Глава 1

Это традиция.

Это стало традицией для сотен поколений, начиная с основания пяти великих орденов, и Цзян Чэн гордится тем, что является частью этого.

Именно он.

Но также Цзян Чэн напуган.

Когда будущему главе ордена исполняется восемнадцать, он или она должны пойти и найти животное, чтобы приручить его, и они должны полностью обуздать его до достижения двадцатилетнего возраста. Выбор фамильяра остается за наследником; это является продолжением их самих и их собственных идеалов, и редко бывает, чтобы два человека в поколении имели одного и того же фамильяра.

Это метафора — суметь укротить собственную звериную природу, буквально приручив зверя, но это также полезное занятие, которое однажды понадобится для управления орденом.

Фамильяр будет жить с тобой, пока не умрет, связанный древними заклинаниями и ритуалами — практически так же, как клинок заклинателя, — и, в свою очередь, заклинатель обеспечивает их пищей, кровом и безопасностью.

Некоторые секты даже позволяют каждому ребенку, прямому потомку главы ордена, попытаться осуществить ритуал и приручить зверя; мать Цзян Чэна имеет при себе свернутую змею цвета слоновой кости, такую же красивую и опасную, как и ее хозяйка, в то время как его сестра воспитала маленького котенка, которого она нашла и вырастила — ей разрешили приручить его только потому, что никто никогда не ожидал, что кто-то с таким слабым уровнем совершенствования, как у нее, когда-либо станет главой ордена. У нее нет опасного хищника или сильного животного в качестве фамильяра, потому что он ей никогда не потребуется.

Поколение его отца родилось в мирном времени — зверь Цзян Фэнмяня — элегантная цапля, за которой, как помнил Цзян Чэн, наблюдал, пока рос, — у остальных глав орденов подобные звери, за исключением Не Минцзюэ, который ходит рядом с гордым и благородным волком. Птицы, олени и обезьяны, ни один из фамильяров нынешних глав не созданы для войны, потому что в этом не было необходимости.

Требуется целых два года, чтобы создать совершенную связь, нечто глубокое и взаимное, основанное на уважении. Этого времени всегда было достаточно; двух лет вполне хватает, чтобы приручить даже самых диких животных.

Но у Цзян Чэна нет столько времени.

Он наследник ордена в мире, балансирующем на грани войны, и теперь, когда он достиг совершеннолетия для совершения ритуала, он должен быть уверен, что это поможет защитить орден Цзян.

В конце концов, его орден самый маленький, построенный на усилиях и любви к людям, зависящим от них. Если что-то спровоцирует всеобщую войну до того, как они будут готовы, то Юньмэн станет первой мишенью.

Это пугающее давление на его плечах, и он в ужасе от того, что может все испортить, что его постигнет разочарование или что из-за него может погибнуть весь его орден.

Он не такой, как Не Хуайсан, молодой наследник ордена Цинхэ Не, который выбрал орла в качестве своего зверя. В конце концов, у него всегда имелась предрасположенность к птицам, и никто не удивился, когда он выбрал именно такого фамильяра, по наступлению восемнадцати лет. Он мог позволить себе выбрать такое животное, потому что Не Минцзюэ уже готов к войне и сделает все, чтобы его младший брат в ней не участвовал.

Цзян Чэн не может позволить себе роскошь выбрать животное, с которым у него уже есть близость.

Единственное, что он имеет — это умение обращаться с собаками, которых он вырастил, — некоторые из которых все еще охотятся с ним, несмотря на то, что приближаются к старости, — и он понимает, что простой щенок не сможет противостоять могуществу сил Вэней.

Ему нужно нечто большее.

Поэтому он занимается исследованиями.

Он никогда не был похож на ученого, гораздо больше привык к ощущению меча в руке, чем к книге, но если кто-нибудь заметит что-то странное в том, что молодой наследник ордена внезапно начал проводить все свое свободное время в библиотеке, а не на тренировочном поле, у них, по крайней мере, хватит ума не комментировать это.

Цзян Яньли приносит ему ужин и закуски, когда он забывает поесть — слишком сосредоточен на своих исследованиях, чтобы замечать течение времени вокруг, — но она никогда не спрашивает его, что он ищет в глубинах древних рукописей их ордена.

Во всяком случае, это, вероятно, очевидно исходя того, что единственный раздел библиотеки, к которому он прикасался — это раздел о духовных и мифологических существах.

Если она находит странным, что он исследует существ, о которых говорят, что они покинули этот мир тысячи лет назад, она ничего не говорит, что Цзян Чэн очень ценит. Он не знает, как бы объяснил, почему он так уверен, что в старых легендах должно быть хоть что-то, кроме того, что они живут в мире магии и демонов, и то, что никто не видел этих существ в течение многих поколений, не означает, что они все еще не там, не прячутся и не набираются сил.

Сила, в которой отчаянно нуждается Цзян Чэн.

Юньмэн полон историй о существах, которые жили среди различных озер и рек, образующих эту местность, и Цзян Чэну требуются недели, чтобы понять, какие из них являются именно этими — историями — и в каких из них есть зерно истины.

В историях рассказывается о великих зверях, которые плавают как по воздуху, так и по воде, существах такой огромной мощи, что даже если они и существуют, то никто никогда не осмеливался пытаться их приручить.

У Цзян Чэна нет проблем с тем, чтобы стать первым.

В конце концов, стремиться достичь невозможного — девиз его ордена.

Наконец, после того, что кажется месяцами исследований, и как раз в тот момент, когда он начинает переживать, что исчерпал все способы, он натыкается на серию докладов.

Корявые и старые, это доклады о ночной охоте от нескольких поколений учеников Юньмэн Цзян, написанные разными типами почерка с разной степенью глубины и детализации.

Но у всех них есть две общие черты:

Все они из небольшой территории Цзян, именуемой Илином, и все они сообщают о существе, достаточно большом, чтобы затмить Луну своей силой и размером.

Цзян Чэн знает истории Илина, о горе Луаньцзан, которая расположена сразу за границами города, и если бы такое существо было действительно реальным, то Илин был бы идеальным местом для его убежища.

— А-ди, А-нян,*— говорит Цзян Чэн своим родителей, как только собирает все свои исследования во что-то связное и большее, чем просто разрозненные истории и отчеты. — Я хотел бы запросить какое-то время, чтобы отправиться на поиски своего фамильяра.

[*п.п.: «отец, мать»]

Любой, кто не знает Юй Цзыюань, назвал бы выражение ее лица недовольным или, по крайней мере, равнодушным, но Цзян Чэн знает свою мать и может видеть облегчение и радость на ее лице.

— Самое время, — холодно говорит она, слегка поглаживая пальцами голову Сяньи, обернутую вокруг ее запястья. Змея внимательно и со знанием дела наблюдает за ним, высунув и втянув раздвоенный язык. — Другие юноши твоего поколения уже нашли своих фамильяров, мне было интересно, когда ты решишь, кого именно хочешь приручить.

— Прошу прощения за то, что заставил так долго ждать, — говорит Цзян Чэн, склонив голову, хотя он знает, что юноши его поколения по крайней мере на год старше его, так что на самом деле он не так уж сильно отстает.

Юй Цзыюань всегда стремилась к тому, чтобы ее сын был лучшим, на что только способен, и преуспевал во всем, к чему стремился, и, хотя он понимает, что люди шепчутся о ней, когда уверены, что никто из ордена Цзян не может их услышать (а иногда и слышат, если люди особенно глупы), он знает лучше.

Она строгая, но хорошая мать и любит его.

— Итак, ты определился с тем, какого фамильяра тебе хотелось бы? — Спрашивает Цзян Фэнмянь, и Цзян Чэн кивает.

— И ты не хочешь рассказать, какого именно? — Спрашивает следом Юй Цзыюань, приподняв бровь.

— Я бы… Я бы предпочел убедиться, что смогу найти его, прежде чем скажу, — говорит Цзян Чэн, зная, что если бы он признался, за чем именно он будет охотиться, велик шанс, что ему просто не позволят уйти.

В конце концов, он не может просто сказать, что собирается охотиться за драконом.

— О? Неужели мой сын снова в себе сомневается? — Спрашивает Юй Цзыюань.

— Нет, А-нян. Я просто хочу убедиться в этом.

Она изучающе смотрит на него, и Цзян Чэн чувствует, как его щеки горят под ее пристальным взглядом.

Он задается вопросом, рассказала ли Цзян Яньли ей о предмете его поисков — действительно ли его мать знает, за чем он охотится.

Но даже если это и так, она ничего не говорит.

— Ты не можешь никого с собой взять, — предупреждает его Цзян Фэнмянь. — Уверен, что готов?

Технически это будет первая за всю его жизнь ночная охота в одиночку, о чем он до сих пор старался не думать слишком часто.

— Конечно, он готов, — фыркает Юй Цзыюань. — В конец концов, А-Чэн — наш сын.

Цзян Чэн видит, как Цзян Яньли скрывает свою улыбку за рукавом, и он смотрит на нее без всякого энтузиазма.

— Очень хорошо, — говорит Цзян Фэнмянь с теплой и довольной улыбкой на лице. — Я разрешаю.

---     

Цзян Чэн путешествует один.

Ему запрещено брать кого-либо с собой в это путешествие, правила требуют, чтобы он доказал, что способен самостоятельно изловить своего фамильяра — иначе как ему приручить и обучить его?

Это такое же испытание, как и то, что последует, как только животное окажется подле него.

В Илин, где слухов было больше всего, он отправился пешком, и поселился в гостинице у подножия горы. Оказавшись там, он начинает беседовать с местными жителями, собирая информацию о драконе, который предположительно обитает в этой местности.

Он получает разные ответы.

Некоторые говорят, что дракон — великое зло, что он тот, кто создал гору Луаньцзан в первую очередь для того, чтобы заманить ничего не подозревающих людей, чтобы пожрать их души и использовать их тела в качестве чудовищных марионеток для своих гнусных целей.

Некоторые говорят, что чудовище просто живет там и питается ядовитыми миазмами, которые наполняют воздух Луаньцзан; что он живет там из-за обилия темной энергии — и что он не создавал ее сам.

Цзян Чэн считает, что это более вероятно; все знают, что Вэни виноваты в состоянии горы Луаньцзан, используя это место в качестве свалки тел многочисленных невинных людей, которых они убили в своем стремлении к абсолютной власти.

Время от времени попадаются истории, в которых говорится, что дракон доброжелателен — или, по крайней мере, апатичен. Что он жил на Луаньцзан задолго до того, как гора стала тем, чем она стала, и что, когда Вэни (их постоянно упоминали или делали только намеки) начали использовать ее, он просто остался и адаптировался. Драконы стары, говорят они, и есть большая вероятность, что их войны даже не стоят его признания. Они говорят, что он был там задолго до них, и он будет там еще долго после того, как они умрут. Многие фермеры говорят, что иногда парочка из их скота пропадает без вести, но уже очень давно не поступало никаких сообщений о реальных нападениях драконов.

На самом деле так давно, что есть даже те, кто вообще не верит в его существование.

Цзян Чэн не может позволить себе внимать этим историям, даже тешить себя мыслью, что они могут быть правдой. Потому что он не может вернуться с пустыми руками, и он не может вернуться с чем-то меньшим, чем он намеревался найти.

Его гордость не позволит этого.

На третью ночь его пребывания в Илине, когда он сидит и ест, к нему подходит старик и садится на противоположный конец маленького столика. На нем поношенная одежда, а сбоку на лице виден крупный шрам. Он выглядит как человек, который многое познал и повидал в своей жизни гораздо больше, чем сам Цзян Чэн. Он кажется усталым; он смотрит утомленно, и меч свисает с его пояса.

Возможно, бродячий заклинатель.

— Цзян-гунцзы*, я полагаю? — Спрашивает он хриплым голосом.

[*п.п.: «гунцзы» — «молодой господин»]

Цзян Чэн кивает.

— Чем могу помочь?

— Я слышал, что вы ищете Лаоцзу*, — говорит он, и то, как он произносит «лаоцзу», заставляет Цзян Чэна выпрямиться.

[*п.п.: «Лаоцзу», т.е. «Старейшина»]

Он произносит это как титул, достойный как уважения, так и страха.

— Лаоцзу?

— Илин Лаоцзу. Знаете, так его когда-то называли. Прежде чем забыли, — говорит мужчина. — Вы ищите его. Зачем?

— Дракона?

— Да.

— Я не знал, что у него есть имя, — говорит Цзян Чэн. — Но да, я пытаюсь его найти.

— Зачем?

— Не понимаю, почему я должен оправдываться перед кем-то, кто даже не затруднил себя представиться, хотя сидит перед будущим главой ордена, - говорит Цзян Чэн, поднимая свое вино и делая глоток, глядя на мужчину поверх края чашки.

Старик смущенно смеется и кланяется с того места, где сидит.

— Этот скромный человек извиняется за свою грубость, — говорит он. — Вы можете называть меня Ли Цян.

— Ли-цянбэй, — произносит Цзян Чэн.

[*п.п.: «цянбэй» — вежливое обращение к старшему, к которому не имеешь родственных связей]

— Если вы ищете Лаоцзу, то этот человек может вам помочь, — говорит Ли Цян.

— Как? — Недоверчиво спрашивает Цзян Чэн. — Все, что кто-либо здесь может мне предложить — это древние истории и слухи, так чем же отличается ваша информация?

Ли Цян смеется.

— Жители Илина — простые люди, и они не лезут не в свое дело. Живя там, где живут, так близко к горе Луаньцзан, они не могут позволить себе ничего другого.

— И вы отличаетесь от них?

— Отец этого заклинателя, — отвечает Ли Цян. — Когда отец был молод, он встретил дракона.

Цзян Чэн наклоняется вперед, его интерес разгорелся.

— О?

