Александр

Стоять в конце декабря на улице без куртки — сомнительное удовольствие, но я понимаю это далеко не сразу. По вискам бьет адреналин, продолжающий циркулировать по организму после небольшой стычки. По телу разливается жар. Кулак ломит. Разбитые костяшки саднят. А настроение неожиданно хорошее. Никогда бы не подумал, что давать отпор так приятно. И я внезапно не кажусь себе таким уж слабым и никчемным. Оказывается, я тоже кое на что способен. Поразительное открытие. И возможные неприятные последствия из-за драки меня отчего-то совсем не пугают. Сейчас я действительно сделал все правильно. Без сомнений.

Топчемся с Борей чуть поодаль от главного входа в корпус, в котором проходит мероприятие. Оба храним молчание, будто не знаем ни он, ни я, с чего бы лучше начать. С неба сыплют белые хлопья, оседая у нас на волосах и плечах. Морщусь, когда снег падает мне на нос.

— Куришь? — наконец разрывает Борис затянувшееся молчание, вертя в руках Parliament.

— Сегодня да, — с благодарностью вытягиваю я сигарету из пачки и прикуриваю от зажигалки парня. Некоторое время мы дымим в полной тишине, будто бы находясь каждый в своих мыслях. Не знаю, о чем думает Боря, а моя голова забита только Майским. Его звонкий голос до сих пор стоит в ушах. Боже, какой же он очаровательный. И я вроде бы понимаю, что песню эту он готовил еще до того, как я натворил дел. А все равно где-то в голове щелкает мысль, что еще не все потеряно. Что еще можно что-то исправить. Что еще есть шанс.

Хотя Майский и так давал мне этих шансов предостаточно. И я виртуозно просрал каждый.

— Послушай, — разрывает Боря молчание, заставляя меня вздрогнуть. — Ты ведь гей, не так ли?

Я не должен испытывать страха, отвечая на данный вопрос. Не в беседе с Борисом. И все же…

— Да, — еле-еле выдавливаю из себя.

— Майский, как понимаю, тоже? — как бы невзначай интересуется он. Меня прошибает пот. В минус десять это особенно неприятно.

— Он нет.

— Гонишь, — усмехается Боря. — Если на твой счет у меня еще были сомнения, то на него гей-радар сработал мгновенно. Такие взгляды пылкие на тебя кидает. Мне аж завидно. Голос у него, конечно, классный, но я б его к студзиме привлекать не стал, не пой он с таким энтузиазмом Меладзе, при этом прожигая в твоей башке дырень, — признается парень. — Серьезно, ждал, что ты воспламенишься! — О, Боря, я горел, просто ты этого не видел. — Тогда я решил, что наблюдаю очередную любовную драму, в которой гей влюбился в натурала. Не посмел мешать его попыткам добиться твоего расположения. Тем более, таким трогательным. Он настолько искренний парень, что так и хочется подойти и спросить его, с какой планеты он свалился. Явно не с нашей. Так что даже не думай прикрывать передо мной его задницу. Он давно спалился. Да и ты не многим лучше. Хреновые из вас актеры, ребятки. На репетициях между вами появлялось такое напряжение, что казалось, вот-вот заискрите. Любой, кто присмотрелся бы к вам, сразу просек, в каких вы состоите отношениях. Так что поздно прятаться. Да и смысл играть передо мной натуралов? Я же сам гей, — расслабленно пожимает он плечами.

— Не гей он, — повторяю я уперто. — Би, — поясняю тише. — Благодаря мне… — добавляю почти шепотом.

— Правда, что ли? — не верит ушам Борис. — То есть это ты… А не он… Ты мне сейчас все шаблоны порвал в мясо. Мощно! — не понимаю, то ли он меня хвалит, то ли не может поверить. — Но опасно.

Не то слово.

— И давно встречаетесь? — продолжает любопытствовать парень.

— Мы не встречаемся, — бросаю я.

— В смысле? — удивляется Боря. — Он тебе разве не нравится?

— Нравится.

— А ты ему — тем более. Это невооруженным глазом видно. Цветет и пахнет рядом с тобой, аж смотреть противно, — смеется Борис. — Раз симпатия взаимна, тогда в чем проблема?

Действительно, в чем?

Морщусь. Сейчас все доводы, что крутятся в голове, кажутся мне абсурдными, а мое поведение по отношению к Сане абсолютно неадекватным.

— Во мне проблема, — признаюсь я тихо.

