Александр

Сути такого праздника, как Новый год, как, впрочем, и сути любого другого праздника я никогда не понимал, наверное, потому, что в нашем доме все это сводилось к абсурдной кабале. И осознаю я это только теперь. Наблюдаю за тем, как к этому относятся в доме Майских. Невольно сравниваю. И поражаюсь. Небо и земля.

За два дня до празднества Артем Максимович притаскивает домой елку. Это не из тех идеальных елок, которые привозил каждый год отец. Она кривая и кренится влево. И достаточно… облезлая. Но другую за пару дней до праздника найти уже не удается, а у Майских нет привычки готовиться к чему-то заранее. Что старшему, что младшему абсолютно плевать, что елка похожа на сломанный ершик для унитаза. Главное же, что она есть.

Процесс украшения дома и самой елки у нас в семье всегда происходил по скрупулёзно составленному плану. Мать настаивала на выдержке в одной цветовой гамме. Отец — на лаконичности и гармоничном виде. Майские хуярят украшения где придется и как придется. Жеваный дождик. Самые дешевые новогодние шарики из пластика. И огоньки — целых три гирлянды. И все сломанные. На одной не горят зеленые фонарики. На второй и третьей — красные. Похуй, говорит мне Саня. Щас все вместе накидаем и будет заебца. И смех, и грех.

Признаюсь, сперва у меня дергался глаз. Первые часы предновогодней майской вакханалии дались мне с большим трудом. Я уже представлял, как падаю на пол в судорогах с пеной на губах. А потом как-то… свыкся и даже втянулся.

— А нахера рядом с одним желтым шариком вешать второй такой же? — недоумевал я.

— А тебе не до пизды? — справедливо спрашивает Майский.

— Нет. Меня бесит, — отвечал я.

— Раз бесит, так перевесь, — пожимает Саня плечами. И как только он в очередной раз дает мне добро на свободу действий, меня мгновенно отпускает и ничего менять уже не хочется. Поразительная магия похуизма.

Тридцать первого декабря Саня заталкивает меня на кухню с самого утра, торжественно вручает нож и вываливает на стол целую гору продуктов, которые следует порезать.

— Зачем так много? — вновь не понимаю я.

— Да всего на пять салатов, — пожимает Майский плечами. На пять тазов с салатами, ты хотел сказать?!

— К нам кто-то присоединится? — в надежде спрашиваю я, но к своему ужасу слышу четкое:

— Нет.

— То есть нас будет трое? — все еще не могу поверить.

— Да.

— И мы херачим пять салатов, три вида закуски и горячее? — я еще наивно надеюсь, что смогу достучаться до разума Сани.

— Еще торт! Не надо забывать про торт!

— Нахера так много? Чем ты собираешься жрать все это? Жопой?

— Дитрих, ты ебнутый? — не понимает меня Саня. — Мы и не обязаны сжирать все сразу. Нам должно этого хватить хотя бы дня на три!

— Так через три дня салаты уже испортятся. А мы из квартиры не выходить будем, а выкатываться.

— НИХЕРА НИЧЕ НЕ ИСПОРТИТСЯ! РЕЖЬ МОЛЧА!

И я режу под аккомпанемент крутящейся по старенькому телевизору «Иронии судьбы», чтобы теперь обводить огромный заставленный едой стол взглядом и не понимать, как мы втроем должны со всем этим управиться даже за три дня. Да тут жратвы минимум на неделю! Идиотизм какой-то, Ей-богу.

На елке мигают полудохлые огоньки. Из телевизора тихо бубнит какая-то музыкальная программа. Вот-вот начнется поздравление президента. До Нового года десять минут.

В руках у Артема Максимовича шампанское, только-только извлеченное из холодильника. Пока он ковыряется с пробкой, Майский притаскивает два клочка бумаги, две ручки и две зажигалки.

— Опять ты за свое, — закатывает Артем Максимович глаза.

— Цыц! — фыркает Саня. — ЭТО ТРАДИЦИЯ! Действенная штука! Проверено! — заявляет он, протягивая один жалкий клочок бумаги, ручку и зажигалку мне. — И только попробуй отказаться, — предупреждает он, угрожающе нависнув надо мной.

— Отказаться от чего? — он что, хату решил спалить в честь праздника?

— От загадывания желания, — заявляет Майский.

— Чего-о-о? — скептически протягиваю я.

— Я вот тоже считаю это бредом, — поддакивает Артем Максимович, с легким хлопком открывая шампанское и разливая напиток по высоким бокалам.

— Ничего не бред! — настаивает Саня. — Неужели ты никогда не загадывал желание? — переводит он на меня взгляд.

— Нет. — И не тянет.

— Короче, когда начнут бить куранты, пишешь на бумажке желание, сжигаешь ее и кидаешь остатки в стакан с шампанским, а потом выпиваешь его залпом! Все это ты должен успеть до того, как закончатся куранты, — с азартом в глазах объясняет мне Саня правила.

— Не буду я заниматься этой херней, — морщусь я.