— Он охотился ночью возле горы Луаньцзан, и Лаоцзу спас его от толпы лютых мертвецов. Без его помощи мой отец умер бы, а я бы никогда не родился. После этого мой отец сделал своей жизненной миссией узнать как можно больше о драконе, чтобы однажды поблагодарить его за то, что он сделал. Когда он умер, я взял на себя эту миссию, — у Ли Цяна мягкая улыбка на лице, когда он говорит о своем отце, отчего он кажется на много лет моложе. — Жизнь бродячего заклинателя намного сложнее, чем жизнь заклинателя в благородном ордене, как я уверен, знает гунцзы. Я часто охочусь по ночам в окрестностях Илина, и иногда видел его следы

— Покажи мне, — требует Цзян Чэн, и Ли Цян снова смеется.

— Вряд ли безопасно искать дракона в темноте, Цзян-гунцзы, и этот не посмеет поставить наследника Секты Цзян в такое опасное положение. Но, — добавляет он, когда Цзян Чэн открывает рот, чтобы возразить. — Я могу показать вам утром, если гунцзы интересно.

— Я был бы признателен, — честно отвечает Цзян Чэн, внутренне испытывая облегчение. Он боялся, что вообще ничего не найдет, а если и найдет что-то, то, конечно, не так скоро.

Такая зацепка — явно дар божий.

— Отлично, — говорит Ли Цян. — У меня есть небольшой дом на окраине города, если вы пойдете по тропинке из города в сторону горы, то не сможете его пропустить. Не мог бы Цзян-гунцзы встретиться с этим человеком на улице вскоре после восхода солнца?

Цзян Чэн кивает.

— Вы будете вознаграждены за помощь, — говорит Цзян Чэн, но Ли Цян качает головой.

— Этот не требует ничего подобного. Я просто рад помочь и знать, что даже за пределами этого маленького города эти истории помнят, — говорит он, улыбаясь.

Цзян Чэн чувствует себя немного виноватым, очевидно, что этот человек в какой-то степени почитает дракона, и намерения Цзян Чэна по отношению к нему не совсем бескорыстны или чисты.

Ли Цян встает и кланяется Цзян Чэну.

— Если все улажено, то этот уйдет первым, — говорит он. — Увидимся утром.

После того, как он уходит, владелица гостиницы подходит к Цзян Чэну.

— Чего хотел старик Ли? — Спрашивает она и выглядит растерянной. — Извиняюсь за назойливость, Цзян-гунцзы, просто он известен тем, что рассказывает всякие истории.

— Разве ему нельзя доверять? — Спрашивает Цзян Чэн, но женщина качает головой.

— Ничего подобного, нет. Он хороший человек, и он многое делает для того, чтобы этот город был в безопасности. Многие из нас обязаны ему жизнью, и я бы не осмелилась плохо отзываться о нем, — говорит она. — Но он... не всегда ставит собственную безопасность на первое место в списке приоритетов, как я уверена, вы можете видеть по его шраму. Последний заклинатель, который ушел с ним, вернулся калекой, и мне бы не хотелось, чтобы то же самое случилось с Цзян-гунцзы. Не то чтобы я говорила, что ты слаб, конечно! — Добавляет она, извиняющимся жестом взмахивая руками. — Просто… будьте осторожны, Цзян-гунцзы. Многие из тех, кто подходит слишком близко к горе Луаньцзан, не возвращаются, а те, кто возвращаются, очень редко остаются такими же, какими были до того, как ушли туда.

---

На следующее утро Цзян Чэн встречает Ли Цяна в его маленьком домике; его легко найти, и он явно изрядно потрепан и обшарпан. Он невелик, в отличие от той роскоши, к которой привык Цзян Чэн, впрочем, Ли Цян улыбается, когда видит, как Цзян Чэн поднимается по тропинке.

— Доброе утро, Цзян-гунцзы, — говорит он, кланяясь.

— Доброе утро, — кланяется Цзян Чэн в ответ. — Так, куда мы направляемся?

— На гору Луаньцзан, — отвечает Ли Цян, — последнее место, где я видел его следы. Надеюсь, это послужит полезной отправной точкой для Цзян-гунцзы.

Цзян Чэн кивает.

— Лес здесь слишком густой, чтобы лететь верхом на мечах или ехать лошадях, поэтому я думаю, что мы пойдем пешком. Надеюсь, Цзян-гунцзы не против?

— Это не будет проблемой, — заверяет Цзян Чэн. — Это... безопасно? Отправиться на Луаньцзан?

Ли Цян пожимает плечами, жестом приглашая Цзян Чэна следовать за ним, как только начинает идти.

— Не для обычного человека, — отвечает он. — Гора переполнена темной энергией, и без золотого ядра она легко поглотила бы обычного человека. Но мы заклинатели, и наши ядра служат какой-никакой, но гарантией защиты.

Они идут в тишине около половины шичэня, Цзян Чэн следует за Ли Цяном через густой лес. Он предстает пышным и зеленым, здоровым лесом, наполненным звуками птиц и мелких животных, шныряющих в зарослях, но чем ближе они подходят к горе Луаньцзан, тем больше он меняется. Деревья становятся тонкими и хлипкими, с них свисают лианы-паразиты и мох вместо здоровых листьев, а голые ветви тянутся к небу, подобно рукам скелета.

И тут нет никаких животных.

Ни звука жизни.

Когда Цзян Чэн спрашивает Ли Цяна об этом, тот просто печально качает головой.

— Здесь ничто не может жить, даже животные. Те, кто пытается, заболевают и слабеют, и долго не протягивают. Темная энергия высасывает жизнь из всего, что пытается здесь вырасти, — говорит он. — Когда-то это был бы пышный и красивый лес, но это было очень давно.

— Тогда как же дракон живет здесь? — С любопытством спрашивает Цзян Чэн.

— Мне жаль, но у этого нет определенного ответа на ваш вопрос. Возможно, энергия заботит его не так сильно, как нас, и я видел свидетельства того, что в окрестных нормальных лесах охотится нечто крупное.

Наступает тишина, и, в конце концов, мертвый лес сменяется голой землей и выступающими скалами. Даже со своим золотым ядром Цзян Чэн может чувствовать темную энергию, которая клубится в воздухе и просачивается в землю. Это кажется неправильным, ничего подобного он никогда не чувствовал — тяжелое и гнетущее.

— Все хорошо, Цзян-гунцзы? — Спрашивает Ли Цян. — Я знаю, что темная энергия далека от чего-то приятного.

— Я в порядке.

Они останавливаются, когда достигают большого выступа скалы, торчащего из самой горы. У ее основания Цзян Чэн может видеть пещеру, хотя с того места, где он находится, он не может видеть, насколько она глубока. Однако то, что он может видеть — это длинные щели в окружающих камнях и земле, словно что-то с большими когтями ударило по ним.

— Здесь больше отметин, чем в прошлый раз, — размышляет Ли Цян, и Цзян Чэн поворачивается к нему.

— Это сделал дракон? — Спрашивает он, и Ли Цян кивает.

— В округе есть несколько подобных мест, но я заметил, что на этом больше отметин. Я не уверен, живет ли он в пещере, но думаю, что он часто сюда приходит.

— Но вы никогда его не видели?

— Нет, — отвечает Ли Цян, качая головой. — Но на самом деле, я не уверен, что у меня есть подобное желание. Я хочу узнать о нем больше, это правда, но я всего лишь скромный бродячий заклинатель. Этот человек недостоин.

Цзян Чэн тоже не уверен, что достоин этого, однако наступили отчаянные времена, что требуют отчаянных решений.

— Это все, что я могу для вас сделать, — говорит Ли Цян. — Но это место не хуже любого другого подходит для начала.

— Спасибо, — искренне говорит Цзян Чэн, кланяясь. — Этот человек ценит вашу помощь.

— Я надеюсь, вы найдете то, что ищете, Цзян-гунцзы, — отвечает Ли Цян, возвращая поклон. — Этот уйдет первым.

Цзян Чэн наблюдает, как фигура Ли Цяна исчезает из виду, а затем вздыхает.

— Хорошо, — говорит он самому себе. — И что теперь?

Он знает, что родители не ждут его возвращения, по крайней мере неделю, поэтому у него есть время убедиться, что он в нужном месте, убедиться, что у него есть четкий план. Однако он уже приступил к этому некому подобию плана, и это, вероятно, будет лучшей зацепкой, которую ему удастся заполучить.

Значит, нет более подходящего времени, чем нынешнее, верно?

Осторожно, положив руку на рукоять меча, он приближается ко входу в пещеру.

Тишина и тьма встречают его, бесконечные и всепоглощающие.

Он делает несколько шагов в пещеру, медленно и нерешительно, прижимаясь спиной к стене, обращая внимание на следы когтей, которые усеивают стены и пол. Сухие листья и грязь усеивают камень у его ног, но большая часть мусора была сметена по сторонам пещеры, и, оглядываясь назад, он понимает, что, хотя многие следы когтей направлены наружу, как будто их создатель появился изнутри, самое последнее нарушение в мусоре у его ног происходит снаружи.

А это значит, что дракон действительно может быть внутри.

С колотящимся сердцем он медленно пятится из пещеры, задерживая дыхание, пока тоскливый солнечный свет снова не коснется его кожи.

Затем, с трясущимися руками, он начинает свои приготовления.

Из своего мешочка Цянькунь он достает дюжину Сетей Божественного плетения, которые ему удалось найти в магазине Юньмэна (это все, что они смогли выделить для одного ученика и, если бы он был кем-то другим, сетей было бы гораздо меньше), и начинает размещать их снаружи входа в пещеру. Он развешивает их на деревьях по обе стороны от входа, эффективно блокируя его, и накрывает те, что лежат на земле, сухими листьями.

Когда (если) дракон появится, он попадет прямо в ловушку.

Он надеется, сети окажутся достаточно прочными, чтобы удержать его, пока Цзян Чэн будет проводить ритуал привязывания, потому что он практически абсолютно уверен, что если дракон вырвется на свободу до того, как его привяжут, он убьет Цзян Чэна.

Он имел бы на это полное право.

Убедившись, что он готов настолько, насколько это возможно, Цзян Чэн взбирается на дерево и садится на одну из более прочных ветвей, прислонившись к стволу. Это не такое хорошее укрытие, как ему хотелось бы — укрытие было бы гораздо больше, если бы это место не было таким мертвым, — но у него есть полный обзор пещеры, и если дракон не посмотрит вверх в ту минуту, когда выйдет, его не сразу заметят.

Затем, положив Саньду на колени и взяв его за рукоять, Цзян Чэн принялся ждать.

---

Закат наступает и проходит без особых признаков жизни в пещере, и темнота опускается с жуткой тишиной. Цзян Чэн привык к постоянному шуму, будь то болтовня учеников и владельцев прилавков или звуки различных животных, которые живут на озере и вокруг него, и тишина, мягко говоря, тревожит.

Это намного хуже, чем днем, и он остается наедине со звуком своего сердцебиения и дыхания.

Он понятия не имеет, сколько времени прошло — достаточно долго, чтобы его ноги затекли, а спину начало сводить судорогой от слишком долгого сидения на одном месте, — когда наконец что-то в пещере зашевелилось.

Сначала его насторожил шум, настолько тут тихо, что нетрудно не заметить хруст сухих листьев под ногами, а затем, наконец, он видит движение внутри пещеры — что-то еще более темное, чем темнота вокруг нее. Цзян Чэн не осмелился развести огонь, чтобы не выдать себя, и его глаза довольно хорошо приспособились к полумраку, и он с трудом различает силуэт чего-то большого.

Все, что следует за этим, происходит слишком быстро, чтобы можно было уследить.

Силуэт на фоне теней, затем сверкание когтей и зубов в лунном свете, и звуки срабатывающих ловушек, за которыми последовало золото сетей, запирающих на месте.

Существо воет, животный рев гнева и паники, и Цзян Чэн видит, как оно бьется в сетях.

Оно замирает, когда Цзян Чэн спрыгивает с дерева, и Цзян Чэн чувствует на себе его пристальный взгляд — почти обжигающий своим напряжением, хотя он и не может его видеть.

Он достает из рукава огненный талисман и активирует его вместе с несколькими, которые он разместил поблизости, и внезапно он видит все.

Его первая мысль — «огромный», затем следует «прекрасный».

Устремленные на него глаза, наполненные праведной яростью, ярко-алые и практически светящиеся изнутри, зрачки узкие, как у кошек, которые скрываются возле пристани Лотоса. Он почти теряется в этих глазах, которые медленно переходят от чистого гнева к чему-то более... любопытному, но затем существо — дракон, потому что это он, Илин Лаоцзу, иначе и быть не могло — движется, и взгляд Цзян Чэна следует за этим движением.

Илин Лаоцзу длинный, хотя Цзян Чэн не может точно определить, на сколько. Его тело извивается и сворачивается, чешуя настолько черная, что, кажется, поглощает окружающий свет, а лохматая черная грива спускается по спине от головы до кончика хвоста. Цзян Чэн может насчитать четыре лапы, на каждой лапе когти размером с его ладонь, и достаточно острые, чтобы разорвать его пополам – разве что эти острые зубы не разорвали его на части первыми.

Изящные рога возвышаются над его лбом, и прежде чем Цзян Чэн осознает, что он делает, он протягивает руку, чтобы коснуться их — только чтобы остановиться, когда дракон с шипением отступает, замирая на месте, и Цзян Чэн ругает себя за то, что он идиот.

Да, дотронься до него после того, как связал, когда он не сможет убить тебя за подобное, костерит он себя.

Отдернув руку, Цзян Чэн выпрямляется и кланяется.

— Этого зовут Цзян Чэн, наследник ордена Юньмэн Цзян, — представился он, и подняв голову, увидел, что дракон следит за ним, склонив голову набок.

