заполнил его своим семенем.

А ведь это был один из тех разов, когда Ло Бинхэ старался показать, как сильно ему всё равно, когда он был особенно груб и насиловал наставника до тех пор, покуда его внутренности не огрубеют и не начнут истекать кровью. В такие моменты чаще всего наставник ломался и начинал умолять:

– Пожалуйста… перестань. Больно… Бинхэ, мне больно.

Сломать скорлупу было сложно, однако её содержимое оказалось таким мягким и нежным... В глубине души наставник был таким чистым, почти нетронутым. Ло Бинхэ часто любопытствовал, был ли на свете кто-нибудь, заставлявший его учителя плакать так, как это делал он сам?.. Ло Бинхэ мог с гордостью утверждать, что он такой один.

Может, в каком-то смысле наставник остался верен Юэ Цинъюаню, однако же тот не смог завладеть его сердцем. Не его имя Шэнь Цинцю выкрикивал в минуты страха и одиночества. Это было имя его, Бинхэ. И ему нравилось, когда наставник так звал его.

Это было то единственное, о чём он мечтал, будучи ребёнком. Шэнь Цинцю был тем единственным, кто явил свою милость и снизошёл до него. Несмотря ни на что, всем тем, что Ло Бинхэ представлял из себя сейчас, он был обязан наставнику. Наставник был прав… Если бы он не обращался с Ло Бинхэ так сурово, тот ниогда бы не стал достаточно силён, чтобы самостоятельно выбраться из грязи в князи, одержать блистательные победы и править всеми живущими.

В этом мире он стал достаточно силён, чтобы защитить себя и тех, кто ему принадлежал, ведь все его враги либо погибли, либо как раз находились при смерти, доживая свои дни в страхе перед ним.

Шэнь Цинцю взрастил в себе ненависть и озлобленность на весь мир – это была его провальная попытка добиться любви. Но теперь Ло Бинхэ знал, что делать. Он понял, что, раз у него не выходит найти обходной путь через стены, которые наставник возвёл вокруг своего сердца, надо просто сравнять их с землёй.

Наставнику было дорого его доброе имя – Ло Бинхэ уничтожил его. Наставника окружало множество недостойных личностей – Ло Бинхэ перебил их всех. Шэнь Цинцю думал, что в мыслях своих сможет сбежать, притворившись, что Ло Бинхэ не существует, – и тот заставил его столкнуться с последствиями такого решения. Он хотел, чтобы Шэнь Цинцю понял, что ему в самом деле никогда не сбежать.

Ло Бинхэ осознал, что они сдвинулись с мёртвой точки, когда Шэнь Цинцю назвал демонический дворец их домом. И всё же Нин Инъин продолжала молить о снисхождении. Просто, когда Ло Бинхэ покопался в воспоминаниях наставника, его любимейшие жёны стали свидетельницами невиновности этого человека.

Цю Хайтан ни с того ни с сего захотела принести извинения. Нин Инъин потребовала, чтобы Ло Бинхэ стал нежнее. А Лю Минъянь просто была несчастна, потому что вышла за него замуж исключительно ради мести, а в итоге узнала, что причиняла боль человеку, который пытался спасти её брата – и не смог. Это потрясло бедняжку до глубины души.

Ло Бинхэ было всё равно. Его жёны могли сколько угодно любить Шэнь Цинцю или ненавидеть его – главное, чтоб они его не трогали. Шэнь Цинцю принадлежал только Ло Бинхэ и никому больше. Он не хотел делиться, хоть бы и с собственными супругами.

Если бы слёзы наставника были сокровищем, то, несомненно, самым ценным в мире. Ло Бинхэ с радостью платил бы за них. Он бы, не раздумывая, выложил все свои богатства, если бы в обмен на них мог всю жизнь наблюдать, как наставник плачет от горя…

Просто, когда наставник так всхлипывал, склоняя колени в мольбе, принося глубочайшие извинения и прося «пожалуйста… я прошу… хватит...», Ло Бинхэ испытывал огромное искушение сделать как раз обратное.