— Конечно, будешь, — деловито заявляет мне Саня, плюхаясь рядом. — Будешь как миленький, — продолжает он жутковато шептать себе под нос. — Будешь же, Саша? — уточняет он, переводя на меня шальной взгляд.

— Если для тебя это так важно… — сдаюсь я.

— Еще как важно, — заверяет меня Саня, забирая из рук отца бокал с шампанским и испытующе поглядывая на телевизор. Начинается поздравление президента. Саня сосредоточен. Я на всякий случай тоже. И лишь Артем Максимович поедает очередной мандарин, когда внезапно раздается звонок в дверь. Я и Саня вздрагиваем.

— Мы вроде бы никого не ждем, — удивленно протягивает Артем Максимович, поднимаясь из-за стола. Знает, что Саня открывать не пойдет, так как ждет курантов. И меня не пустит.

Мужчина скрывается за дверью комнаты. Раздается щелчок открывающегося замка и… тишина. Усиленно прислушиваемся, но ни я, ни Майский не улавливаем ни звука. Переглядываемся.

— Пойду проверю, — зачем-то шепчет Майский, а потом крадется к двери и заглядывает за нее. Но почти сразу отстраняется и рысцой возвращается ко мне. Глаза горят. На губах играет дурацкая улыбка.

— Чего ты? — не понимаю я.

— …целуются… — из невнятного шепота различаю единственное слово.

— Кто целуется? — не врубаюсь я.

— Шурик пришел! И они там с батей це… О! КУРАНТЫ! ПОЕХАЛИ! — внезапно подскакивает Саня с места и начинает строчить что-то на своем драном клочке бумаги. — Хер ли сиськи мнешь, дебил?! Быстрее загадывай желание!

Да чтоб тебя, Майский.

Как два долбанутых придурка чиркаем желания на бумаге, сжигаем ее и кидаем остатки в стаканы. Ледяное шампанское обжигает горло. Газированный напиток бьет в нос. На глазах у меня наворачиваются слезы.

— Быстрее! ДО ДНА! — доносятся вопли Майского.

— Ебать. Пиздец, — выдаю я, кое-как справившись с задачей. Что-что, а шампанское полусожженной бумагой я еще ни разу не закусывал.

— Ахуенно, мы успели! — ликует Саня. — Не криви рожу, не переломился, — заявляет он, видимо, прочитав на моем лице голый скепсис.

— Никогда больше не повторю, — обещаю я мрачно.

— Повторишь, — лишь отмахивается Саня. — Я проконтролирую, — заявляет он, начиная накладывать себе в тарелку салат за салатом.

— Ага, как же… — шутливо ворчу я, а сам лыблюсь как дебил. Приятно думать о том, что он видит себя рядом со мной и через год. И через два. И через пять. Контролируй, Майский, сколько душе угодно. Главное будь рядом.

— О, чуть не забыл про вторую традицию! — вздрагивает Саня.

— Да господи боже, можно уже пожрать? — умоляю я.

— Нет, погоди! — Майский начинает рыться в телефоне. — Я так считаю: каждый прожитый год — это как серия сериала про твою жизнь. А после окончания каждой серии идет что? — задает он мне наводящий вопрос.

— Титры? — вяло реагирую я.

— Бинго! А титрам нужно музыкальное сопровождение! Я каждый раз подбираю песню, которая бы красиво ложилась на титры прожитого мной года. И в этот раз выбрал что-то мега чумовое!

Я, конечно, знал, что Майский любит петь. Но за последнюю неделю оценил ужасающие масштабы этой любви. Саня поет в ванной. И иногда даже сидя на толчке. Он что-то напевает себе под нос по утрам, когда готовит завтрак, и вечерами, наблюдая за тем, как я мою посуду. Он подпевает каждый раз, когда в очередном фильме слышит знакомую песню. И голосит во все горло, если врубает любимые треки. И почему после всего этого я еще удивляюсь, что он собирается петь в Новый год?

Откидываюсь на спинку скрипучего дивана. Смиренно ожидаю шоу.

— Готов? — спрашивает он меня. Я киваю. — Песня старая. Если знаешь, подпевай!

Да ни в жизни.

— Итак. Титры!

…Oh I could throw you in the lake

…Я мог бы утопить тебя в озере

…Or feed you poisoned birthday cake

…Или приготовить отравленный пирог.

…I won't deny I'm gonna miss you when you're gone

…Не скрою, мне будет тебя недоставать.

…Oh I could bury you alive

…Я мог бы закопать тебя живьем,

…But you might crawl out with a knife

…Но ведь ты выберешься, возьмешь нож

…And kill me when I'm sleeping

…И зарежешь меня, пока я сплю,

…That's why

…Поэтому

…I can't decide

…Я не могу решать,

…Whether you should live or die

…Жить тебе или умереть.

…Oh, you'll probably go to heaven

…Ты наверняка попадешь в рай,

…Please don't hang your head and cry

Так что не вешай нос и не реви.