Даже запутавшись в золотых сетях, он выглядит устрашающе и величественно, и Цзян Чэна на мгновение охватывает паника, он задается вопросом, действительно ли это было верным решением.

В глазах дракона присутствует явный интеллект, человеческий интеллект, и ему кажется неправильным собираться подчинить его своей воле.

Но у Цзян Чэна нет выбора.

Этот дракон может быть единственной возможностью для Пристани Лотоса и ордена Юньмэн Цзян пережить грядущую войну.

Сделав глубокий вдох, он рисует в воздухе печать связывания, наполняя ее своей ци и посылая ее к дракону. Он сосредотачивает всю свою силу на печати, делая ее настолько мощной, насколько это возможно, и когда она касается дракона, возникает вспышка фиолетового света.

Дракон с ревом отступает назад, сети трещат, когда их натягивают до предела, и на мгновение Цзян Чэн пугается, что дракон вырвется на свободу и все это будет напрасно.

Но сеть держится, и он слышит звук чего-то тяжелого, падающего на землю.

Когда пыль рассеивается и остается только сияние огненных талисманов, дракон меняется. Он... меньше, Цзян Чэн уверен в этом, и там, где его лоб был полностью обнажен, теперь сияет фиолетовый лотос.

Его символ.

Ритуал сработал.

Илин Лаоцзу принадлежит ему.

— Прости, — шепчет Цзян Чэн, и дракон кидает на него обвиняющий взгляд, как бы спрашивая, что ты со мной сделал? — Мне нужна твоя помощь, и это единственный способ.

Дракон фыркает, едва ли не с недоверием, и Цзян Чэн видит, как его хвост сердито дергается за спиной.

— Война приближается к моему ордену, — объясняет он. — Мне нужен был фамильяр, достаточно сильный, чтобы защитить мой дом.

Дракон ничего не отвечает.

Цзян Чэн задается вопросом, может ли он вообще говорить.

Вздохнув, он делает шаг вперед, притягивая Саньду — однако останавливается, когда дракон отступает, на мгновение страх мелькает в его глазах.

— Я просто хочу разрезать сети, — говорит он. — Я не собираюсь причинять тебе боль.

Илин Лаоцзу не выглядит так, словно верит ему, не то, чтобы Цзян Чэн винил его, но он не двигается, когда Цзян Чэн начинает резать сети — морщась от ущерба и молча извиняясь перед человеком, которому придется попытаться исправить это, надеясь, что это вообще можно исправить.

Сети спадают одна за другой, пока Илин Лаоцзу не освободится, но даже освобожденный дракон остается неподвижным, осторожно наблюдая за Цзян Чэном. Он с почти вопросительным видом наклоняет голову, как бы спрашивая, что дальше?

Похоже, он не собирается нападать — хотя связывающее заклинание не позволяет ему сделать это, — Цзян Чэн остается настороже. В конце концов, это дракон. Одно из самых могущественных существ на свете. Сильнее, чем волк Не Минцзюэ, или белый леопард, который, если верить слухам, принадлежит младшему наследнику ордена Лань.

Он надеется, что дракон так же сильнее, чем зверь Вэнь Жоханя.

— У тебя есть имя? — Спрашивает Цзян Чэн. — Жители Илина называют тебя Илин Лаоцзу, но есть ли какое-нибудь имя, которым бы ты хотел, чтобы тебя называли?

Дракон молчит, неподвижно наблюдая.

Цзян Чэн вздыхает.

— Тогда этот будет продолжать использовать титул, дарованный тебе.

На это дракон фыркает, словно смеясь, но почему? Неужели он что-то не то сказал?

— Я должен немедленно отвести тебя обратно в мой орден, — говорит он. — Ты согласен сотрудничать?

На мгновение Илин Лаоцзу выглядит так, словно он всерьез рассматривает возможность отказаться от сотрудничества, затем он вздыхает, теплый воздух щекочет лицо Цзян Чэна, и кивает.

— Хотя я не уверен, как собираюсь привести целого дракона на Пристань Лотоса, — задумчиво говорит Цзян Чэн, обращаясь скорее к самому себе. — Ты не очень-то подходишь для путешествий.

Илин Лаоцзу выглядит едва ли не оскорбленным этим, хотя Цзян Чэн не уверен, как он может это заметить — он просто может. Он напоминает Цзян Чэну кота, впрочем, то, как он молча осуждает его, очень по- кошачьи, что полностью противоречит всему опыту общения Цзян Чэна с собаками.

Он едва знает основы кошачьего поведения — на этом специализируется его сестра, а не он.

— Когда я... — Цзян Чэн на мгновение колеблется, прежде чем продолжить, — когда я произнес заклинание, ты стал меньше, верно? Клянусь, раньше ты был крупнее.

Илин Лаоцзу оглядывает себя, и у него... раздраженное выражение морды, когда он поворачивается к Цзян Чэну, кивая.

— Насколько меньше ты можешь стать? Сможешь стать достаточно небольшим, чтобы полететь со мной?

Все, что он получает — это тишина, и Цзян Чэн стискивает зубы.

— Знаешь, я мог бы заставить тебя, — говорит он. — Связывающее заклинание дает мне контроль над тобой.

Оскаленные зубы острее его меча, низкое рычание, исходящее из глубин драконьего горла, практически бросает ему вызов выполнить свою угрозу.

Не то чтобы Цзян Чэн хотел его заставлять, но у него не так много вариантов. Он должен отвести Илин Лаоцзу на Пристань Лотоса так, чтобы никто не увидел — если Вэнь Жохань пронюхает, что орден Цзян заполучил дракона, он воспримет это как объявление войны, и они не переживут нападения.

— Пожалуйста, — мягко произносит Цзян Чэн, и когда Илин Лаоцзу не выказывает никаких признаков того, что успокаивается или расслабляется, он вздыхает и садится на землю перед ним, положив меч на колени. — Ты знаешь о заклинателе по имени Вэнь Жохань? — Спрашивает он.

То, как насмешливо фыркает дракон, говорит Цзян Чэну, что он действительно знает о нем и что именно он думает об этом человеке.

— Он тиран, и угрожает войной другим орденам заклинателей, включая мой собственный. Если начнется война, как ты думаешь, пощадят ли твой дом? Есть ли в этом месте хоть один уголок, который сможет избежать гнева Вэнь Жоханя? Помоги мне, и мы сможем уберечь оба наших дома, — умоляет Цзян Чэн. — И после... после войны я найду способ отменить привязку.

Он понятия не имеет, возможно ли такое, это никогда не пытались сделать раньше, но он готов попробовать, если это потребуется. Он знает, что, когда он дрессировал своих собак, ему нужно было быть добрым, но непреклонным, но дракон не похож на его собак. Илин Лаоцзу — зверь, да, но он умен, и Цзян Чэн не хочет, чтобы ему приходилось подавлять свою собственную волю. Это не то, как формируются прочные связи, это не то, как формируется доверие, и если он не может заставить своего выбранного зверя доверять ему, он уже потерпел неудачу.

Поэтому в итоге, когда его дом, наконец, будет в безопасности, он отпустит дракона, если это вообще возможно.

— Клянусь, — добавляет он, надеясь, что дракон осознает его искренность.

Илин Лаоцзу бросает на него оценивающий взгляд, после чего вздыхает. Затем, пока Цзян Чэн наблюдает, он начинает уменьшаться, его тело становится все меньше и меньше, пока он не становится немного меньше собак Цзян Чэна. Медленно Илин Лаоцзу ползет к нему, в его глазах ясно читается настороженность, пока он не оказывается достаточно близко, чтобы можно было стукнуться носом о колени Цзян Чэна.

Он смотрит на Цзян Чэна, и хотя в этой форме он едва достигает двух футов в длину, Цзян Чэн не питает иллюзий, словно он больше не опасен. Его красные глаза яркие и настороженные, и взгляд говорит ему, что если ты предашь меня, то не переживешь этого.

Цзян Чэн верит — связаны они или нет, но если он нарушит слово, данное этому дракону, Илин Лаоцзу убьет его.

Не зная, как дальше действовать, Цзян Чэн возвращается к своему опыту общения с собаками — когда нужно проявить доверие и посмотреть, ответят ли тебе тем же.

Медленно, осторожно он протягивает руку ладонью вверх и выпрямляет пальцы. Илин Лаоцзу будет слишком легко укусить его вот так — даже в маленькой форме, Цзян Чэн может сказать, что у него очень острые зубы, — и он знает, что дракон это понимает.

Он только надеется, что для дракона это означает то же самое, что и для собаки.

Затем, не сводя глаз с лица Цзян Чэна, Илин Лаоцзу делает шаг вперед и мягко кладет подбородок на ладонь Цзян Чэна.

---

Вэй Усянь не знает, что делать с этим человеком.

Он пришел в дом Вэй Усяня, поймал его в эти дурацкие Сети Божественного плетения, которые так любят заклинатели, а затем имел наглость привязать его знакомым заклинанием.

Поначалу он был в ярости.

Цзян Чэн из ордена Юньмэн Цзян — и об этом ордене Вэй Усянь не слышал уже очень долго — далеко не первый человек, который отважился пойти на гору Луаньцзан в поисках этого Лаоцзу, но он первый, кто добился успеха.

И это действительно вызывает у него определенную степень уважения и восхищения.

Очень небольшую степень.

Поэтому он не убивает этого человека, хотя и имел на это полное право. Этот Цзян Чэн возится с силой, намного превосходящей возможности человека-культиватора, и никто не удивится, если это ударит его в лицо и убьет.

Черт возьми, этого и следовало ожидать.

И все же Вэй Усянь испытывает любопытство.

Потому что Вэй Усянь ожидал, что любой, достаточно сильный, чтобы привязать к себе дракона, будет хвастаться своей мощью, тем, как им удалось победить такое древнее и могущественное существо. Он ожидал бы боли, жестокости и насмешек.

Цзян Чэн извинился.

Война приближается к моему дому, и мне нужен был фамильяр, достаточно сильный, чтобы защитить его.

Вэй Усянь не настолько отстранен от происходящего в мире — в отличие от остальных своих сородичей, которые довольствуются тем, что прячутся в своих владениях и притворяются, что мир людей для них не имеет значения, — чтобы не знать, кто такой Вэнь Жохань, и ему прекрасно известно о войне, которой он угрожает.

Вэнь Жохань уже давно использует гору Луаньцзан  в качестве свалки жертв своих болезненных экспериментов и наказаний, и большая часть темной энергии, которая просачивается в дом Вэй Усяня, — это остатки обиды всех этих бедных потерянных душ.

То, что они служат для того, чтобы сделать Вэй Усяня более могущественным, не означает, что ему не больно за них.

Человеку требуется огромное высокомерие, чтобы провозгласить уровень власти и авторитета, на который претендовал Вэнь Жохань, совершать подобные издевательства, зная, что никто не может его остановить.

Есть несколько вещей, которые Вэй Усянь терпеть не может меньше, чем высокомерных ублюдков.

Он наблюдает за Цзян Чэном, не нападая, ему любопытно посмотреть, что будет дальше, и он едва сдерживается, чтобы не отшатнуться от удивления, когда человек обещает, что если Вэй Усянь поможет ему, то он найдет способ разрушить связывающее заклинание.

Вэй Усянь знает, что такого способа не существует — если, конечно, человек не умрет, — но одного факта, что Цзян Чэн добровольно дает клятву попытаться, достаточно, чтобы потрясти его до глубины души.

Любопытно.

Итак, больше из любопытства, чем из-за чего-либо другого, Вэй Усянь уступает воле своего нового «хозяина» и позволяет своей форме уменьшиться. Делать себя больше и меньше — это детская игра, очень похожая для него на разговоры и перевоплощение, не то чтобы он намеревался информировать Цзян Чэна об этих вещах, и хотя это немного наносит ущерб его гордости, он принимает жест доброй воли Цзян Чэна и кладет голову на руку человека.

Он поможет этому человеку в его планах, и ему не придется использовать власть, лежащую в основе связывающего заклинания, чтобы заставить Вэй Усяня выполнять его приказы, какими бы они ни были.

Однако это не значит, что он обязан облегчить его задачу.

В конце концов, Вэй Усянь не был бы Вэй Усянем, если бы он не причинит немного проблем этому человеку, у которого хватило наглости завладеть драконом.

---

Несмотря на то, что Цзян Чэн не слишком любит летать в темноте, он встает на свой меч сразу после того, как ему удается убедить Илин Лаоцзу забраться ему на плечо на время полета.

Он выглядел едва ли не оскорбленным, когда Цзян Чэн предложил это, но после того, как объяснил, что дракон в небе вряд ли был бы незаметен, а им нужно было быть незаметными, он неохотно послушался — вскарабкался на спину Цзян Чэна, чтобы взгромоздиться ему на плечо, словно недовольный кот.

Полет в Юньмэн занимает остаток ночи, и солнце поднимается над Пристанью Лотоса и ее многочисленными озерами, когда они снижаются за главными воротами, пролетая над водой, освещенной утренним светом. Цзян Чэн видит, как другие ученики секты Цзян проводят утреннюю тренировку, их тени танцуют на земле, и он слышит резкий голос своей матери, выкрикивающей команды и поправки.

Когда он приземляется, соскакивая с меча, стражники, ожидающие у ворот, поднимаются, торопливо кланяясь.

— Цзян-гунцзы, вы рано вернулись, — говорит один из них. — Это была удачная охота?

Цзян Чэн кивает.

— Очень, — говорит он, и ощущает теплое дыхание на своей шее от того места, где Илин Лаоцзу прятался под одеждой и волосами Цзян Чэна. — Где мой отец?

— Цзян-цзунчжу* в своем кабинете, вы желаете, чтобы мы сообщили ему о вашем прибытии?