Однако наставник был таким хрупким, таким жалким в минуты слабости... Когда Ло Бинхэ калечил его, лишая возможностей побега, ещё нельзя было сказать точно, насколько наставник будет ему верен, так что Ло Бинхэ не хотел, чтобы учителя пытались использовать против него, и поэтому вдел в его ухо серёжку, ограничивавшую течение ци.

После этого так легко оказалось подхватывать наставника на руки, гладить по волосам и быть с ним нежным. А наставник зачастую плакал, давясь слезами, словно дитя.

Это вошло у Ло Бинхэ в привычку. Сначала он причинял наставнику боль, только когда тот плохо себя вёл, однако теперь он крайне жёстко сношал его безо всякой причины и смысла.

Шэнь Цинцю же больше не мог удерживать на лице свою старую возвышенную маску, часто позволяя увидеть то, что скрывалось за прежней горделивой бесстрастностью.

Страх.

Шэнь Цинцю был напуган. Он трусил. Он дрожал, словно лист на ветру, стоило Ло Бинхэ войти в комнату. Он сбегал; его стало так легко запугать, что при первом же намёке на скорую боль, он покорно шёл в постель, раздевался и ложился под Ло Бинхэ – милое бледное создание с розовыми губами, подобное чу́дному блюду, ожидающему съедения.

Ло Бинхэ, император Трёх Царств, проглотил бы его живьём, если бы тот и без того не казался мёртвым.

Всё-таки, несмотря на все аккуратные планы, Шэнь Цинцю всё больше походил на умирающего раба – на живого мертвеца, существующего только чтобы плакать или греть чужую постель.

Ныне Ло Бинхэ заполучил наставника там, где хотел его видеть, – однако этот человек, кем бы он ни был, оказался не тем Шэнь Цинцю, которого он страстно желал. Возможно, того заменил Шэнь Цзю, юный раб, мечтающий лишь пережить кошмар поместья семьи Цю.

А может, он воплощал собой последние осколки души Шэнь Цинцю, потому что Ло Бинхэ слишком сильно давил на наставника – и его состояние постепенно начало ухудшаться. Ло Бинхэ приходилось наблюдать, как нечто подобное происходило с наименее крепкими из его жён, которых он запугивал и брал силой, однако ему и в голову не могло прийти, что Шэнь Цинцю окажется таким же, как они – слабаком.

***

Ло Бинхэ смотрел, как Шэнь Цинцю осторожно подносит ложку к истерзанным губам и отхлёбывает из неё суп. Вот он – сидит за столом и что-то ест, однако за всё это время он не сказал ни единого слова.

– Нравится, наставник?

Шэнь Цинцю оторвал взгляд от стола и посмотрел на Ло Бинхэ – точнее, сквозь него.

– Да.

– Хорошо, – отозвался тот.

Однако тон его был, как всегда, равнодушным, без тени эмоций или желания говорить. Он не выражал совершенно ничего, пока Ло Бинхэ не решил наконец копнуть глубже.

У Шэнь Цинцю дрожали руки. Трепетали бледные пальцы, вцепившиеся в серебряную ложку.

– Ты боишься меня? – спросил Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю отвернулся и сцепил руки на коленях.

– Да.

Ло Бинхэ прищурился.

Он встал и приподнял голову учителя за подбородок.

– Ты любишь меня, наставник?

Шэнь Цинцю сглотнул.

– Да.

– А ты будешь любить меня, если я снова вырву тебе глаза?

Шэнь Цинцю смежил веки.

– Бинхэ?

Он взглянул на Ло Бинхэ, и тому показалось, что наставник наконец пробудился. Рука, прежде державшая ложку, переместилась к нему на запястье.

– Бинхэ… Я… не могу...

– Меня утомили попытки поймать твой взгляд. Мы разделяем трапезу, однако из тебя слова не вытянуть. Мне вот интересно, кого ты видишь на самом деле, когда смотришь на меня. Пойми, наставник, ну зачем тебе глаза, если ты на меня не глядишь?

– Я… сейчас всё объясню… Бинхэ...

Ло Бинхэ только улыбнулся и закрыл глаза наставника ладонью.