— Не можешь забыть бывшего, или что? — недоумевает Боря.

— Не хочу быть геем.

Эти слова будто застывают в воздухе, холодном настолько, что дышать тяжело.

Борис долго выразительно на меня смотрит, видимо пытаясь понять, серьезно я или дурака валяю.

— Чего, прости? — наконец, подает он голос.

— Ты расслышал. Я. Не. Хочу. Быть. Геем, — произношу я сквозь зубы. — Ну или Не Хотел.

— Серьезно?

— Да.

Парень прицельно отправляет все еще дымящийся окурок в урну и тут же закуривает вторую сигарету с уже более сосредоточенным лицом.

— Дитрих, а ведь я возлагал на тебя большие надежды, — вздыхает он.

— В смысле?

— В прямом. Думал, ты парень башковитый. Но сейчас в этом начинаю сомневаться, — хмурится Боря. — Не хочет он геем быть, посмотрите на него. Ахуеть, заявочки, скажу прямо. Ну раз такой простой, возьми да не будь, — ворчит он.

— Да вот пытался… — мямлю я, чувствуя себя самым тупым человеком на планете.

— И как? Получилось? — язвит парень.

— Нихера.

— И почему я не удивлен, — сыплет сарказмом Борис. — Я, конечно, понимаю, ситуация у нас не из простых. И в стране мы живем не самой терпимой. Но… Ломать себя, чтобы подстроиться под мнение общественности — ты дурак или кто? — разводит он руками.

— Дурак.

— Хоть это признаешь и на том спасибо, — фыркает парень. — Я-то грешным делом решил, что Майский с этой его бисексуальностью дел натворил. Обычно же как: гей влюбляется в би, а тот потом уматывает к девушке. Классика жанра. Точнее классический страх любого гея. На деле, думаю, каждый случай уникален, — вздыхает он со странной интонацией. Видимо, у него тоже были отношения с бисексуалом. И его история пошла по тому самому классическому жанру. — Теперь понимаю, что дров наломал именно ты, не так ли?

— Да.

— Поэтому оба ходили последние дни с таким видом, будто не к студзиме готовитесь, а к похоронам?

— Именно.

— Дитрих, — произносит Боря и выдерживает мучительно долгую паузу. — Я тебя понимаю, как никто. Страх и неуверенность здорово косят психику. Но… Притворяться кем-то, кем ты не являешься, еще хуже. Если ты решишь, что у тебя есть третья рука, она ж не вырастет. А если убедишь себя, что натурал… Вставать на девчонок не начнет. Это так не работает.

— Наверное.

— Не наверное, а точно, — заверяет меня Боря.

— Я слабак, — признаюсь я стыдливо.

— С чего ты это взял? — удивляется Борис. — Ты не боишься ответственности. Выполняешь каждую поставленную перед тобой задачу. И выполняешь ее идеально. Не уходишь от конфликтов и готов отстаивать свою точку зрения до победного. Вспомнить хотя бы ваши споры с Эльвирой. Знаешь ли, даже я иногда побаиваюсь вступать с ней в дебаты. А ты так на нее пер. Думал, подеретесь. И ты надежный. Серьезно, спросили бы меня, кому бы я доверил свою жизнь, и ты бы оказался в моем коротком списке из четырех имен. Могу тебя назвать кем угодно, но точно не слабаком.

— Это я только кажусь таким. Ты меня не знаешь, — выдыхаю я, приятно удивленный словами Бори. Удивленный, но не готовый с ними согласиться. — Я трус.

— Вранье.

— Серьезно. Я бы вот так во всеуслышание не смог бы признаться, что я гей, как ты это сделал сейчас за кулисами. Я и тебе-то признался с большим трудом, — заверяю его я, молча забирая у Бори пачку сигарет и вытягиваю вторую порцию никотина.

— Это только сначала страшно. Когда признаешься в первый раз. А потом как на мази, — смеется парень. — Ладно, преувеличиваю. Не на мази. Но проще… Да и сегодняшний разговор я признанием не считаю. Свою ориентацию я давно ни от кого не скрываю.

— Вообще ни от кого? — уточняю я удивленно.

— Родители узнали первыми, — заметив мое недоумение, тут же добавляет Борис.

— И как они отреагировали?