[*п.п.: «цзунчжу» буквально означает «глава»]

— Не нужно, — говорит Цзян Чэн, качая головой. — Я пойду и найду его. Однако не могли бы вы сказать моей матери и попросить ее встретиться с нами в кабинете моего отца?

— Конечно, Цзян-гунцзы, — кланяется один из охранников, прежде чем убежать в направлении тренировочной площадки.

Как бы Цзян Чэну ни хотелось принять ванну, переодеться в чистую одежду и что-нибудь поесть, он знает, что его мать убьет его, если он вернется и сразу же не покажет ей и отцу свой результат, поэтому он направляется в кабинет Цзян Фэнмяня и надеется, что у его отца все еще есть тайник с лотосовыми пирожными.

Ему пришлось слегка волочить ноги — несколько мешало чириканье дракона, прячущегося в его волосах, с любопытством высовывающего морду, — потому что к тому времени, когда он добрался до кабинета, его мать уже была там и ждала, Сянья обняла ее за плечи так, что это до жути напоминало Илин Лаоцзу. Птица его отца, Пяо И, стоит позади своего хозяина, изящно чистя перья на крыльях.

— А-Чэн, — приветствует его Юй Цзыюань, когда он кланяется обоим своим родителям. — Проходи, садись. Я полагаю, ты добился успеха в своей охоте?

Цзян Фэнмянь мягко смеется и кладет руку на плечо своей жены.

— А-Чэн только что вернулся, может быть, позволишь ему выпить чашку чая и перекусить, прежде чем начнешь его допрашивать? — Поддразнивает он, и сердце Цзян Чэна радостно трепещет, когда он видит тарелку со сладостями, помещенную на стол с чайником и чашками.

Юй Цзыюань снисходительно закатывает глаза, прежде чем налить Цзян Чэну чашку и протянуть ему. Он с благодарностью опускается на колени и принимает чашку, отпивая сладкий чай.

— Ну так? — Спрашивает Юй Цзыюань, выжидающе приподняв бровь.

Цзян Чэн кивает.

— Этот добился успеха, — подтверждает он, и Цзян Фэнмянь сияет, в то время как его жена придает своему лицу похожее выражение — не такое очевидное, конечно, но она не скрывает своей гордости.

— Итак, что ты поймал? — С любопытством спрашивает Цзян Фэнмянь. — Ты отправился в такой спешке и не сказал нам.

Цзян Чэн делает глубокий вдох, прежде чем дважды постучать пальцами по бедру — жест, который он показал Илин Лаоцзу, когда придет время раскрыть себя, отчаянно надеясь, что дракон согласится и подчинится.

Ему нужно было подождать всего мгновение, прежде чем он почувствовал, как Илин Лаоцзу спрыгнул с его плеч, все четыре лапы грациозно ударились о землю, звуча намного громче, чем следовало бы. Цзян Чэн чувствует, как длинное тело обвивается вокруг него, прижимается к его спине, и он смотрит вниз, когда чувствует, как голова Илин Лаоцзу толкает его. Красные глаза пристально смотрят на него, прежде чем переключиться на родителей Цзян Чэна.

У обоих на лицах одинаковые выражения благоговения и шока.

— А-Чэн! — Ахает Цзян Фэнмянь.

— Дракон, – говорит Юй Цзыюань гораздо спокойнее и задумчиво — практически гордо. — Ты поймал дракона.

— Да, А-нян, — отвечает Цзян Чэн.

Взгляд Юй Цзыюань прикован к Илин Лаоцзу, на ее лице медленно проступает улыбка.

— Молодец, А-Чэн, — говорит она, и Цзян Чэн не может сдержать ни ответной улыбки, ни тепла, которое поднимается в его груди от похвалы. — Я горжусь тобой. Ты хорошо потрудился для своего ордена.

— Спасибо, А-нян.

— А теперь скажи нам, где ты нашел такого зверя? — Спрашивает Юй Цзыюань, и Илин Лаоцзу скалит зубы при слове «зверь», однако он не делает ничего, кроме как показывает свое недовольство позой, за что Цзян Чэн благодарен.

— Я думал, драконы давно вымерли, — задумчиво произносит Цзян Фэнмянь.

Илин Лаоцзу фыркает на это, словно говоря, что я явно не вымер, спасибо.

— Гора Луаньцзан, — признается Цзян Чэн, наклоняя голову в ответ на два недовольных взгляда, обращенных на него.

— Гора Луаньцзан является территорией Вэней, Цзян Чэн, — неодобрительно говорит Юй Цзыюань, и Цзян Чэн понимает, что у него проблемы, раз А-нян обратилась к нему по полному имени.

— Мне очень жаль, А-нян, но это был мой единственный шанс. Все исследования, которые я провел, говорили, что там скрывался дракон, и когда я прибыл в Илин, абсолютно все жители подтвердили это.

— Знаешь, мне кажется, я помню эти истории, — говорит Цзян Фэнмянь. — Хотя, признаюсь, никогда не думал, что в них есть хоть доля правды.

— Честно говоря, я тоже не был уверен, — говорит Цзян Чэн, глядя на Илин Лаоцзу. Дракон стал больше, чем был, хотя и далеко не таким большим, каким, как знает Цзян Чэн, он может быть, его длинное извивающееся тело занимает большую часть комнаты позади него. Его хвост лениво подергивается, как у какого-то избалованного домашнего питомца, от создаваемого воздуха челка Цзян Чэна колышется. — Это стало достижением, но... — он вздыхает. — Мне нужно было что-то сильное.

— Ну, ты определенно нашел нечто сильное, — произносит Цзян Фэнмянь. — Сильное и прекрасное.

Илин Лаоцзу издает довольное фырканье в ответ на комплимент.

— Ты уверен, что сможешь приручить его? — Спрашивает Юй Цзыюань. — Дракон не похож ни на одно другое животное, он умен, и, конечно, ему не может понравиться такое расположение дел.

— У нас... есть соглашение, — нерешительно произносит Цзян Чэн, глядя на Илин Лаоцзу, надеясь на подтверждение. Красные глаза встречаются с его, и дракон чуть кивает. — Он мне поможет.

Юй Цзыюань мгновение наблюдает за драконом, прежде чем одобрительно кивнуть.

— Хорошо. Поскольку ты вернулся, остальная часть ордена захочет посмотреть, какого зверя ты выбрал. Если Вэни узнают, что у тебя есть дракон, то они сочтут это за объявление войны. Они и так были не в восторге, когда Не Минцзюэ выбрал волка, и я знаю, что они позволяют Лань Ванцзи оставить снежного барса только потому, что он не наследник своего ордена, — говорит она, рассеянно проводя пальцем по спине змеи. — Нам нужно будет убедиться, что это останется тайной внутри нашего ордена, пока мы не будем готовы.

— Мы можем сказать ученикам, что это дело является строжайшей тайной, — соглашается Цзян Фэнмянь. — На данный момент лучше всего, чтобы мы держали это в ордене. Через три месяца ты отправишься в Облачные Глубины, я позабочусь о том, чтобы Лань Цижень был поставлен в известность о ситуации до твоего прибытия. А до тех пор ты должен сосредоточиться на тренировках со своим драконом.

— Хорошо, А-ди, А-нян, — отвечает Цзян Чэн.

— Превосходно. А теперь, я уверена, твоя сестра с нетерпением ждет встречи с тобой, — говорит Юй Цзыюань с нежной улыбкой. — У нее есть глупый маленький котенок, пожалуйста, убедись, что Илин Лаоцзу не съест его. И, возможно, если он захочет, не могли бы вы вдвоем придумать менее приметное имя?

Цзян Чэн кивает и встает на ноги, кланяясь, в то время как Илин Лаоцзу уменьшается в размерах и карабкается вверх, чтобы взгромоздиться ему на плечи.

— И А-Чэн, — произносит Юй Цзыюань, когда Цзян Чэн собирается уходить. Он останавливается, слегка поворачиваясь, чтобы посмотреть на мать. — Мы гордимся тобой.

Тепло разливается в его груди от ее слов, и он кивает в знак признательности, прежде чем отправиться на поиски своей сестры.

Цзян Яньли ждала его на конце одного из пирсов, глядя на озеро с маленьким пятнышком черного цвета, свернувшимся калачиком в ее фиолетовых одеждах.

— Цзецзе! — Кричит он, и когда она поднимает глаза, то лицо начинает чуть ли не светиться, и она быстро встает на ноги.

— А-Чэн! — Радостно восклицает она, заключая его в теплые объятия. — Ты ушел, не сказав мне! Мне пришлось узнать от А-ди, что ты отправился на поиски своего фамильяра!

— Извини, — посмеивается Цзян Чэн, отстраняясь. Цзян Яньли берет его за руку и тянет к столу, за которым она сидела. Сяохэй сидит на углу стола — куда его пускали только в том случае, если поблизости не было их родителей, — и он издает вопросительное мяуканье, когда Цзян Чэн садится.

Цзян Чэн слышит ответное щебетание дракона на своем плече, и прежде чем Цзян Чэн успевает остановить его, Илин Лаоцзу спрыгивает с его плеча на стол — его тело становится меньше, чтобы не упасть.

— О А-Чэн, ты нашел его! — Восклицает Цзян Яньли, когда Илин Лаоцзу кружит вокруг Сяохэя, с любопытством принюхиваясь. На секунду Цзян Чэн беспокоится, что он может попытаться съесть его, но дракон фыркает и ложится, позволяя котенку, что был гораздо меньше его самого, забраться на него.

Это очаровательно, и Цзян Чэн задается вопросом, что он думает о собаках.

— Ага, — отвечает Цзян Чэн, наблюдая, как котенок пытается заботиться о своем новом друге, явно недоумевая, что на нем нет шерсти, но все равно продолжает. — Он нравится Сяохэю.

— Сяохэю нравятся все, это меня не удивляет, — говорит Цзян Яньли, прикрывая улыбку рукавом. — Ему даже нравятся твои собаки.

— Это потому, что у твоего котенка нет чувства самосохранения.

— Возможно, — соглашается она. — А теперь расскажи мне больше! Как ты его нашел, как его зовут?

Цзян Чэн объясняет, что произошло на горе Луаньцзан, когда Илин Лаоцзу, кажется, устает от выходок Сяохэя и встает, чтобы начать осмотр. Он спрыгивает со стола, обнюхивает все вокруг, пока не находит край пирса, а затем с видимым удовольствием ныряет прямо в воду. Цзян Чэн на мгновение впадает в панику, подпрыгивая, чтобы убедиться, что его дракон попросту не утонул, но когда он перегибается через борт, то видит Илин Лаоцзу, довольно плавающего в воде, высунув морду. Он снова стал больше — тем не менее намного меньше, чем был, но легко достигает величины взрослого мужчины — и кажется вполне счастливым.

— Драконы-существа водные, помнишь? — Напоминает ему об этом Цзян Яньли. — Гора Луаньцзан такая сухая и враждебная, интересно, сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз мог плавать?

— Верно, — бормочет Цзян Чэн — он забыл и чувствует себя немного глупо из-за этого.

— Тебе нужно будет придумать ему другое имя, — говорит Цзян Яньли. — Называя его по титулу, ты привлекаешь слишком много внимания к тому, откуда ты его взял, и последнее, что тебе нужно, это чтобы кто-то сопоставил все точки и рассказал Вэням.

Цзян Чэн вздыхает.

— А-нян сказала то же самое. Просто... как-то нехорошо выбирать ему имя. Я все равно не знаю, что выбрать. Ты всегда твердишь о том, как ужасно я называю домашних животных.

— Это правда, — задумчиво произносит Цзян Яньли. — Возможно... Ну, он черный дракон, и ему, похоже, очень нравится вода. Как насчет «Хэйлун», в честь короля-дракона? — Она поворачивается ко все еще плавающему дракону: — Что думаешь?

Илин Лаоцзу карабкается по краю пирса, чтобы сесть рядом с ними, с задумчивым выражением на морде.

Затем он издает звук, который похож на смех, за исключением того, что звучит это очень странно, и кивает.

— Значит, Хэйлун, — произносит Цзян Чэн, словно пробуя имя на вкус. — Полагаю, это вполне подходит

— Говорит человек, который назвал своих собак «Жасмин», «Принцесса» и «Милашка», — поддразнивает его Цзян Яньли, и Илин Лаоцзу — Хэйлун — издает тот же лающий звук.

— Я думаю, что это совершенно хорошие имена, спасибо, — фыркает Цзян Чэн. — Мне было лет семь. Кроме того, ты назвала свою кошку «черная малышка», так что я думаю, что плохие имена у нас в крови.

— Возможно, — улыбается Цзян Яньли.

Они вдвоем пьют чай, Хэйлун и Сяохэй играют вместе, дракон стряхивает капли воды на котенка, чтобы тот ловил их, пока не подбегает ученик.

— Цзян-гунцзы, Цзян-гуньян*, Цзян-цзунчжу созвал собрание секты и просит вас присутствовать, — говорит он после того, как кланяется, и его брови поднимаются до линии роста волос, когда он видит Хэйлуна.

[*п.п.: «гуньян» — барышня — распространенное вежливое обращение к девушке]

По крайней мере, у него хватает ума не комментировать это.

— Мы сейчас придем, — отвечает Цзян Яньли, поднимаясь на ноги. Цзян Чэн жестом велит Хэйлуну снова забраться ему на плечо, на что дракон раздраженно фыркает, прежде чем подчиниться.

— Мы собираемся познакомить тебя с орденом, а это значит, что скоро тебе не придется прятаться, — говорит ему Цзян Чэн. Хэйлун издает счастливый звук прямо в шею Цзян Чэну, его дыхание теплое и щекочет кожу.

— И будем надеяться, что никто не поднимет бунт.

