Узнать из слухов, что ты шлюха и грязный мужеложец — достижение сомнительного качества, но Джеффри мог им похвастаться. Всего-то стоило один раз облокотиться на рабочий стол в кабинете магистра. И плевать, что ты весь день был на ногах, плевать, что устал и просто решил найти точку опоры — для всех остальных ты стал тем, кто с их начальником спит. Что, как бы, являлось правдой, но никак нигде не всплывало и не вскрывалось. Таиться столько времени только для того, чтобы все раскрылось таким идиотским способом — верх гениальности. Хотелось найти того, кто распустил мерзкие сплетни и поговорить с ним с глазу на глаз, но и это бы обернули в попытку изнасилования бедного рыцаря. Репутация уже была попорчена.

Хуже всего было осознавать, что человек, в которого ты влюблен, и который так же фигурирует в этих слухах, ничего не сказал против них, и, словно этого было бы мало, не высказал тебе даже ни слова поддержки. Одного «все будет хорошо» или «мы справимся», было бы достаточно, но даже это обошло стороной. Варка продолжал отмалчиваться, пока беловолосый, каждый раз проходя по коридорам или улицам, слышал в свой след самые отвратительные придумки, на которые способен человеческий мозг. Кто-то даже связан развод Марианны и Германа с ним, свалив все на то, что эльф охмурил Германа и увел его из семьи. Стоило ли говорить, что Джеффри даже ни разу лично не пересекался с этим человеком?

Было… неприятно.

Хуже всего стало, когда слухи дошли до его самых близких людей — лучших друзей, Алисии и Крепуса. Повезло лишь в том, что Маджести, малышка Мадж, их дочь, была слишком мала и ее грязные речи обошли стороной. При ребенке, насколько бы ублюдочными люди не были, говорить о том, что ее крестный — пропащий человек, пожалуй, не стали бы. По крайней мере, он предполагал, а друзья верили и надеялись. Как оказалось, зря. Крошка Мадж сначала злилась, а потом, когда поняла, что ничем не может помочь, долго плакала на его руках, всхлипывая и говоря, что это все ложь и на деле он очень хороший. Возможно, именно на этом голубоглазый и смог продержаться. Его близкие, его семья, они верили в него и поддерживали.

Все семейные ссоры, все скандалы в городе и все мужские измены — все до одного оказалось причислено ему. В один момент мужчина попросту рассмеялся, услышав очередную сплетню, потому что, хоть и фигурировал в ней, в городе он тогда банально отсутствовал. Окружающие тогда посчитали его психом, перекрестили и разошлись, кто куда. Нервы уже были на пределе. Хотелось кого-нибудь прикончить, руки чесались каждый раз, когда чей-то помойный рот произносил очередную чушь, хотелось просто достать из ножен меч и покромсать несчастного идиота на куски. Это было бы заслуженно.

Его жизнь превратили в ад.

Никуда Джеффри не мог пойти, чтобы за ним шлейфом не тянулись слухи, произносимые горожанами. Что забавно — Варку, их дражайшего магистра, они обошли стороной. Каково было их уважение к руководителю рыцарей, таково было и их неуважение к чужаку, объявившемуся здесь с десяток лет назад, эльфу. Что он забыл в людском городе? Что он забыл в и х мире?

Если имя Варки и всплывало в слухах, то только как имя несчастной жертвы. Беловолосому приписывали магические способности, которых у него никогда не было, списали его карьерный рост и настолько высокую должность в достаточно молодом возрасте на то, что он очаровал магистра магией и затащил в постель, заставляя продвинуть его по службе. Все, чем Джеффри отличился за годы в рыцарстве, все, что он делал на поле боя, все те ситуации, когда прикрывал сослуживцев собой и рисковал жизнью — все кануло в лету. Обернулось пеплом и сгорело в пламени людской молвы.

Иногда хотелось плакать от безысходности.

Закрыться дома и протяжно выть, обливаясь слезами и не размыкая глаз, но это было бессмысленно.

Джеффри не проронил ни одной слезинки за все время, в которое его поливали грязью и дерьмом что за спиной, что в лицо.

Верно, в лицо.

Нашелся далеко ни один храбрец, который, подвыпив, высказывал ему все лично с такой ненавистью, словно мужчина перебил его семью. Как минимум. Джеффри не понимал, почему город, именуемый городом свободы, так ненавидит его за то, что он отличается от них. И чем? Длиной ушей? Цветом волос и ресниц? Подумаешь, эльф. Подумаешь, альбинос. Подумаешь, способный. Это не делало его хуже остальных и не давало им права нести чушь что в его присутствии, что в отсутствии, но жители вечно свободного города прекрасно с этим справлялись.

Слухи не затихали неделю. Две. Месяц. Три месяца. Полгода.

Год.

Хотелось выть и рычать, хотелось выйти на городскую площадь и прокричать на весь город, что он ни в чем не виновен, что ничего плохого за всю свою жизнь не сделал и никому не навредил, но это было бы чересчур. Правда, кому такое вообще может быть надо? Никому. Никого не волнует, что он там сам о себе думал, что он там сам делал. Всех волновало лишь одно: что несут слухи.

Слухи несли грязь.