Коснувшись лица учителя, Ло Бинхэ ощутил сладкий аромат ужаса. Он почувствовал дрожь наставника. Почувствовал собирающуюся влагу под своими пальцами.

– Да, и как же твой голос?.. Ты хоть знаешь, насколько сильно я хочу его слышать, а, наставник? И всё же, когда я разговариваю с тобой, ты отвечаешь только на прямые вопросы. Не так подобает жене вести себя с мужем. Ты – мой супруг. Однако моей милости кажется, что наставник этого не заслужил. Кого ты видишь на изнанке век? Ци-гэ или всё-таки меня?

– Тебя… тебя… я вижу тебя!..

Ло Бинхэ ухмыльнулся.

– Наставник...

– Мне так жаль… Так жаль… Прошу, позволь мне… загладить свою вину, Бинхэ.

В глубине души Ло Бинхэ почувствовал жалость от осознания того, как тяжело наставнику стало дышать.

Нехорошо было бы опять довести своё самое ценное сокровище до искажения ци.

Так что Ло Бинхэ убрал руки.

Наставник взглянул на него.

Теперь он был похож на дитя больше, чем когда-либо: чистые, словно нефрит, глаза покраснели от слёз, а губы оказались ещё раз прокушены до крови.

– Наставник…

Шэнь Цинцю горько плакал и вскоре сполз со своего сидения и обнял Ло Бинхэ.

Тот нежно похлопал наставника по макушке.

– Всё хорошо.

Наставник ничего не говорил и долгое время только и делал что рыдал.

Еда была окончательно забыта, и Ло Бинхэ понимал, что виноват в этом только он сам.

Наверное, он слишком сильно надавил.

Лекари неоднократно говорили ему, что наставник болен. С таким-то хрупким телосложением он требовал много заботы. И всё-таки для Ло Бинхэ Шэнь Цинцю навсегда остался бессмертным, спасшим его, когда тот был ещё совсем ребёнком, поэтому зачастую любые слова целителей забывались.

Ло Бинхэ на руках вынес наставника из покоев, по коридорам и лестничным пролётам.

– Наставник… Я больше не злюсь.

Обитательницы гарема одарили их любопытными взглядами, однако Ло Бинхэ окружил себя демонической энергией – и это было достаточно ясное предупреждение для тех, кто желал приблизиться.

Большинство женщин испугались, но некоторые сплетницы продолжили наблюдение за Ло Бинхэ, отнесшим наставника к садовому пруду. Цветы роняли лепестки в воду. Наставник любил сады.

Ло Бинхэ уложил учителя на огромный лотосовый лист посередине пруда и осторожно задрал полы его одеяний.

– На Цинцзин, ещё в ученичестве, мне часто приходилось купаться в прудах, подобных этому. Мин Фань всегда прогонял меня оттуда. В итоге вместо пруда я мылся в кадке с колодезной водой. Меня не пускали в общие бани, пока я сам не побил его, ты это знал, наставник?

Наставник очень медленно кивнул.

– Стало быть, даже тогда ты наблюдал за мной...

Ло Бинхэ прекрасно понимал, что ничто на Цинцзин не могло ускользнуть от взора его учителя.

– Наставник, ты доверяешь мне?

Шэнь Цинцю посмотрел в его глаза и ещё раз медленно кивнул.

До чего же чудесно было заслужить доверие наставника. Жаль только, что он отпетый лжец...

– И ты сделаешь всё, что я велю?

И вот наставник снова задрожал.

– Я...

– Что ж, моя милость знал, что наставник мне не доверяет…

Ло Бинхэ положил ладонь на затылок учителя, лениво перебирая пальцами его волосы… Ему было интересно, отчего они такие мягкие?

В небесах сияло послеполуденное солнце, отражаясь в воде, где резвились золотые карпы.

У водоёма покачивались ветви глицинии, а из тени деревьев выглядывали жёны Ло Бинхэ – слишком напуганные, чтобы подойти ближе, и всё же слишком любопытные, чтобы уйти.

