Мертвецы

Мертвецы смотрят на него со всех сторон; глаза у них стеклянные и совершенно пустые. Они застывшие и неподвижные, и у Антона в памяти каждый раз всплывает сказанное кем-то, что раньше были очень популярны фотографии с усопшими родственниками. Антон чувствует себя стоящим с неестественной улыбкой посреди пугающе четких силуэтов.

Мертвецы повсюду, и запах их гнили, кажется, чувствует только он один.

Мертвец смотрит на него с огромного граффити.

Его скулы зеленовато-белые, едва тронутые разложением. В контрасте с алой кровавой маской это еще очевиднее – но никто кроме Антона этого не замечает. Даже трое рабочих в ярко-оранжевых жилетках, которые уже принесли унылую серую краску, беззаботно крепят страховку и не чувствуют, кажется, никакого волнения. Они собираются зарыть разворошенную кем-то могилу, и Антон готов сам выйти из машины и помочь им, проведя по собственному лицу, увеличенному во много раз, широкой кистью. Начнет он, конечно, с области вокруг глаз, будто это не краска, а помада.

Антон, стоя в предсветафорной пробке, равнодушно наблюдает, как один из рабочих зависает напротив огромной буквы Д. Свитер разложился быстро, превратился местами в труху и сквозь эти проплешины отлично видны и ребра, и набитые землей гниющие легкие. Дипломатор был погребен заживо – и Антон не чувствует ни капли вины хотя бы за это.

Мертвый Дипломатор смотрит ему прямо в душу. Его глаза, как желтый фонарь светофора - постой, посмотри внимательно. Послушай, что я скажу тебе. Антону хочется закрыть мертвецу веки. Может быть вместе с этим сам по себе закроется и его болтливый рот.

Но Мертвец не желает умолкать. Он цепляется за память о себе, подпитывается давно сказанными лозунгами и растерянными вопросами «где же наш герой?». Антон не знает, как объяснить людям, что этот Мертвец должен быть похоронен глубже всех, желательно в цинковом гробу и залит бетоном, чтобы предотвратить расползание смертоносной вони своей гнили. Можно еще пространство вокруг его могилы огородить высоким забором с колючей проволокой и напряжением, так, для надежности. Чтобы ни один глупец не решил потревожить это захоронение, разбередить то, что покоится под его ногами.

Но объяснить Антон не может, и люди продолжают взывать. Люди призывают его, рисуют буквы Д вместо пентаграмм, вместо мантр или заклинаний выводят в тренды всех социальных сетей хэштег ДипломаторВернись, продолжают поклоняться образу. Мертвец победно и безжизненно смотрит с нарисованных ими икон. Они будто не замечают того, что с гордостью и тщательностью рисуют обтянутый истлевшей кожей скелет. Не обращают внимания, что череп с пустыми глазницами злорадно скалится с их плакатов и упорно продолжает скандировать заученные фразы.

Мертвец смотрит на него с доски почета – больше года прошло, а неловкую Олежину фотографию на темном фоне с логотипом университета так и не сняли. Фотография, правда, за то время немного изменилась, будто кто-то установил вместо нее маленький экран и транслировал все прямиком из гроба – наверное, чтобы Антон видел, каждый раз проходя мимо деканата, как смерть берет свое. Как жуки выедают кожу, как обмякает тело, как личинки проедают себе путь из недр прямо сквозь веки.

Антон видел, что в начале учебного года прямо на полу лежала пара цветочков гвоздики. Гвоздика была странная – белая и нежная, но подкрашенная красителем. Прожилки на лепестках темнели фиолетовым. Такой опыт ставят на уроках биологии, чтобы показать детям, как цветы пьют воду. Интересно, от кого они? Он не приносил, а больше, ему казалось, было некому. Да и кто в здравом уме стал бы класть цветы к фотографии полуразложившегося трупа?