---

Бунт никто не устраивает, за что Цзян Чэн бесконечно благодарен. Его орден безмерно гордится им, их радостные возгласы громко разносятся по всей Пристани Лотоса, причем все, похоже, понимают серьезность ситуации — Юй Цзыюань очень ясно дает понять, что любой, кто упомянет, что Пристань Лотоса теперь является домом для дракона, столкнется с ужасными последствиями, и большая часть ордена, кажется, почти оскорблена тем, что она даже предположила возможность того, что они могут сделать подобное.

Впоследствии Хэйлуну больше не нужно будет прятаться, и начинаются тренировки.

Хотя это не совсем тренировка в его понимании.

Цзян Чэн провел свою жизнь, воспитывая и обучая собак, как для охоты, так и для защиты, и это так сильно отличается от работы с драконом.

Собаки умны и быстро учатся, но все равно они собаки. Животные. У них есть своя собственная воля, но она легко сменяется послушанием с вознаграждением и повторениями.

Они животные.

Хэйлун очень быстро дает понять, что он не просто животное, и Цзян Чэн слишком высоко ценит свою жизнь, чтобы говорить обратное, но это означает, что их «тренировка» является полной противоположностью тому, что Цзян Чэн делал раньше.

Во-первых, он тоже тренируется.

Их первые три занятия заставили его попытаться дрессировать дракона так же, как он дрессировал своих собак, но он быстро обнаружил, что это не сработает. Если бы он обдумал это, то послал бы письмо Не Минцзюэ или даже — если бы он действительно впал в отчаяние — Лань Ванцзи, спрашивая их, как они дрессировали крупных хищников.

В течение лета, которое он провел в Гусу, прямо перед тем, как отправиться на поиски Хэйлуна, он видел, как Лань Ванцзи тренируется со своим снежным барсом — зверем, столь же скрытым, как и Хэйлун, хотя это было меньше похоже на военное действие, так как Лань Ванцзи не был наследником ордена, — но Сясуэ совсем не похож на Хэйлуна. Лань Ванцзи научил ее реагировать на музыкальные сигналы, а Цзян Чэн никогда не был склонен к музыкальному воспитанию.

Он в растерянности; он не знает, как тренировать Хэйлуна, и он знает, что ему никто не обещает будущего.

Ему нужно найти способ, чтобы Хэйлун сражался вместе с ним, прежде чем у него закончится время. Хэйлун согласился помочь Цзян Чэну сражаться, но ни один из них, похоже, не знает, с чего начать. Дракон, кажется, обижается, когда Цзян Чэн пытается научить его таким командам, как «беги» и «рядом», поэтому он быстро отказывается от этого, но Хэйлун также, похоже, не реагирует на возможные вознаграждения — в основном потому, что Цзян Чэн никогда на самом деле не видел, как он ест, и не знает, что использовать, чтобы мотивировать то, что может проглотить его за один укус.

— Я нашел тебя, чтобы ты мог помочь мне защитить мой дом, когда начнется война, — объясняет Цзян Чэн Хэйлуну в четвертый раз, когда он выводит дракона на поляну у одной из рек, которые вытекают из многих озер, составляющих Юньмэн —им нужно дополнительное пространство, и отсутствие риска, что они причинят кому-либо вред, находясь так далеко от людей.

Хэйлун — теперь гораздо ближе по размеру к тому, каким он был, когда Цзян Чэн впервые увидел его, — медленно кивает.

— А это значит, что мне нужно знать, на что ты способен. Эта тренировка так же важна для меня, как и для тебя, и если мы не будем идеально организованы, люди умрут. Я не знаю, что я делаю, и я не знаю, как сделать так, чтобы это сработало. Мне нужно, чтобы ты работал со мной, Хэйлун.

Красные глаза смотрят на него какое-то время, после чего Хэйлун вздыхает.

Полагаю, ты прав, — раздается глубокий голос в голове Цзян Чэна, и он в шоке смотрит на Хэйлуна.

— Ты можешь говорить!? — Восклицает он, и смех заполняет его голову.

Смех Хэйлуна.

Я дракон, маленький заклинатель. Если бы я не мог говорить, то стал бы позором для всего своего народа, — фыркает Хэйлун.

— Но почему ты начал говорить со мной только сейчас? Зачем вообще мне это рассказывать?

Потому что ты прав. Хотя я не... впечатлен тем, как ты это сделал, требуется много храбрости, чтобы связать дракона. Храбрость, рожденная делом, за которое стоит бороться. Я видел твое отчаяние, Цзян Ваньинь из секты Юньмэн Цзян, так же как я знаю, с чем ты сражаешься. Вэнь Жохань — это настоящее бедствие, даже если остальные представители моего вида отказываются принять это.

— Остальные из твоего вида? Есть и другие драконы?

Конечно, есть, но больше я ничего не могу вам сказать. Существуют... правила. — Презрение наполняет голос Хэйлуна, и Цзян Чэн предполагает, что он не согласен с существованием этих правил.

— Я понимаю, — отвечает Цзян Чэн. Есть правила, которым он тоже должен следовать, хотя иногда ему не хочется этого делать.

Хорошо. Итак, ты сказал, что мы пришли сюда тренироваться, так что давай тренироваться. — Хэйлун оскаливает зубы и бросается на Цзян Чэна, которому едва удается вовремя поднять Саньду, чтобы эти зубы не смогли болезненно познакомиться с его лицом.

Цзян Чэн не может сдержать ухмылку, которая расползается по его губам, и он держит Саньду перед собой, готовясь к атаке.

— Хорошо, ты хочешь сразиться? Давай сразимся.

Зубы и когти встречаются со сталью, и двое сражаются, пока не начинают тяжело дышать, а руки Цзян Чэна не становятся слишком тяжелыми, чтобы поднять меч.

Неплохо для смертного, — говорит Хэйлун, облизывая одну из своих передних лап, словно кошка. Это почти забавно наблюдать; Хэйлун в несколько раз длиннее Цзян Чэна, но он так изящно ухаживает за собой.

— Неплохо для дракона, — фыркает в ответ Цзян Чэн, и Хэйлун обнажает зубы, хотя Цзян Чэн знает, что ему не угрожают. Он плюхается на землю рядом с Хэйлуном, ложится на спину и смотрит на чистое голубое небо. — Как ты думаешь, мы будем готовы? — Тихо спрашивает он, и Хэйлун приостанавливает свою чистку, чтобы посмотреть сверху вниз.

Не знаю, — говорит Хэйлун. — Ты опытный боец, Цзян Ваньинь, как и остальные члены твоего ордена, но…

— Но Вэнь Жохань находится на другом уровне, — вздыхает Цзян Чэн. — Ты смог бы победить его?

Хэйлун какое-то мгновение молчит, прежде чем ответить.

Возможно. Может быть, когда-то это было бы легко, но сейчас… Все меняется, Цзян Ваньинь. Сильные становятся слабыми, а слабые становятся сильными. Есть правила, которым я должен следовать, даже если не хочу этого.

Поподробнее о правилах.

— Итак, нам нужно продолжать тренироваться, — говорит Цзян Чэн, садясь. — Пойдем, мы достаточно долго отдыхали.

Хэйлун встает на лапы, зевая и потягиваясь всем своим длинным телом.

Какой ты жестокий, — жалуется он, но все равно приготавливается. — Как думаешь, сможешь победить меня на этот раз?

— Существует только один способ выяснить это, — ухмыляется Цзян Чэн и принимает боевую стойку.

Спарринг продолжается.

---

В ту ночь, когда Цзян Чэн лежит в постели, пытаясь заснуть с тяжестью головы дракона на ногах (в первый раз, когда Хэйлун сделал это, Цзян Чэн попытался спихнуть его — драконы тяжелые, даже их лапы! — но он просто посмотрел на Цзян Чэна своими огромными глазами и он сдался, как идиот, и с тех пор так и спит), он кое-что понимает.

— Ты можешь говорить, — произносит он, и Хэйлун слегка приподнимает голову, чтобы посмотреть на него.

Да, и я думал, что мы выяснили это ранее.

— Не умничай, — огрызается Цзян Чэн.

Но у меня так хорошо получается, — дуется Хэйлун.

—  Я заметил, — сухо отвечает Цзян Чэн. — Знаешь, держу пари, что волк Не Минцзюэ не отвечает ему также. У меня могло быть любое животное, а я застрял с таким болтуном, как ты.

Ты тот, кто привязал меня к себе, — напоминает ему Хэйлун. — А это значит, что ты получаешь всего меня, нахальность, и все такое.

— Верно, — Цзян Чэн закатывает глаза. — В любом случае, я собирался спросить, как тебя зовут. Знаешь, раз уж ты действительно можешь говорить. Что, опять же, было бы неплохо знать, когда мы впервые встретились.

Хэйлун вздыхает.

Можно ли винить меня за осторожность? Кроме того, это было забавно.

— Рад слышать, что я могу быть для тебя источником развлечений.

Что касается имени... Хэйлун меня устраивает.

— Ты не против, что тебя называют именем другого дракона?

Конечно нет. Настоящий Хэйлун и я... знакомы. Ему бы это не понравилось, так что все отлично. — Хэйлун ухмыляется, скаля зубы. — Мы не ладим друг с другом.

— Я даже не могу представить, почему.

Ты такой жестокий.

— Да, да. А теперь спи, у нас впереди очередной насыщенный день.

---

С момента появления Хэйлуна у Цзян Чэна не было слишком много времени, чтобы проводить его со своими собаками. В основном это было по необходимости - большая часть его дня уходит на тренировки, а когда он заканчивает, то слишком устает, чтобы заниматься чем-то еще.

Поэтому он спросил Цзян Яньли, может ли она позаботиться о них вместо него, пока у него не будет времени на это.

По правде говоря, он скучает по ним.

Поэтому в то утро он решает навестить их, и, как обычно, Хэйлун следует за ним. Сейчас он — привычное для всей Пристани Лотоса зрелище, либо обмотанный вокруг шеи Цзян Чэна, как обезумевший шарф, либо идущий рядом с ним в увеличенной форме, так что никто не обращает на них особого внимания, когда они направляются в псарню.

Собаки, должно быть, слышат, что он приближается, потому что еще до того, как он видит место, в котором они живут, он слышит, как кто-то кричит, прежде чем три черные собаки выскакивают из-за угла ему навстречу.

Он чувствует, как уголки его губ приподнимаются в улыбке, но прежде чем он успевает позвать своих собак, рядом с ним раздается резкий звук, и крошечный дракон, царапающий ногу и грудь Цзян Чэна, садится ему на плечо, шипя, словно кошка, и вытягивает одну лапу.

Убери их от меня, — рычит Хэйлун, но Цзян Чэн слышит, что голос дракона выше, чем обычно.

Тем временем, три собаки сейчас у ног Цзян Чэна, жаждущие поприветствовать своего хозяина и познакомиться с новым существом рядом с ним, совершенно невинные и не обращающие внимания на бедственное состояние Хэйлуна.

— Это просто собаки, — отвечает Цзян Чэн, закатывая глаза. — Жасмин, Милашка, Принцесса, сидеть.

Три собаки послушно садятся, высунув языки из уголков рта и счастливо дыша.

Хэйлун не двигается с места, хотя Цзян Чэн чувствует, как его трясет.

— Хэйлун? — Спрашивает Цзян Чэн, теперь уже встревоженный. — Ты в порядке?

Да, все нормально, произносит Хэйлун, хотя его ложь очевидна.

— Они не причинят тебе вреда. Теперь ты можешь слезть.

Я знаю, — отвечает Хэйлун. — Это просто... пожалуйста, прикажи им уйти.

— Я должен их проверить.

Тогда я останусь здесь, наверху.

— Хорошо, —  отвечает Цзян Чэн, — но я пойду прямо в псарню. Там намного больше собак, а не только мои три.

Нет, к черту это, — произносит Хэйлун, спрыгивая с плеча Цзян Чэна и бросаясь к воде. Он порывисто прыгает через край, расплескивая воду повсюду. — Приходи и забери меня, когда закончишь.

— Великий и могучий Илин Лаоцзу, повергнутый стаей домашних собак, — печально произносит Цзян Чэн, качая головой. — Постарайся не утопиться, если увидишь рыбу или что-то подобное.

Я сожру твои пальцы, пока ты будешь спать, — угрожает Хэйлун.

— Конечно, желаю удачи в этом, — парирует Цзян Чэн, прежде чем снова переключить свое внимание на своих собак. Они нетерпеливо прыгают на него, облизывая его лицо, когда он смеется и пытается погладить их всех троих сразу.

Хэйлун ведь будет в порядке в одиночестве в течение половины шичэня или около того, верно?

Он взрослый дракон, черт возьми.

(потом он принесет ему немного домашнего лотосового вина в качестве извинения, на всякий случай)

Но прежде.

Собаки.

---

Хэйлун был с ним три месяца, прежде чем явились Вэни.

Они еще не готовы.

Думать, что они были — думать, что они могли быть готовы — оказалось глупой мечтой.

Вэнь Жохань начинает войну, и Пристань Лотоса горит.

«Восстание и попытка свергнуть Главного Заклинателя» — вот обвинения, которые Вэнь Чао бросил им под ноги, но они разбираются в этом лучше. Каким-то образом Вэнь Жохань узнал о Хэйлуне и решил наказать их за это.

Это случай, к которому они сделали все возможное, чтобы подготовиться, но время никогда не было на их стороне, по правде говоря. Вэнь Чао и его женщина прибывают на Пристань Лотоса с армией, требуя, чтобы Цзян Чэн сдался и сам, и его дракон, но Юй Цзыюань отказывается и требует, чтобы они ушли.

Они этого не делают.

У них даже нет возможности защититься, так как Вэньские заклинатели начинают атаковать. Цзян Фэнмянь возвращается из поездки, чтобы найти их дом в огне, тела его учеников усеивают землю, и присоединяется к битве бок о бок со своей женой.