Некоторое время спустя Ло Бинхэ сел подле наставника и позволил тому расслабиться. Он дотронулся до лба Шэнь Цинцю легчайшим из прикосновений.

Ло Бинхэ продолжил свой рассказ об ушедших днях юности:

– Я оказался на Цинцзин только лишь потому, что Инъин хотела, чтоб у неё был шиди. Однако кабы наставник не принял меня тогда, я бы, новерное, до сих пор попрошайничал, чтобы заработать себе на пропитание. Этому ничтожному кажется, что он обязан жизнью наставнику…

Шэнь Цинцю поджал губы.

– Наставник мог бы растить меня в заботе и ласке, а не подавлять мои навыки к заклинательству. И не причинять мне боль.

У Шэнь Цинцю перехватило дыхание.

– Я понимаю, почему ты так поступал. Просто тебя бесил сам факт моего существования… Ты просто завидовал мне.

– Я понимаю… ты никогда не сможешь простить меня за это… Бинхэ… – Шэнь Цинцю отвернулся от него.

– Эх, наставник… Вот в этом-то ты и неправ. Я никогда не сделал бы тебя своим супругом, если бы до сих пор ненавидел тебя за это.

Ло Бинхэ нежно приподнял подбородок Шэнь Цинцю и заставил мужчину отвечать на неторопливые поцелуи – короткие и невинные – пока тот снова не сбросил напряжение.

Теперь он был так прекрасен...

– Похоже, наставник понятия не имеет, насколько он ценен. Во всех Трёх Царствах нет никого более сведущего в четырёх искусствах, чем мой учитель. Широтой знаний он превосходит всех моих сторонников, даже старших по возрасту, чем он сам… Никто в моём гареме не сравнится с наставником в изяществе и красоте… И всё же наставник совсем об этом не помнит.

Ло Бинхэ нахмурился и слегка прикусил нижнюю губу Шэнь Цинцю. Он отстранился и принялся поглаживать бёдра наставникк, размышляя, простит ли он его, если поиметь его здесь, на виду у всех… Но вместо этого он соскользнул с листа и поплыл вокруг него так, чтобы распластать волосы наставника по воде и расплести спутанные пряди…

Однако теперь Шэнь Цинцю снова дрожал.

– Как думаешь, ты заслужил мою любовь, наставник? – прошептал Ло Бинхэ ему на ухо.

В ответ Шэнь Цинцю только затряс головой.

– Нет...

– Ты вообще не заслуживаешь любви?

Шэнь Цинцю кивнул.

Ло Бинхэ ощутил, как в его душе поднимается волна разочарования. Он столько времени убил, пытаясь исправить Шэнь Цинцю, однако не достиг каких-то особых успехов. И, кроме того, жалобы, которые он постоянно слышал от своего возлюбленного, порядком его утомили… Поэтому он схватил наставника за шею и столкнул его в воду.

Даже если наставник кричал, Ло Бинхэ не слышал. Он видел лишь чёрные, словно тушь, волосы, окружившие их обоих. Ло Бинхэ видел только шёлк и тяжёлые украшения, утягивавшие наставника на дно.

Когда догорела палочка благовоний, сердце Ло Бинхэ смягчилось, и он вытащил Шэнь Цинцю из воды – но только чтобы поцеловать его.

Это был невероятно жадный поцелуй.

Шэнь Цинцю хватал воздух ртом. Казалось, что он до смерти напуган, что он задыхается.

Ло Бинхэ вновь толкнул его вниз.

Шэнь Цинцю лишь взмахнул руками.

За мгновение до того, как в лёгких наставника закончился воздух, Ло Бинхэ опять вытащил его из воды.

Обитательницы гарема продолжали наблюдать за ними. Как бы то ни было, их супруг устраивал представление.

Последняя женщина, с которой Ло Бинхэ делал подобное, оказалась слишком хрупкой для таких игрищ. Позже она совершила самоубийство.

Однако наставник был особенным.

Ведь несмотря на страстное желание умереть, инстинктивно он продолжал цепляться за жизнь.

– Хочешь сдохнуть?

Шэнь Цинцю покачал головой.

– Нет… Нет. Я хочу… Я хочу жить.