— О-о-о… Такое цирковое представление стоило записать на видео. Мамка прорыдала всю ночь из-за того, что после смерти я попаду в Ад за содомию. Отец играл молчанку целый месяц. А потом… не знаю. До конца родители так и не поняли, но, хотя бы попробовали понять… Смирились. И все устаканилось. Теперь вон мужика моего на дачу зовут. Говорят, от меня толку ноль, а вот Гриша с золотыми руками! Грядки копает как Бог. А после того, как он отцу смастерил теплицу для огурцов, впечатление, что именно он стал его сыном, а я так — сбоку припёка, — рассказывает Боря, и я невольно улыбаюсь. — Но... если палят нас за тем, как мы целуемся, ходят потом как в воду опущенные. Ничего не говорят, ни на чем не настаивают, но... Продолжают оставаться противниками однополых отношений. "А вдруг соседи узнают", "А что мы скажем родственникам", "А как же внуки" — все еще иногда насилуют меня подобными вопросами, но без летального исхода с моей стороны. И, несмотря ни на что, отказываться от меня они не торопятся, и на том спасибо!

— И это здорово, — кидаю я, не веря, что такой расклад светит мне. История Бори кажется сказочной.

— Сейчас здорово. Но так-то всякое бывало, — туманно добавляет Борис. — Не в сказке же родились. И на улице гопотня к стенке прижимала. В школе когда слушок прошел по поводу моей ориентации, чмырили так, что приходя домой, я на полном серьезе размышлял, а не выпилиться ли. Да и в универе поначалу было, ой, как не сладко, — говорит он с несочетающейся со словами улыбкой. — Что же касается страха… Друзья «по интересам» то у тебя имеются? Или ты все это время считал, что в этом городе единственный в своем роде?

— Подруга. Только она сейчас учится в другом городе.

— И все?

— И все.

— Друзья с форумов?

— Нет.

— Знакомые в социальных сетях?

— Нет.

— И вирт не практиковал?

— Нет.

— А родители?

— Узнают — уничтожат.

— Вот значит как… — протягивает парень, тяжело выдыхая. — Так ты у нас из одиноких волков, которые от этого одиночества сами же и дичают? Хреново. Надо бы тебе начинать контактировать с людьми, а то так ведь и ебнуться можно. Мы ведь своих не бросаем. А когда за спиной чувствуешь поддержку, принять себя куда проще, — замечает парень.

— Ты прав, — улыбаюсь я вяло. Такую поддержку я уже получал. От Майского. Сам получил, сам похерил.

— А что между тобой и Майским произошло, не расскажешь? — Боря делает вид, будто спрашивает чисто для проформы, но во взгляде читается нездоровое любопытство. Кажется, в последнее время ему в жизни не хватает бури эмоций.

— Мы переспали…

— Для начала неплохо.

— А потом я его послал.

— Нахера?

— Обстоятельства.

— Наш препод по теории вероятности говорил: «Единственная уважительная причина отсутствия на экзамене — смерть». В твоем случае так же. Если обстоятельства не связаны с твоими похоронами, советую поскорее исправить содеянное. Переспать, а потом бросить! Нет, ну что за жесть?! — заявляет он.

— Я боюсь.

— Чего?

И меня прорывает:

— Будущего. Боюсь, что нас поймают и изобьют в какой-нибудь подворотне. Или убьют. Боюсь, что заклеймят, и я не смогу найти работу. Боюсь, что всю жизнь просуществую жалким подобием себя, покупая колбасу лишь по праздникам. Боюсь боли. Смерти. Нищеты. Непонимания. Травли. Но больше всего я боюсь того, что вместе с собой на дно утащу и Майского, у которого еще есть шанс построить нормальную семью!

— Нормальную, значит, — протягивает Боря, будто бы пробуя это словосочетание на вкус. — Ты думаешь, нормальность определяется гетеросексуальностью? Мне вот всегда казалось, что нормальная семья та, в которой все друг друга любят и ценят. А когда муж избивает жену — это не норма, хотя, посмотри-ка, гетеросексуалы. Так же, как не норма и то, когда парень избивает своего парня. Или девушка девушку. Гомосексуальность тоже не билет в счастливое будущее. Плевать, разнополая пара или однополая. Главное то, что два человека друг к другу чувствуют. И если вы с Майским действительно любите друг друга, из вас выйдет отличная НОРМАЛЬНАЯ семья. Или я не прав?

— Но с девушкой ему будет… проще, — продолжаю я вяло настаивать на своем.