Цзян Яньли все еще в отъезде, навещает свою бабушку в Мэйшане, и Цзян Чэн благодарен за это. Таким образом, по крайней мере, хоть кто-то из них сможет пережить это. Пока еще существует Цзян, их орден по-настоящему не исчезнет.

Цзян Чэн сражается изо всех сил, впервые в реальной битве рядом с Хэйлуном, но их просто слишком много.

Их быстро, легко, жестоко одолевают.

Служанки его матери лежат мертвые на полу, все еще с мечами в руках. Их горделивые лица застыли от боли, под ними скапливается свернувшаяся кровь, а рука Цзинчжу протянута к ее сестре.

Юй Цзыюань едва стоит на ногах, ядро расплавилось от рук Вэнь Чжулю, его меч у ее горла. Цзыдянь сжат в кулаке, извивается на земле у ее ног, что истекают кровью, а ее лицо искажено злобным оскалом.

Цзян Фэнмянь стоит на коленях, острие меча Вэнь Чао прижато к его спине, истекая кровью из такого количества ран, что его фиолетовые одежды почти такие же красные, как у их врага.

Они сражались так яростно — они были так сильны, но недостаточно, не против армии, — и Цзян Чэн может только наблюдать, как его родителей ждет та же смерть, которая постигла остальную часть Пристани Лотоса.

Вокруг так много крови.

Так много огня.

Цзян Чэн знает, что если он переживет это, то никогда не сможет стереть этот запах из своей памяти.

— Сдавайся, Цзян Ваньинь, — говорит Вэнь Чао. — Отзови своего питомца и преклони колени перед могуществом ордена Вэнь. Отдай мне своего дракона, и твои родители, возможно, еще доживут до рассвета.

Цзян Чэн стоит с Саньду, стиснутым в окровавленных и трясущихся руках, Хэйлун защитным жестом обвился вокруг него, оскалив зубы.

— Цзян Чэн, не смей, — кричит ему Юй Цзыюань, ее голос сильный и гордый, несмотря ни на что. — Убегай и не возвращайся!

Он не может.

Его ноги примерзли к месту, где он стоит, в ужасе наблюдая за происходящим.

Он ничего не может сделать.

Бесполезный.

Безнадежный.

— А-Чэн, — тихо произносит Цзян Фэнмянь. — Мы очень гордимся тобой, но ты должен бежать.

— Бежать некуда, — усмехается Вэнь Чао. — Если он не сдастся, то умрет здесь вместе с остальными членами своего жалкого ордена.

Он хочет бежать. Он хочет остаться. Его родители скоро умрут, он знает это в глубине души — он ничего не может сделать, чтобы спасти их, ни сейчас, ни когда-либо, — но он не может заставить себя сдвинуться с места ни на дюйм.

На этот раз Юй Цзыюань обращается к Хэйлуну.

— Унеси его, — говорит она ему, и краем глаза он видит, как массивная голова дракона кивает. — Найди Яньли, и защити их обоих, слышишь меня?!

Цзыдянь принимает форму кольца, и, прежде чем Вэнь Чжулю успевает остановить ее, она бросает его. Цзян Чэн с трудом ловит его, смотрит на фиолетовое кольцо на своей ладони, а затем обратно на свою мать.

Вэнь Чжулю наносит удар.

Его мать падает.

Он кричит, но, прежде чем успевает подбежать к ней, его подхватывают массивные лапы, и они поднимаются в воздух.

— Отпусти меня! — Кричит Цзян Чэн, изо всех сил пытаясь вырваться из лап Хэйлуна, но дракон не отпускает его.

Она сказала мне защищать тебя, — говорит он, не глядя вниз. — Я выполню ее последнее желание.

— Нет! Ты должен вернуть меня обратно!

Что ты сможешь сделать?! — Рычит Хэйлун, и Цзян Чэн замирает, уставившись на своего друга. — Ты — один человек против целой армии. Если Юй Цзыюань и Цзян Фэнмянь не смогли победить их, то все, что ты сможешь сделать, это умереть вместе с ними!

— Тогда я сделаю это! Я умру вместе со своей семьей, как и должен был! — Теперь по его лицу текут слезы, привкус соли смешивается с медным привкусом крови и запахом дыма на языке.

А как насчет твоей сестры? Неужели ты настолько эгоистичен, чтобы оставить ее одну, даже не зная, что случилось со всей ее семьей? Цзян Чэн, подумай хотя бы секунду! Ты не сможешь отомстить за свою семью, если умрешь!

Цзян Чэн безвольно оседает в лапах Хэйлуна, признавая правду в его словах. Он должен жить, чтобы отомстить за свою семью; чтобы убить Вэнь Жоханя, и Вэнь Чао, и Вэнь Чжулю...

Он убьет их всех.

Хэйлун должно быть решил, что Цзян Чэн больше не собирается вырываться, и осторожно пересаживает Цзян Чэна себе на спину. Он никогда раньше не катался на Хэйлуне — всегда думал, что было бы невежливо даже спрашивать, хотя ему было невероятно любопытно, — но дракон уверен и спокоен под его бедрами. Он зарывается пальцами в густую гриву меха на голове Хэйлуна и наклоняется вперед, чтобы зарыться в нее лицом. Хэйлун пахнет домом, пахнет Пристанью Лотоса, и у Цзян Чэна щемит сердце от этого знакомого запаха.

Внезапно он чувствует себя таким уставшим, все силы и энергия ушли, оставив после себя лишь пустоту.

Спи, Цзян Чэн, — раздается тихий голос Хэйлуна в голове. — Впереди долгий путь, и тебе следует отдохнуть, пока есть возможность.

Он засыпает.

---

Цзян Чэн просыпается в незнакомой комнате, в окна проникает солнечный свет.

На мгновение он впадает в панику, пытаясь вспомнить, как он сюда попал, — но воспоминания оказываются еще хуже.

И как только он начинает вспоминать, то тут же старается остановить этот поток.

Слезы подступают и стекают по щекам, и он сжимает Цзыдянь в руке, пока филигрань не пронзает его кожу и из раны не течет кровь. Боль приводит в чувство, удерживает его здесь — где бы он ни был, — а не там, где все, что он когда-либо знал, исчезло.

— А-Чэн? — Раздается мягкий голос, и Цзян Чэн поднимает глаза на дверь, увидев Цзян Яньли, стоящую там, баюкающую Сяохэя на своих руках. Он начинает плакать сильнее, видя свою сестру, и Цзян Яньли тоже начинает плакать. Она бросается через всю комнату к Цзян Чэну, притягивает его к себе и крепко обнимает. — Это не твоя вина, я уверяю, что это не твоя вина, — говорит она ему, прижимаясь щекой к его голове.

— Они все погибли, — рыдает Цзян Чэн, позволяя всем своим эмоциям вырваться на свободу в безопасных объятиях сестры. — Все, все. Все это исчезло.

— Я знаю, — шепчет она. — Я знаю, но ты все еще жив, и это главное. А-Чэн, я не знаю, что бы я делала, если бы Хэйлун не принес тебя сюда.

Хэйлун.

— Где он? — Спрашивает Цзян Чэн, отстраняясь и обыскивая комнату в поисках своего дракона, в поисках каких-либо признаков черной чешуи и рогов, но ничего нет. — С ним все в порядке? Пожалуйста, с ним все должно быть в порядке!

— Я в порядке.

Это голос Хэйлуна, но он неправильный, потому что Цзян Чэн может слышать его.

Это было сказано вслух.

В дверном проеме стоял высокий мужчина с невероятно бледной кожей, его черные волосы доходили до талии и были свободно убраны с лица красной лентой. Он одет в черную верхнюю одежду и нижнюю красного цвета, что выглядывала из-под воротника, верхняя же расшита спиральными тенями и пламенем. Он выглядит царственно, благородно, но на его прекрасном лице видна усталость. Беззаботность сквозит в том, как он опирается на дверной косяк, скрестив руки на груди, но в том, как он держится, чувствуется напряжение, словно он готов бежать в любой момент.

Он никогда раньше не видел этого человека, но он узнает эти глаза.

Ярко-красные, с узкими зрачками.

Хэйлун.

— Как...? — Спрашивает Цзян Чэн, оглядывая Хэйлуна с ног до головы.

Хэйлун пожимает плечами.

— Так легче спрятаться, — говорит он и отталкивается от дверного косяка, расправляя плечи. — Никто здесь не знает, кто я на самом деле, поэтому их нельзя рассматривать как соучастников. Там... — он замолкает. — Слишком много людей погибло во имя Илин Лаоцзу. Я больше не желаю подобного.

Цзян Яньли поворачивается к нему на этих словах.

— Ты тоже не смей винить себя, Хэйлун, — говорит она ему твердым голосом. — Это рано или поздно случилось бы, и наши родители знали это. Наш орден знал это, и мы все шли на риск. Если они и умерли во имя чего-то, то только во имя свободы и того, что было правильно.

Хэйлун наклоняет голову.

— Конечно, Цзян-гуньян, — тихо отвечает он. Он сидит на краю кровати, на которой лежал Цзян Чэн, и кажется неуклюжим и непривычным со своим новым телом.

Он выглядит растерянным.

— Я не знал, что ты можешь становиться человеком, — осмеливается Цзян Чэн, и Хэйлун смеется — хотя это натянутый смех; притворный.

— Я очень старый дракон, — говорит он. — И очень давно создал человеческую форму.

— Так почему же ты этим не воспользовался? Это сделало бы все гораздо проще.

— Я...не должен был пользоваться ей, — медленно произносит Хэйлун. — За свою долгую жизнь я совершил много ошибок, и каждая из них имеет свои последствия. Я должен был потерять эту форму, но тот, кто должен был запечатать ее, солгал. Я притворился, что она сделала это, и после ее смерти… это никогда не казалось правильным.

Цзян Чэн моргает.

— У кого может быть сила, чтобы запечатать силу дракона? — Озадаченно спрашивает он. — У Бога?

Выражение лица Хэйлуна становится печальным, скорбным.

— Нет, она не была богом. Просто человеческий врач, как бы великолепна она ни была, — отвечает он. — Сейчас ее нет, но она очень помогала мне, когда была жива.

— Мне жаль, — честно произносит Цзян Чэн. — Как ее звали? — Он краснеет. — Извини, тебе не нужно говорить, если ты не хочешь.

Хэйлун качает головой.

— Все в порядке. Это было очень давно, и боль... со временем уменьшается. Горе оставляет после себя только воспоминания о тех, кого мы любили, и чувства, которые мы разделяли, — говорит он, глядя прямо на Цзян Чэна, который понимает, о чем он говорит. — Ее звали Вэнь Цин.

— Вэнь? — Удивленно спрашивает Цзян Чэн.

— Да, как и враг, с которым ты недавно столкнулся, — кивает Хэйлун. — Орден Цишань Вэнь не всегда была такой, какой вы ее знаете сейчас. Когда-то давным-давно они были врачами и целителями, мудрыми заклинателями, которые очень заботились о людях, находящихся под их защитой. Вэнь Мао изменил все это, когда решил, что ценности семьи и клана более важны, чем обширные ордена заклинателей, хотя я не думаю, что это было его намерением. Он был хорошим человеком, с сильными ценностями и моралью, но его потомки исказили эти идеалы во что-то другое. Вэнь Жохань — это просто кульминация всего, что было до этого, искаженное зеркальное отражение того, о чем мечтал его предок.

Цзян Чэн знает историю Вэнь Мао — все знают, этому их учат с детства, и Лань Цижень даже читал лекцию о нем, когда Цзян Чэн учился в Гусу. Его решение сделать должность главы ордена одной из тех, которая будет передаваться по семейной линии, а не передаваться главному ученику, стало основой для всего их общества, и причиной того, почему должность главного ученика больше не является такой желанной, которой когда-то была. Теперь единственный способ стать главой ордена — это либо быть старшим сыном, либо основать свой собственный.

Он не знал всей истории Хэйлуна. Он знал, что клан Вэнь не всегда был таким деспотичным, как сейчас, но точно знал, насколько они изменились…

— Как ты думаешь, они могли бы снова стать такими? — Спрашивает Цзян Яньли, в жесте любопытства наклонив голову. — Ведь есть те, кто все еще придерживается старых убеждений, кто все еще верит в то, во что когда-то верил Вэнь Мао?

— Я долгое время был на Луаньцзан, поэтому не могу ответить точно, — признается Хэйлун. — Возможно, если кто-нибудь выживет в этой войне, у него будет шанс. Что происходит с остатками ордена, определяет победитель. Дадите ли вы Вэням второй шанс или нет, это будет зависеть от вас.

---

Известие о сожжении Облачных Глубин приходит только две недели спустя вместе с призывом к действию. Секта Цинхэ Не отвечает на объявление войны Вэнь Жоханем и просит, чтобы орден Мэйшань пришел ему на помощь.

Я знаю, что орден Мэйшань Юй до сих пор предпочитал оставаться в стороне, но этот человек надеется, что уничтожение ордена Юньмэн Цзян может изменить ваше мнение. Присоединяйтесь к нам, и вы сможете отомстить за потерю вашей третьей молодой госпожи и ее детей.

Цзян Чэн тогда осознает, что остальной мир заклинателей считает, что он и его сестра мертвы, и эта новость становится шоком. Когда он спрашивает свою бабушку, почему она никому не сказала, она говорит ему, что хотела, чтобы он смог выздороветь в мире, без вмешательства других орденов.

— Но теперь пришло время тебе раскрыть себя, — говорит она ему. В ее глазах печаль и сожаление, но так же и стальная решимость.

Ее волосы поседели, а лицо покрыто морщинами, но она держится с той же гордостью, что и Юй Цзыюань, и белая обезьяна, следующая за ней, подчиняется каждой ее команде. В ней есть знакомая твердость, и ему потребовалось время, чтобы просто взглянуть на нее, не чувствуя боли потери, горящей в груди.