– Ты будешь жить ради меня, наставник?

Шэнь Цинцю кивнул. Ло Бинхэ ухмыльнулся в ответ.

– Так, может, всё-таки останешься под водой? Даже если помрёшь, я сумею воскресить тебя, наставник. Наверное, тогда ты наконец определишься.

– Бинхэ… пожалуйста… Мне так жаль...

– Давай, не заставляй меня ждать.

Шэнь Цинцю соскользнул с листа и опустился на дно пруда.

Ло Бинхэ наблюдал, как пузырьки воздуха поднимаются к поверхности воды до тех пор, пока они не исчезли.

Однако он всё ещё слышал, как бьётся сердце наставника – до сумасшествия неистово.

Ло Бинхэ просто-напросто исполнял желание наставника. Если подождать подольше, может быть, тот наконец получит этот дар – то, что он боялся сделать с собой самостоятельно.

Ло Бинхэ старался удерживать на лице улыбку. Однако вскоре она сменилась хмурым взглядом, и тогда же Бинхэ, сам не желая того, принялся считать.

Он понимал, что, несмотря на всю их любовь, наставник глубоко несчастен. Кто-нибудь другой на его месте уже давным-давно сдался бы.

Однако упорное желание наставника жить выросло в нём с юных лет, подобно сорной траве.

Шэнь Цинцю никогда бы не стал убивать себя.

Однако он охотно позволил бы сделать это другим.

Ло Бинхэ за волосы вытащил наставника из воды.

Уже на берегу он подключил к делу кровяных паразитов.

Он взглянул на пребывающих в ужасе женщин и крикнул:

– Лекарей мне!

***

– Повелитель… Так больше продолжаться не может.

Ло Бинхэ уложил Шэнь Цинцю на постель и связал его вервием бессмертных. Из-за того, что глаза наставника были закрыты повязкой, он звал Ло Бинхэ по имени – это было прекрасно, как песня.

– Повелитель… У супруга Шэня лихорадка… умоляем вас…

Ло Бинхэ отлично это знал. Он и сам видел, что Шэнь Цинцю всё ещё дрожит от холода после купания в водах пруда.

– Я лишь преподал наставнику урок.

Ло Бинхэ стиснул зубы.

Он подошёл к Шэнь Цинцю и коснулся его пышущего жаром лба. Недолгая прогулка, казалось, совершенно измотала императорского возлюбленного – и это бесило.

Однако парное совершенствование, несомненно, принесёт скорое исцеление.

– Ты остаёшься. На случай, если ему вдруг станет хуже.

– Наставник, я лишь хочу, чтобы ты был честен со мной…

Шэнь Цинцю потерял дар речи.

Но Ло Бинхэ устал и от его голоса, так что решил отнять его у наставника, пока они не закончат.

Теперь тому оставалось только вздыхать.

– Когда всё пройдёт… я буду ждать твоей честности. Меня бесит, что ты сопротивляешься. Раздражает, что у тебя есть от меня секреты. Я хочу только твоей любви…

Ни капли не заботясь о Шэнь Цинцю, Ло Бинхэ толкнулся в его тело.

Он старался делать всё так, чтобы наставнику обязательно было больно. Он трахал его только потому, что это поспособствовало бы выздоровлению.

Ло Бинхэ обхватил ладонью член наставника и принялся двигать рукой вверх и вниз, пока тот и сам не возбудился.

Что ж, хотя бы тело не лгало...

***

Шэнь Цинцю был в ужасе.

Он даже больше не скрывал этого.

 Проще было показать всю глубину своим чувств, чем позволить им поглотить себя.

– Наставник...

Быть любимчиком императора – тяжкое бремя. Шэнь Цинцю доводилось слышать, что те, кто оставался подле Ло Бинхэ слишком долго, сходили с ума.

– Бинхэ…

– Хорошо, что ты проснулся. Я тебе кое-что принёс.

Шэнь Цинцю боролся с собой, чтобы не заснуть опять. Он всегда и со всем боролся...

Ло Бинхэ принёс ему подарок.