— А как же ты? Готов обречь себя на одиночество? — осторожно спрашивает Борис. — На сожаления, которые будут грызть тебя до конца жизни? На неудовлетворенность и, в конце концов, на отсутствие счастья? Александр, твои страхи вполне логичны, но не надо быть геем, чтобы их испытывать. Такое мучает абсолютно каждого взрослого, зацикленного на будущем человека. Но тебе, в отличие от многих, нехило так фортануло. Не скажу, что Майский — предел мечтаний. Вкусы у тебя явно специфические. Вы ж с ним абсолютно разные, и я даже представить не могу, где вы нашли точки соприкосновения. Да и хер бы с ними, с этими точками. Добиться взаимности от человека, в которого ты влюблен, куда сложнее, чем кажется. И если он в своих чувствах к тебе искренен, то… Не отказывайся от Сани так легко, делая вид, будто это ничего не значит.

Молчу. Не знаю, что ответить. Боря говорит то, что вертелось у меня в голове все это время, но что я боялся произнести вслух.

— Родители хотят отправить меня в Польшу, — неожиданно признаюсь я.

— Поэтому ты послал Майского?

— Да.

— А ему ты причину посыла сказал?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю. Не смог.

— Нахер послать смог, а правду сказать — нет? — продолжает меня пытать Боря.

— Именно. Если бы я правду сказал, мы бы все равно расстались, но забыть меня ему было бы куда сложнее. А послав, я… Заставил его себя возненавидеть. Так ему будет проще обратить свое внимание на кого-то другого. Наверное… — и почему у меня в голове это слышалось так убедительно и кажется полной хуйней теперь?

— И тебя это устраивает.

— Нет.

— А это твое обучение того стоит? Стоит Майского?

— Нет. 

Нихера блядь не стоит.

— Так оставайся!

— Не могу.

— Почему?

— Родители не позволят.

— Ты сейчас шутишь? — смеривает меня Боря взглядом.

— Нет.

— Ты взрослый мужик, какие родители? — поражается он.

— Я полностью от них зависим. Они контролируют всю мою жизнь. Записывают в денежный долг все, что мне покупают. Долг, который позже я буду должен выплатить. Они сделали все для того, чтобы... — я запинаюсь. — Не могу объяснить, — выдыхаю я. — Что-то внутри меня не дает мне сдвинуться с места. Какой-то животный страх перед родителями. Даже не страх — ужас. Не знаю... Это, наверное, звучит очень глупо.

— Не глупо. Но они у тебя больные на всю голову, — ставит диагноз Боря. — Тебе бежать от них надо. И чем скорее, тем лучше.

— Да. Надо. Но куда? — развожу я руками. — У меня ничего нет. Я не могу позволить себе съем квартиры. Гаджеты для учебы. Зимнюю одежду. Очки… Я…

— Стоп, — прерывает меня Боря, — кажется, я понял, в чем твоя главная проблема, — заявляет он, внимательно за мной наблюдая.

— Мои родители?

— Нет.

— Моя нерешительность?

— Тоже мимо, — качает парень головой. — Все куда проще, Дитрих. Ты не умеешь просить помощи.

— В смысле?

— Доводы, которые ты приводишь, не лишены смысла, но лишь в случае, если ты являешься помимо своих родителей единственным человеком на планете. Почему ты не рассматриваешь сценария, при котором свои проблемы будешь решать не один, а бок о бок с кем-то еще. С тем же Майским?

— А я, по-твоему, должен вешать свои проблемы на других? — раздраженно бросаю я. Что за глупость?

— Не должен, — вздыхает Боря. — Но можешь. Ты можешь попросить помощи. И не только у Майского. Если ты, например, обратишься ко мне, даже я, возможно, чем-то смогу тебе помочь.

— С чего бы вдруг? Извини, но мы не друзья, — мрачнею я.

— А по-твоему люди помогают только самым близким? Зачем же я влез в разговор двадцать минут назад? Мы ж не друзья. Считаешь, мне следовало стоять в сторонке и спокойно наблюдать за тем, как трио дебилов реализуют свой мерзопакостный план?

Что тут скажешь…

— Дитрих, у тебя вообще нет веры в человечество? Скажи ты Майскому, как тяжело тебе приходится, кто знает, может, он бы уже сам взялся решать твои проблемы, не спросив у тебя разрешения. Потому что раз ты ему нравишься, твои проблемы — априори становятся и его.