В начале октября Антон видит в коридоре девушку – яркие фиолетовые волосы, густо подведенные глаза. А нос как у Олежи – чуть вздернутый. Антон не кивает и не окликает ее — у них общий Мертвец и оба они друг другу – тени из прошлого, где он был еще человеком. Дышащим, теплым и живым, а не сгнившим в тесной клетке гроба. Если бы она хотела с ним увидеться, то сама бы с ним связалась.

Мертвец никак не желает лечь в могилу – восстает, отплевывается от трупных мух, выпутывается из истлевших простыней белоснежной подкладки. Отпечатывается на обратной стороне век цифрами. Антон стоит в пробке за машиной О213ЕА и обругивает последними словами это глупое совпадение. Не может, не должно простое совпадение ранить, как выстрел навылет. Ему, конечно, не впервой, но все равно от этого начинает потряхивать. Антон включает музыку погромче, пытаясь заглушить звук падающей гильзы и чавканье плоти и грубо перестраивается в соседний ряд. Машина позади него яростно и продолжительно бибикает. Антон готовь дать руку на отсечение, что ее водитель говорит что-то вроде: «Куда прешь, урод». Он не поймет – у него на соседнем сидении нет Мертвеца, бережно пристегнутого ремнем безопасности и источающего такой запах формалина, что глаза слезятся. Обглоданные до костей пальцы привычно складываются в знакомый жест. Впрочем, формалин от трупного запаха не спасает. Надо бы еще ладан попробовать.

Мертвец сидит возле его кровати по ночам, и он не обращает внимания ни на двойной замок, ни на щеколду, ни на дорогущую систему охраны, а домофон и консьерж на цокольном этаже для него пустой звук. Мертвец пробирается окольными путями – через сны, запахи и чувство вины, которое он бережно взращивает и подогревает всеми силами. Шепчет прямо в ухо, задевая иссохшими ледяными губами: «Ты не смог меня спасти», и его дыхание пахнет гнилью и прошлогодними листьями. Не зубной пастой, как всегда пахло от Олежи, если они были достаточно близко, чтобы это можно было почувствовать, потому что Мертвец – не Олежа. Он кто-то, присвоивший себе его имя и полуразложившееся тело.

Антон опасается, что черви и личинки заползут с серых губ ему в ухо и окончательно выедят воспаленный разум.

Мертвец насмехается над ним, мелькая на периферии сознания, подкидывает образы и видения. Очки похожей формы, та же марка телефона у одногруппника, такие же кеды. Тяжелее всего с руками официантов и кассиров. У одного даже на пальце был такой же шрам. Мертвец мерзко хихикает и забегает Антону за спину, чтобы прошептать: «обознался, обознался». Антон каждые две недели ездит на кладбище, чтобы быть убежденным, что могила не разрыта. Но на кладбище всегда спокойно – Мертвецы сюда не суются, видать, боятся, что их загонят на законное место. Здесь только мертвые под толщей земли, обрамленные ухоженными оградками и занеженные россыпью цветов и конфет.

***

Мертвец смотрит на него из отражения. Антон не отводит взгляда от черного провала пустой, выеденной глазницы, от отслаивающейся на щеке кожи и куска черепа, виднеющегося там, где скальп надорвался.

Он вдыхает холодный утренний воздух, пока идет на парковку и надеется, что грудная клетка, крепко обтянутая бинтами и перештопанная несколько раз – пришлось, после того, как сердце попросту вывалилось, не даст течь.

Антон не псих и знает – все это дорисовывает его собственное воображение. Он каждое утро измеряет давление, пульс и температуру. С таким хоть в космос летай. Он знает – его тело функционирует. Его тело живо и вовсе не разлагается.

Мозг просто пытается подбить картинку, дорисовать недостающие детали. Мозг даже не обманывает его – мозг, напротив, пытается показать ему правду. Он упорно показывает Мертвеца в отражении, потому что смотрит ему прямо в глаза. И Антон знает, что его собственный разум говорит правду.

У него глаза человека, одной ногой стоящего в могиле.