— Я пошлю с вами нескольких наших лучших бойцов, — говорит она. — Вам понадобится вся помощь, которую вы можете получить. Отправляйся в Цинхэ и присоединяйся к Не-цзунчжу.

Так он и делает.

Он не берет с собой Цзян Яньли; он оставляет ее с их бабушкой на случай, если с ним что-нибудь случится. Должен остаться Цзян, и если это не может быть он, то это должна быть она. Он знает, что она хочет поехать, но они оба понимают, что она мало что может сделать на передовой. Она не солдат, не боец. Ее сила в доброте, это Цзян Чэн находит силу в своем праведном гневе.

Хэйлун ждет у ворот, пока Цзян Чэн слезно прощается со своей сестрой, но Цзян Яньли и его заключает в объятия. Бедный дракон выглядит таким потрясенным и сбитым с толку, что Цзян Чэн не может сдержать смеха от того, насколько комично это выглядит. Он гораздо выше миниатюрной Цзян Яньли, но, наблюдая за ним, Цзян Чэн видит, как Хэйлун отвечает на объятия, закрывает глаза и на его губах появляется мягкая улыбка.

Он задается вопросом, как давно его никто не обнимал.

Во время их пребывания в Мэйшане Хэйлун оставался в человеческом облике, не желая никого пугать или чтобы их заметили — его слова, а не Цзян Чэна, — но теперь, когда они уходят, нет смысла скрываться.

Его человеческая форма перетекает в драконью, подобно воде, одна фигура просто становится другой, пока он не предстает перед Цзян Чэном в той массивной форме, которая была у него, когда они впервые встретились. Он потягивается, словно кошка, низкое и довольное рычание исходит из самой глубины его груди.

Приятно иногда быть человеком, но именно это — мое настоящее тело, — говорит он Цзян Чэну, который, должно быть, как-то странно посмотрел на него, раз Хэйлун подумал, что ему нужно что-то сказать. — Прошло так много времени, моя человеческая форма слишком тесна, слишком мала, словно я впервые обрел ее.

Хэйлун опускается, наклоняясь на передних ногах, чтобы Цзян Чэн мог забраться ему на спину. Он садится, вцепившись руками в гриву Хэйлуна, с мечом на боку и Цзыдянем на пальце, и смотрит вниз на то, что осталось от его семьи.

— Я добьюсь справедливости, — обещает он. — Вэни не останутся безнаказанными за то, что они сделали.

С этими словами Хэйлун низко пригибается, прежде чем взлететь в небо, и они оба готовятся к войне.

---

Их прибытие встречено удивлением и шумом, хотя трудно сказать, насколько это связано с выживанием Цзян Чэна, а насколько — с драконом, которого он привел с собой.

В тот момент, когда они приземляются и Цзян Чэн слезает, Хэйлун принимает свою человеческую форму — хотя есть несколько ключевых отличий. Теперь он не скрывает свою драконью сущность, рога Хэйлуна торчат из-под его волос, а хвост тянется под одеждой, извиваясь и обвиваясь вокруг лодыжек. Черная чешуя обрамляет его лицо почти как маска, а уши и зубы заострены.

Его невозможно спутать с человеком, когда он выглядит так, но от этого он еще красивее.

Все выражают удивление и восхищение способностью Цзян Чэна поймать и приручить дракона, и в кои-то веки это кажется ему неправильным — часть его хочет отрицать это, объяснить, что Хэйлун — его напарник в самом буквальном смысле. Он не контролирует его, не приказывает ему.

Но это не совсем верно, не так ли? Хэйлун — его друг, но они все еще связаны. Хэйлун не может уйти, даже если бы захотел.

Он хищник, да, но не такой, как волк, который идет рядом с Не Минцзюэ, чьи челюсти почти постоянно окрашены кровью, или барс, который сражается с такой же элегантностью, как Лань Ванцзи. Они просто животные; у них есть свой собственный разум, но они все еще просто звери.

Хэйлун — личность, и Цзян Чэн осознает это все больше и больше.

Как бы это ни было необходимо — Цзян Чэн знает, что если бы он мог вернуться в прошлое, он сделал бы тот же выбор, даже зная, о чем он думает сейчас, — это все равно не делает его правильным.

Хэйлун проводит большую часть своего времени в этой полуформе, хотя по ночам он перекидывается обратно и спит, свернувшись вокруг Цзян Чэна, словно змея-защитник.

— Ты сердишься на меня? — Спрашивает он во время той ночи, последней ночи, которую он проводит в настоящей постели, поскольку после этого подобный шанс вряд ли выдастся — с рассветом они начинают войну

Хмм? — Сонно спрашивает Хэйлун.

— За то, что я сделал. Привязывал тебя вот так, против твоей воли.

Он не хочет слышать ответ, но знает, что нужно. Он осознал, что Хэйлун был умен, когда впервые поймал его, но подумал, что это был звериный разум, как у птицы или обезьяны.

Он никогда не думал, что у него появится друг, которого он обретет в виде древнего дракона.

Но действительно ли это можно назвать дружбой, если он раб?

Ты сделал то, что должен был, — отвечает Хэйлун.

— Это не ответ, и ты это знаешь, — хмурится Цзян Чэн.

Возможно, и нет, — допускает Хэйлун. — Но, в конце концов, не имеет значения, что я чувствую.

— Черт возьми! Конечно, это имеет значение! — Восклицает Цзян Чэн, садясь и сбрасывая голову Хэйлуна со своих колен. — Ты — личность, Хэйлун!

Я — личность. И дракон. Цзян Ваньинь, тебя бы утешило, если бы ты попросил вместо того, чтобы связывать меня, и я бы согласился помочь тебе?

Это... на самом деле делает все еще хуже.

Я связан с тобой, но не обязан быть послушным. Разве это не часть ритуала, что вы должны приручить своего зверя, чтобы он повиновался? Моя жизнь связана с твоей, а не с моей волей. Я здесь и помогаю по своему собственному желанию.

Цзян Чэн просто смотрит на Хэйлуна какое-то время, и дракон поднимает голову, чтобы лизнуть Цзян Чэна в лицо.

Иногда ты похож на детеныша, — говорит он, смеясь, но не издеваясь. — Так полон тревоги и страха. Меньше беспокойся обо мне, Цзян Ваньинь, и больше беспокойся о себе. А теперь спи. Рассвет не за горами, а нам еще предстоит война.

---

Война жестока настолько, насколько Цзян Чэн никогда не мог себе представить.

Вокруг так много крови и смерти, и у него гораздо больше шрамов, чем раньше. Он и Хэйлун становятся известными по всей стране, их боятся и почитают за их достижения в битвах. Ходят слухи, что новый лидер клана Цзян — никто не говорит, что он также является одним из двух выживших членов упомянутого клана — нашел дракона и сражается на стороне справедливости. По словам Не Минцзюэ и Не Хуайсана, это повышает боевой дух, как ничто другое. Люди чувствуют, что у них есть шанс выиграть войну с их помощью, сияющая надежда посреди такой мрачности.

Вэнь Сюй — первый наследник ордена Вэнь, пал через четыре месяца после так называемой операции «Аннигиляция Солнца», и его голова насажена на пику за пределами Нечистой Юдоли в качестве предупреждения любому, кто осмелится пойти против Чифэн-цзюня. Это сопровождается чувством отмщения для ордена Не, который потерял своего предыдущего главу из-за махинаций Вэнь Жоханя.

Следующие-Вэнь Чао и Вэнь Чжулю, два месяца спустя, которые встречают медленную и кровавую смерть в лице Цзян Чэна и Хэйлуна. В тот вечер Хэйлун отказался от ужина, несмотря на то, что ему потребовалось несколько бутылок вина, чтобы избавиться от привкуса во рту. После этого Цзян Чэн отправил письмо обратно в Мэйшань, чтобы сообщить Цзян Яньли, что смерть их родителей была отомщена.

Хэйлун возвращается к тому, чтобы проводить большую часть своего времени в своей форме дракона, утверждая, что легче просто оставаться таким, а не постоянно менять форму — что, как он утверждает, утомляет, когда он часто делает это, — и они вдвоем спят вместе каждую ночь. Им не требуются кровати или циновки; вместо этого Хэйлун сворачивается вокруг себя и укладывает Цзян Чэна в кольца своего тела, сохраняя их обоих в безопасности и тепле. Это комфорт, в котором Цзян Чэн никогда не осознавал, что нуждается, но теперь он получил его, и не может представить себе сон без мягкости чешуи и гривы на своей щеке и пыхтящего дыхания дракона, мягко сопящего около него.

---

После Пристани Лотоса Цзян Чэна стали мучить кошмары. Не каждую ночь, но достаточно часто и достаточно ярко, чтобы он резко просыпался от слишком реального воспоминания о дыме в легких. Такое чувство, что он все еще там, за исключением того, что на этот раз он видит тела своих родителей — они смотрят на него с кровью, льющейся изо рта, говоря ему, что он должен был сделать больше, должен был быть сильнее, должен был спасти их.

В подобные ночи он не может остановить рыдания, которые подступают к его груди, душат его и заставляют чувствовать себя таким слабым.

Именно Хэйлун находится рядом, каждый раз и постоянно.

Иногда он остается в своей драконьей форме, крепче обнимая Цзян Чэна и облизывая его лицо и волосы, пока он не успокоится, шепча утешения, которые никто другой не может услышать.

Иногда он меняет форму и крепко обнимает Цзян Чэна человеческими руками, заключая его в объятия, в которых он так отчаянно нуждается.

Что бы ни понадобилось Цзян Чэну, Хэйлун всегда рядом с ним. Он чувствует, что перед своим драконом ему можно показать слабость, которую он должен скрывать перед всеми остальными. Всем нужно видеть его сильным, нужно, чтобы он был лидером и бойцом, за которым они могут следовать и в которого верят. Они не могут видеть его таким, потому что им нужно, чтобы он был кем-то другим.

Но Хэйлун видел его настоящего. Видел его взлеты, видел его падения.

Ему не нужно притворяться перед ним.

Это… что-то новое и отнюдь не нежеланное.

Он не знает, что будет делать, когда Хэйлуну в конце концов нужно будет уйти.

---

Только битве, где которой они впервые сталкиваются с ближнем боем, он видит истинную силу Хэйлуна.

Они застряли между скалами по обе стороны, отчаянно пытаясь пробиться вперед к Цишаню, и у него мало места, чтобы одновременно двигаться и наносить какой-либо реальный урон.

Цзян Ваньинь, ты доверяешь мне? — Спрашивает Хэйлун, и Цзян Чэн кивает.

— Конечно. Всегда.

Хорошо.

Хэйлун возвращается в свою полуформу, свирепую в пылу битвы, и достает что-то из рукава.

Цзян Чэн не понимает, что это такое, пока Хэйлун не подносит это к губам и не начинает играть.

Это музыка, но не похожая ни на что, что Цзян Чэн когда-либо слышал. Она высокая и пронзительная, завораживающая своей жуткой мелодией, и когда Хэйлун начинает играть, вокруг него начинают формироваться темные тени, танцующие в такт его игре.

А потом мертвые поднимаются.

Тени рванули к трупам солдат Вэней, погружаясь в них, оживляя и заставляя их повернуться против своих живых союзников.

Хэйлун такой пугающий, его красные глаза светятся в темноте теней, а волосы колышутся на голове.

Затем Цзян Чэн понимает, что использует дракон.

Темный путь.

Объявленный вне закона с момента его создания более семисот лет назад, темный путь когда-то считался самым мощным из всех методов совершенствования — сравнимым по смертоносности только с теми потерями, которые оно наносит практикующему.

С тех пор никто не видел темных заклинателей, после того как все они были выслежены и убиты вместе со своим наставником.

Так откуда же Хэйлун это знает?

С помощью лютых мертвецов Хэйлуна и умения Цзян Чэна сражаться с Саньду и Цзыдянем, битва быстро выиграна.

Убедившись, что врачи осматривают тяжелораненых, Цзян Чэн отводит все еще человекоподобного Хэйлуна в сторону, где никто не подслушает. Дракон только что закончил избавляться от своих трупов и после этого играет для них тихую мелодию, что-то гораздо менее злое и жестокое, чем мелодия, которая вернула их к жизни — пускай и временно.

— Да? — Невинно спрашивает Хэйлун, хотя не может быть, чтобы он не знал, что сейчас произойдет.

— Это был темный путь, — говорит Цзян Чэн, и Хэйлун кивает.

— Именно так, да.

— Как? Откуда ты это знаешь? То, что уже несколько столетий как вымерло!

Хэйлун приподнимает бровь.

— Я намного старше, чем просто на одно столетие, помнишь?

— Значит, тебя кто-то научил? Я думал, что все темные заклинатели были убиты вместе с создателем? — Спрашивает Цзян Чэн.

— Ну, это просто оскорбительно, — хмурится Хэйлун. — Я очень даже жив, как ты можешь видеть.

Цзян Чэн в шоке открывает рот.

— Ты...ты это придумал? Ты создатель темного пути?

Истории, которые ему рассказывали в детстве, вещи, о которых его предупреждали всю его жизнь — особенно в Облачных Глубинах, где они ненавидят все, кроме общепринятых методов, — прокручиваются в его голове, пока на первый план не выходит одно имя.

— Ты Вэй Усянь, — выдыхает он, глядя на Хэйлуна.

Почему никто не запомнил, что Вэй Усянь был драконом?

— Я впечатлен тем, что мое имя все еще фигурирует в историях, — со смехом говорит Хэйлун — нет, Вэй Усянь. — Я думал, что боги стерли все обо мне.