— Майский-то? Решать проблемы? — нервно усмехаюсь я. — Что-то я сомневаюсь, что он…

— А ты не сомневайся. Прекращай сомневаться, — советует Борис. — Из любой ситуации есть выход. Но иногда необходимо прибегать к помощи других людей. Ты не сможешь всю жизнь тащить проблемы на себе. Да, согласен, Майский — летящий, как трусы на ветру, но… Ты хоть раз видел, как он себя ведет в стрессовой ситуации? И осознаешь, на что он может быть способен ради тебя при условии, что его чувства настолько к тебе сильны, насколько это кажется со стороны?

— Не знаю. Я не думал об этом, — отвечаю я честно.

— Вот именно. Не думал. Так подумай. И лучше бы тебе с этим не тянуть, — продолжает напирать Борис.

— Хорошо… Я тебя понял, — бормочу я, сейчас почему-то ощущая себя маленьким мальчиком, которого отчитывает преподаватель. Борис вроде бы не говорит ничего особенного. Прописные истины, которые мне отчего-то в голову до этого самого момента не приходили.

— Ну вот и отлично, — улыбается парень, похлопывая меня по плечу. — Ладно, давай вернемся в здание, а то у тебя уже зуб на зуб не попадает, — отправив второй окурок в урну, зовет меня Боря за собой, даже не подозревая, какую адскую мыслительную машину запустил в моей голове прямо сейчас.

Попросить помощи?

Блядь.

Как просто, но, сука, тяжело.

Саня

Заглянув в гримерку и забрав вещи, спускаемся с Ларисой на первый этаж. Рыжее солнце уходит в гардероб. Я же свои вещи не сдавал, так что на ходу натягиваю куртку и уже у выхода сталкиваюсь нос к носу с Дитрихом и Борисом. Какие люди в нашем морге…

— Ты куда? — хмурится староста.

В пизду. Сейчас на лед встану и покачу с ветерком.

— Тебе какое дело? — рычу я в сторону Дитриха. — Мы уйдем домой пораньше. У меня башня раскалывается, — отворачиваясь от старосты, сообщаю я Боре.

— «Мы»? — кидает Дитрих, мрачнея на глазах. Братиш, ты что, не заметил, что я не расположен к беседе?

— Извини, что заставила ждать! — очень вовремя подбегает ко мне Лариса, врываясь в нашу дешевую гей-драму как нельзя кстати.

— Мы с Ларисой, — объясняю я. Без иронии, вызова или глупых двусмысленных ухмылочек. Нет у меня сил кому-то и что-то доказывать. Да и голова начинает болеть на самом деле.

— Окей, — кивает Боря. — Ты, Саня, молодец! Хорошо потрудился! — заявляет он.

— Вам-то откуда знать? — кидаю я, толкая тяжелую стеклянную дверь. — Вас обоих там даже не было.

Не стоило, наверное, этого говорить. Сразу понятно, что меня это задело. Не отсутствие Главного, но отсутствие Дитриха. Козлина драная. Столько сил. Столько стараний. Чтобы эта сволота именно в мое выступление решила отойти покурить. Все. Нахуй.

Я сдаюсь.

Александр

Боря проводит взглядом удаляющихся Майского и Ларису, а затем переводит вопросительный взгляд на меня.

— Отпустишь его так просто? — интересуется он, едва сдерживаясь от улыбки. Смех у него вызывает видимо мое выражение лица. Какая нахер Лариса, Майский? Совсем с дуба рухнул?! ТОЛЬКО, БЛЯДЬ, ЧЕРЕЗ МОЙ ХЛАДНЫЙ ТРУП!

И будто не я еще пару минут назад красиво разглагольствовал про то, что желаю Майскому «нормальную» семью в паре с девушкой. Кажется, мое наигранное благородство недолговечно.

— Нет, — рычу я, невольно сжимая кулаки. Посмотрите-ка, оставляешь его на десять минут одного, и он уже находит себе девчонку! Хоть, сука, забор вокруг него строй и колючей проволокой обматывай.

Я сейчас, блядь, взорвусь!

— Тогда отпускаю тебя, сын мой, — милостиво разрешает Борис.

— Спасибо, — кидаю я, почти бегом направляясь в гримерку за вещами. Разрешение на уход мне не требовалось. Благодарю я парня за разговор. Мне это было очень нужно. Пара фраз, а мой мир будто бы переворачивается вверх тормашками.

Через пару минут вылетаю на улицу и нервно оглядываюсь по сторонам. Благо, Лариса на каблуках, потому с Майским они идут не слишком быстро. Их силуэты еще можно разглядеть далеко впереди. И я срываюсь на бег, чтобы во что бы то ни стало их не упустить.