Это был расписной веер с изображённым на нём горным пейзажем и зеленоватыми облачками.

– Благодарю, – тихонько ответил наставник.

– Я подумал, что тебе может понравиться что-то такое. Я сделал этот веер специально для наставника… Прежде ты нигде не показывался без веера.

Время пришло. Настала пора отпустить прошлое, сжечь его в синем пламени и устремиться навстречу будущему.

Нин Инъин обещала Шэнь Цинцю, что воды забвения успокоят его воспалённый разум. Она предлагала это средство каждой из жён Ло Бинхэ, которая хотела бы забыть свою прошлую одержимость. А Шэнь Цинцю, как бы сильно он ни старался, так и не смог отпустить память о Юэ Цинъюане.

Хватит уже чувству вины разрушать его изнутри.

***

Во время прогулки наставника нужно было поддерживать под руку, так что шли они очень медленно.

Обычно зонты знатных господ несли слуги, однако Ло Бинхэ сам держал зонт над головой своего супруга. В этот день шёл снег. Зима выдалась довольно морозной, поэтому Ло Бинхэ кутал плечи наставника в собственный плащ на меху.

Преступление – выглядеть таким прекрасным, несмотря на множество слоёв одеяний.

– Супруг...

Голос Шэнь Цинцю стал гораздо нежнее, чем раньше.

Вдвоём они прогуливались по городу, и Шэнь Цинцю указывал пальцем на прилавки уличных торговцев.

Он указывал на всякие безделушки: сладости, украшения, морские раковины и ленты.

Под конец этого «выхода в свет» Шэнь Цинцю надел на шею Ло Бинхэ нефритовую подвеску с изображением богини Гуаньинь, удивительно похожую на ту, что он потерял уже очень и очень давно.

Ло Бинхэ не знал, что и думать. Он молчал и когда Шэнь Цинцю принялся заплетать ему косу, перевязывая её белыми и зелёными лентами.

Ло Бинхэ крайне редко носил подобного рода причёски, предпочитая растрёпанные, словно львиная грива, кудри. В отражении бронзового зеркала двое мужчин – наконец-то – казались частями единого целого.

У каждого из них был свой венец. Ло Бинхэ приобнял наставника за талию и поцеловал его в шею.

– Благодарю.

Нин Инъин умоляла Ло Бинхэ поговорить с учителем, однако все их беседы заканчивались этим. Невозможно было понять, являлась ли доброта наставника искренней или фальшивой… И всё же, проникая в его сны, Ло Бинхэ не находил ничего подозрительного.

На военном совете в тронном зале дворца взгляд Шэнь Цинцю был по-прежнему полон тепла. Но едва разговор зашёл о тактике подавления восстаний, тут же начались пререкания.

– Что ты предлагаешь, наставник?

Шэнь Цинцю встал и передвинул фигурки на карте по своему разумению.

Позже он объяснил:

– Ты и сам понимаешь, что первым делом следует лишить их поставок продовольствия. Южане уже давно досаждают повелителю, так что нельзя проявлять милосердие по отношению к ним. Теперь не время для честности.

Шэнь Цинцю указал на ближайшую реку.

– Устрой этим демонам ловушку с помощью речных вод. Ты без труда расправишься с ними, вызвав здесь наводнение. Они и так часто случаются в этой местности.

Шэнь Цинцю презрительно взглянул на полководцев.

– Общеизвестно, что нужно пользоваться преимуществами, которые даёт вам земля, а не одной грубой силой.

Ло Бинхэ поднялся с места и обнял своего супруга.

– Эту неурядицу я легко решу самостоятельно.

Шэнь Цинцю ненадолго замолк.

– Твои войска достаточно сильны, чтобы одержать победу без твоего личного вмешательства. Они чересчур полагаются на тебя. Могли бы и сами постараться.

– И кто же тогда возглавит армию? – спросила Ша Хуалин.

– ...Я.

– Наставник… – прорычал Ло Бинхэ.

– Дай мне сделать это хотя бы раз. Если я и правда твой супруг, Бинхэ, то и с этим должен бы справиться.