Обрывки информации, которую Хэйлун обронил с тех пор, как они встретились, начинают складываться воедино, как пазл, и постепенно проявляется картинка.

— Ошибка, которую ты совершил, та, которая должна была стоить тебе твоей человеческой формы, это было создание темного пути, верно?

Вэй Усянь скорчил гримасу, которая выглядела практически забавной на его элегантных и частично драконьих чертах.

— Официально, да, но они давно хотели, чтобы я ушел. Оказывается, богам не особенно нравится, когда ты идешь против небесного указа.

Цзян Чэн никогда по-настоящему не забывал, что Вэй Усянь не человек, не смертный, но этот разговор действительно угодил в цель.

Это бессмертный дракон — создатель темного пути, который видел и королей-драконов, и богов, и может говорить о них так же небрежно, как о погоде.

Он настолько выбит из колеи.

— Ты намного сильнее, чем они говорили, — шепчет он, в основном самому себе, но, конечно, Вэй Усянь слышит.

— Все такие, Цзян Ваньинь, — добродушно отвечает он. — Какие истории они рассказывают о тебе? Они рассказывают истории об одиноком человеке, что выжил в бойне, о том, у кого хватило сил приручить дракона, не так ли? Но где истории о твоем смехе, о твоей доброте, о твоей преданности своему ордену и семье? Где рассказы о том, как ты разговариваешь во сне, зовешь свою Цзецзе, потому что в темноте чувствуешь себя одиноким? Или истории о том, как ты пообещал тому же дракону свободу, не зная, возможно ли это вообще?

Цзян Чэн потрясен словами Вэй Усяня.

Вэй Усянь делает шаг вперед и кладет руку на плечо Цзян Чэна.

— Истории, которые они рассказывают о нас, на самом деле не важны. Они не те, кто мы есть, — твердо говорит он. — Что касается меня, то это особенно заметно. Люди знают меня по моим злодеяниям, и никто не знает, почему я их совершил. В историях рассказывается не то, что действительно важно, а только то, что делает их захватывающими.

В словах Вэй Усяня чувствуется печаль, которая говорит о сожалении и боли, глубин которых Цзян Чэн никогда не мог понять.

— Расскажи мне, — внезапно произносит Цзян Чэн, глядя прямо на Вэй Усяня. — Расскажи мне, и я позабочусь, чтобы на этот раз они запомнили.

Вэй Усянь в шоке отшатывается, затем смеется, проводя рукой по волосам.

— Снова ты не оправдываешь ожиданий, — говорит он, качая головой и посмеиваясь. — Знаешь ли ты, что, когда я впервые встретил тебя, я подумал, что ты испуганный ребенок? Храбрый в своем отчаянном стремлении спасти свой народ, да, но все еще просто ребенок.

— А теперь?

— Теперь я вижу твои сильные стороны, Цзян Ваньинь. Ты — это многое, но испуганный ребенок — не входит в это число.

— Ну, если это вообще имеет значение, ты тоже не монстр, каким тебя изображают в историях.

— О? Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз покидал Илин, так скажи мне, что они говорят обо мне? — Насмешливо спрашивает Вэй Усянь, грациозно опускаясь на землю и прислоняясь спиной к дереву, вертя свою флейту — Чэньцин, как помнит Цзян Чэн из историй, — между пальцами.

Цзян Чэн (менее грациозно) садится напротив него, подобрав под себя колени.

— Они говорят, что ты был больше зверем, чем человеком, когда тебя убили, — начинает он, и Вэй Усянь заливается смехом в ответ на это.

— Ну, я полагаю, что они могли и не ошибаться. Во всяком случае, насчет звериной части. К тому моменту я был почти полностью безумен, неспособен к рациональности или здравому смыслу. Однако, как ты можешь видеть, я определенно не был убит.

— Так что же произошло на самом деле? — Спрашивает Цзян Чэн. — Они говорили, что ты был наказан за следование темному пути и за то, что совратил других, чтобы они последовали за тобой. Они говорят, что темный путь свел тебя с ума, и что уничтожить тебя было милосердием.

Вэй Усянь некоторое время смотрит на флейту в своих пальцах, прежде чем ответить.

— Какая странная смесь правды и сказки, — тихо произносит он. — Они говорят о моем пути и последствиях, но не говорят, почему я его изобрел, ни о реальной причине, по которой я был наказан, — вздыхает он. — Когда-то я считался одним из самых могущественных драконов. Все верили, что я был недалеко от вознесения и присоединения к богам на небесах.

— Что изменилось?

— У нас с Небесами произошли... разногласия. Когда восходит новый бог, это происходит из-за божественной скорби. Это... редко бывает, чтобы такое происходило без кровопролития смертных. Был человек, которому суждено было стать богом, и ему нужно было вырезать целый клан для этого. Невинные люди, которые должны были умереть, чтобы этот человек мог обрести бессмертие. Они сказали, что это будет «славная битва», достойная вознесения нового бога войны, — Вэй Усянь качает головой. — На самом деле они имели в виду массовое убийство, и я не мог этого допустить. Я... я потерпел неудачу. Я пытался бороться с ним, но все они все равно умерли, и он вознесся на небеса. В наказание за свое преступление мое золотое ядро было уничтожено, а мое совершенствование искалечено. Я бы никогда не вознесся.

— Это ужасно, — говорит Цзян Чэн. Прошло много времени с тех пор, как заклинатель возносился на небеса, но не было ни одна из историй о тех, где действительно упоминали, что было причиной этого. Знать, что люди должны умирать, должны страдать…

А потом потерять свое золотое ядро, потому что ты пытался спасти жизни, что и положено делать заклинателям…

Цзян Чэн не знает, что бы он сделал, если бы потерял свое ядро; может только представить, каково было бы потерять то единственное, что делает их особенными, что дает им силу творить добро, которое они совершают.

Он думает, что стал бы никем без своего золотого ядра.

— Так и есть, — соглашается Вэй Усянь. — У меня было много близких друзей среди этого клана, друзей, имена которых я до сих пор помню до сих пор. Я горевал, но, признаюсь, возможно, я зашел слишком далеко в своем горе. Долгое время я строил теории об альтернативных формах совершенствования, хотя мои исследования были в основном секретными. Без ядра эта новая методика была всем, что у меня было. Я... боялся быть бессильным и злился, что новый бог никогда не постигнет справедливости.

— Ты убил его, — догадывается Цзян Чэн, и Вэй Усянь морщится, прежде чем кивнуть.

— И да, и нет. Требуется многое, чтобы убить бога, но то, что я сделал с ним...Ну, ты видел, на что способны мои лютые мертвецы. Представь всю эту силу, всю эту ярость, направленную на одного человека. Даже бог не может противостоять чему-то подобному, а истинные бессмертные могут очень долго страдать, прежде чем, наконец, умереть. — Вэй Усянь вздыхает. — Они были правы, объявив это вне закона, честно говоря. Если тысячелетний дракон не сможет контролировать это, то у смертного и вовсе нет никаких шансов.

— А сейчас? Мне казалось, что ранее ты прекрасно справлялся с этим.

— У меня было много времени для практики, чтобы сделать эту методику совершенной, — объясняет Вэй Усянь. — Но и сейчас я бы не стал учить этому никого другого. Даже тебя, если бы ты попросил.

— Я бы никогда не попросил, — отвечает Цзян Чэн. — Такого рода сила… Подобного я не хочу.

— Хорошо, — Вэй Усянь криво улыбается. — Эта сила портит и извращает даже тех, кто использует ее с чистыми намерениями. Я бы никогда не пожелал тебе такого.

— Мне жаль, что все это случилось с тобой.

— Прошлое остается в прошлом, Цзян Ваньинь. Что сделано, то сделано, и завтра наступит новый день. Не скорби о том, что я потерял, поскольку я считаю, что взамен приобрел многое.

С этими словами разговор переходит на более приятные темы, Вэй Усянь демонстрирует различные мелодии, которые знает, но Цзян Чэн не может выбросить из головы образ молодого Вэй Усяня, сломленного горем, как и он сам.

Возможно, он и его дракон гораздо более похожи, чем он думал.

---

Через два года после начала Аннигиляции Солнца, используя информацию, полученную из тайного источника, который Лань Сичэнь отказывается сообщить, они пробиваются в Безночный город и сталкиваются с самим Вэнь Жоханем.

Невзирая на то, что они не могли пощадить ни одного из них, главы четырех великих орденов возглавили атаку, а Цзян Чэн и Вэй Усянь пошли в наступление. Хэйлун использует свою гораздо большую форму, чтобы ворваться в двери тронного зала Вэнь Жоханя, и быстро перетекает в человеческую форму, поднося Чэньцин к губам и играя.

Начинается битва за будущее мира заклинателей.

Вэньские солдаты врываются в зал, а лучники стоят высоко на балконах, чтобы пустить стрелы вниз по сражающимся. Они воюют, зная, что это решающая битва, и что тот, кто победит, будет тем, кто будет править всем, что останется от мира после этого.

Кровь течет густо и с медным оттенком, окрашивая полы в красный цвет, и крики умирающих наполняют воздух.

Цзян Чэн видит, как Вэй Усянь изо всех сил пытается контролировать так много лютых мертвецов, пытаясь проложить путь к трону, где Вэнь Жохань сидит рядом со своим тигром, наблюдая за бушующей битвой без эмоций, однако каждый раз, когда они убивают одного солдата, их место занимают еще двое.

Они подавлены, и на мгновение кажется, что они никогда не победят.

На их стороне нет ни численности, ни силы.

Мы продержались так долго, сможем продержаться еще столько же, чтобы победить! — Думает Цзян Чэн, бросаясь вперед в небольшую брешь, созданную Вэй Усянем, и его движение прокладывает путь для Лань Сичэня и Не Минцзюэ, которые последовали за ним.

Все трое бросаются на Вэнь Жоханя, волк Не Минцзюэ нападает на тигра, а Вэй Усянь прикрывает их спины, и начинается настоящая борьба за жизнь.

Вэнь Жохань — яростный боец, сильнейший из своего поколения и сильнее их, но даже он всего лишь один человек. С такой яростью и злобой, направленными на него, он может выдержать это достаточно долго, прежде чем ошибиться.

Им просто нужно потянуть время, чтобы он совершил ошибку.

В конце концов, они не знают, кто наносит смертельный удар. Все это туман эмоций и адреналина, и это мог быть любой из них, но, в конце концов, тиран лежит мертвый на полу, тело остывает в луже собственной крови.

Цзян Чэн мгновение смотрит на него, грудь тяжело вздымается, прежде чем приходит осознание.

Они победили.

Они победили.

Он смотрит на двух других глав орденов, и они выглядят такими же вымотанными, как и он сам. Его руки кажутся слишком тяжелыми, чтобы поднять оружие, и Саньду падает на пол, в то время как Цзыдянь вновь принимает форму кольца.

— Мы победили, — тихо говорит Не Минцзюэ, его голос полон удивления, прежде чем он повторяет это громче. — Мы победили!

— Мы победили! — Раздается хор голосов в тронном зале, радостные солдаты веселятся своей победе, в то время как оставшиеся солдаты Вэнь сдаются и роняют оружие на землю.

Не Минцзюэ выкрикивает приказы, Лань Сичэнь поддерживает его, но Цзян Чэн не слышит ни того, ни другого. Его кровь стучит в ушах, голова кружится от облегчения и беспокойства, и есть только один человек, о котором он беспокоится.

Он движется не раздумывая, разворачивается и бежит туда, где в последний раз слышал флейту Вэй Усяня. Он действует на автопилоте, отчаянно желая разделить эту победу со своим драконом, со своим другом, со своим…

Он бросается в распростертые объятия Вэй Усяня, на чьем лице идиотски широкая улыбка, громко и счастливо смеясь.

— Мы победили, — говорит он, и Вэй Усянь кивает.

— Мы сделали это.

— Мы победили! — Повторяет он, теперь уже крича, и смех Вэй Усяня вторит его.

— Мы сделали это.

И Цзян Чэн целует его.

Вэй Усянь сначала застывает от удивления, но быстро расслабляется, целуя его в ответ с силой изголодавшегося дракона. Цзян Чэн понятия не имеет, что он делает, но это ощущается правильным, это похоже на вершину всего, что они разделили.

От слуги к невольному союзнику, к другу, а затем к большему… Вэй Усянь — это все, что Цзян Чэн никогда не осознавал, как сильно желал.

В конце концов, ему приходится отступить, чтобы вдохнуть, и когда он смотрит в красные глаза Вэй Усяня — все еще мягко светящиеся от силы, которую он использовал, — он видит те же эмоции, которые в настоящее время пылают в его венах.

— Я думаю, что люблю тебя, — говорит Цзян Чэн, и это правда, хотя он и осознает это только сейчас.

Вэй Усянь в ответ оскаливается, выставляя напоказ свои клыки.

— Я рад, маленький человек, — говорит он и наклоняется вперед, еще раз нежно целуя его в губы, прежде чем чуть отступить, чтобы прошептать ему на ухо. — Потому что я тоже думаю, что люблю тебя.

Примечание

от автора:

Охх, мне потребовалось так много времени, чтобы закончить это и сделать все идеально, но я так доволен тем, что из этого вышло! Отдельное спасибо модам сервера chengxian за организацию этого челленджа, а также моему потрясающему бета-читателю/команде из одного человека ryneisaterriblefan и художнику @novangxian, который очень круто проиллюстрировал одну из сцен этого фика (увидеть это можно вот здесь: https://twitter.com/novangxian/status/1417615021824163843?s=20) 

от переводчика:

переводить китайские словечки на инглише — это пиздец. особенно, когда не можешь найти их правильное написание на русском ахах-

но даже это не омрачняет того, что мне было в кайф переводить сей фик)))

/где-то за кадром/

В ПИЗДУ НАХУЙ Я ЗАКОНЧИЛА-