Пролетела весна, за ней лето и осень, зима, очередная весна, лето, осень, зима, вновь весна, лето, за ними осень и зима и повторялось это столько раз, что он бы и не упомнил. Сколько лет прошло? Пять? Семь? Десять? Сплетни все еще продолжали всплывать. То тут, то там, с его появлением слышалось «не знаешь его? это тот самый, который…» и дальше по накатанной. Тот самый, который соблазнил магистра, тот самый, кто получил должность через постель, тот самый, который уводил мужчин из семьи просто развлечения ради.

Джеффри слухи и молву грязных языков научился игнорировать. Больше его волновало, как помочь другу, потерявшему жену, вырастить троих детей. Двоих, если точнее, если учесть, что Маджести, рассорившись с отцом, уехала учиться в Сумеру и письма посылала раз в несколько месяцев, да и то, не Крепусу, а ему, Джеффри, общаясь так, словно отцом ее являлся не рыжий мужчина с редкой еще бородкой, а голубоглазый эльф, приходившейся девочке всего лишь крестным. Лучшего друга с его единственной дочерью хотелось помирить, но никто из них не шел на контакт.

Джеффри слухи и молву грязных языков научился игнорировать. Те проходили мимо него, словно об барьер бились, не доходя до ушей. Мозг его автоматически фильтровал входящую информацию, попросту не давая слушать грязь о себе. Навык, на выработку которого понадобился ни один год.

                                                                                                                                                                   ***

А потом появился он — слух о педофилии.

Всего-то стоило придержать крестника за талию, когда тот чуть не упал и прижать к себе в объятии. Всего-то стоило поддержать его, с в о е г о ребенка, своего малыша, и дать понять, что беспокоишься, как помойные рты опять раскрылись, вонь свою повсюду распространяя.

Отвратительно.

Так мерзко мужчине еще никогда не было. Такой жажды крови он еще никогда не испытывал.

Главное, чтобы сплетни не дошли до детей. Они, со своим-то чувством справедливости, сразу ринутся драться и раскрывать чистую правду, Но никому это не надо, да и на пользу не пойдет — опять обернут все в грязную сторону, решат, что мальчики зачарованы и вообще мозги им промыл злостный растлитель. До Крепуса слухи дошли быстро и лучше бы не доходили: крышу тому снесло знатно, не позволяя мыслить здраво. Он взаправду собирался идти и бить лицо тому, кто эту сплетню пустил? Идиот. Сядь лучше, выпей с другом вина и подумай над тем, как решить эту мерзкую ситуацию.

Идей не было.

Эльф и в этот раз решил бросить все на самотек, игнорируя. И ему удалось. Да, пару раз прилетало по красивому лицу тяжелым кулаком, да, пару раз слышал он, что женщинам теперь говорят не только «берегите мужей», но и «берегите сыновей», да, с ним перестали общаться рыцари и настроились на кровную вражду аристократы, но это все неважно. Не имеет значения совершенно до тех пор, пока не оказывает влияния на детей.

А потом к Джеффри пришел побитый Дилюк.

У мальчишки нос был весь в крови, разбиты костяшки и колено, на щеке синяк и волосы спутаны — в них песок и листья. Подрался.

«Что случилось?» был задан лишь один вопрос. Ответа не последовало. Парнишка молчал как партизан. Молчал, пока ему обрабатывали ранения, пока бинтовали ладони и клеили пластырь на колено. Молчал, когда ватой в перекиси по лицу проводили, молчал долго, дуясь, а потом раскрыл рот и ответил. Ответил на этот чертов вопрос и сразу стало ясно, что уберечь мальчиков от сплетен не удалось.

Мужчина почувствовал, как в крови закипает гнев. Предъявляете ему? Отлично, продолжайте, он посмеется над самой глупой молвой. Пристаете к нему? Отлично, продолжайте. Лезете в драку? Прекрасно, он сможет дать отпор.

Но. Не. Смейте. Трогать. Его. Детей.

Монд весь в тот вечер познал гнев обладателя гидро-вижена. Вышедшее из берегов сидровое озеро, полное огромных волн, взбушевавшаяся вода в домах, колодках и фонтанах — все это показывало, что не стоит лезть к братьям Рангвиндр, что не стоит открывать мерзкие рты в их стороны.

Кэйа все время молчал, хотя и сам стал жертвой и свидетелем, да не единожды, но жаловаться крестному не шел, как и раны латал сам. Самоуверенный ребенок. Переживал все в себе, таил эмоции. Взял бы лучше пример с брата и попсиховал немного, было бы полезнее. Но он проживал все внутри, рта ни разу на эту тему не открыв.

Маленький идиот.

Джеффри искал способы угомонить людскую молву и грязные сплетни, искал способы перевести внимание если не с себя, то хотя бы с мальчиков, но ничего не помогало с этим. Ходил, жаловался своему партнеру, в ответ не получая никаких комментариев: Варка молчал, ни слова по этому поводу не сказав; поддерживал друга, чьи дети оказались втянуты в настолько отвратительный скандал, помогал самим юнцам пережить намеки на травлю, которые сразу пресекал.

Долго это продолжалось, являясь самой большой проблемой в жизни их маленькой, но разношерстной и крепкой семьи.

А потом погиб Крепус.