***

Глядя на наставника, облачающегося в доспехи, Ло Бинхэ ощущал некую тоску – однако в то же время это зрелище пробуждало в нём неожиданное желание. Как бы ни хотел он низвести учителя до положения мальчика для утех, одевая его слишком откровенно, чтобы тот мог выйти из спальни, вид этого мужчины в полном боевом облачении воскресил в сердце Ло Бинхэ давно забытую страсть.

Истинным призванием наставника было искусство войны… и плевать, что его заклинательские навыки позволили ему сформировать Золотое Ядро. По силе он уступал той же Ша Хуалин, однако его способности к управлению вполне компенсировали это. Вот почему Ло Бинхэ пришлось заточить Шэнь Цинцю в темницу до наступления на Цанцюн: если бы наставник не покинул тогда Цинцзин, горных владык оказалось бы трудно сломить. И какое же задание подошло бы супругу правителя Трёх Царств лучше, чем помощь в делах империи?

Славно было видеть, насколько радует наставника возможность вновь использовать свою ци. Но, конечно, Ло Бинхэ тяготился тревогой, что Шэнь Цинцю может воспользоваться этим случаем, чтобы сбежать.

Вместе с Ша Хуалин они следили за каждым шагом Шэнь Цинцю, однако не нашли в его действиях ни единого признака предательства. И чем дольше они наблюдали, как он подавляет восстание, тем больший голод испытывал Ло Бинхэ. Вид наставника, убивающего ради него, чуть не лишил его терпения и не заставил сдаться и при помощи Синьмо добраться до возлюбленного, чтобы трахнуть его на виду у всех на поле битвы.

Наставник был великолепен, разрубая тела своим Сюя и требуя капитуляции.

Ло Бинхэ остро ощущал отсутствие своего супруга. В гареме было множество жён и наложниц, однако наставник вознёсся над всеми ними... как супруг. Но кого Ло Бинхэ мог назвать императрицей? Не было такой – по крайней мере, пока.

Ло Бинхэ внезапно осознал, что он настолько привык гнобить своего возлюбленного, что, доверив ему победоносную армию, стал думать только об этом. Даже когда Ло Бинхэ совокуплялся с другими своими жёнами, все его мысли были только о Шэнь Цинцю. Он всё гадал, вернётся ли тот домой целым и невредимым. А если… Если вдруг Шэнь Цинцю ранят, хватит ли ему великодушия простить Южным владениям демонов боль своего любимого?

Или же он сравняет это княжество с землёй и поработит всех его жителей?

Шэнь Цинцю вышел победителем из всех битв. Ло Бинхэ почувствовал странное облегчение, видя, что наставник покрыт лишь чужой кровью.

Странно было видеть, что все вокруг смотрят на Шэнь Цинцю и восхваляют его. Во мгновение ока вся империя начала боготворить супруга правителя. Шэнь Цинцю летел на Сюя, обгоняя развевающиеся знамёна, и с лёгкой усмешкой на лице приземлился прямо в объятия Ло Бинхэ. Тот сощурился.

– Что за игру ты ведёшь?

Прежде чем Ло Бинхэ смог утянуть наставника в поцелуй, тот, изображая смущение, раскрыл веер и окинул взглядом толпу вокруг них.

Ло Бинхэ понимал, что похвала войскам за старание и свершения, которыми гордится империя, – это пустые и банальные слова. Он опустился на трон, наблюдая, как наставник преклоняет колени.

Ло Бинхэ нравились изменения, произошедшие в Шэнь Цинцю, несмотря на всю их странность. Он встал, чтобы наградить своих сторонников.

Нин Инъин подле Ло Бинхэ улыбалась, и тогда он вдруг осознал, что что-то случилось без его ведома.

Ло Бинхэ такое не нравилось.

И всё-таки, если это значило, что наставник ещё на шаг приблизится к его идеалу, Ло Бинхэ закроет глаза на его интриги. Дарёному коню в зубы не смотрят. Им предстоит провести бок о бок целую вечность. И если наставник опять сделает что-нибудь без разрешения, Ло Бинхэ придумает, как выйти из этой игры.