Даже на заднем сидении такси Даниил выглядел, как потомственный аристократ. Практически элегантно курил в приоткрытое окно, перед тем не глядя сунув водителю деньги, чтобы не было лишних проблем… Для семьи Даниила нет никого дороже него. Он воспитан идеально, по всем канонам викторианской эпохи, он сама пристойность и природная кошачья грация, заключенная в теле притягательного мужчины. Он умен, может поддерживать разговор любой степени сложности на любую из тем, которые предлагают в высшем обществе, он умеет вовремя улыбнуться, шепнув какую-нибудь незначительную светскую любезность, а может и загадочно промолчать, чаруя улыбкой лучше, чем великое творение да Винчи. Верховая езда, игра на фортепиано, чтение целых поэм наизусть на поэтических вечерах, безукоризненное знание этикета и умение вести разговор за любым столом. Идеальная внешность, отточенные движения, аристократически бледная кожа, бархатный голос, жгучий взгляд, лукавство в уголках светлых губ.
Для семьи Даниила нет никого дороже него — он самый дорогой эскортник в семейном агентстве.
Когда такси тормознуло у проезда во двор, Даниил отдал еще купюру — «без сдачи» — и выбрался из дешевой машины, надеясь, что прохлада ночи смоет с него лишние запахи. По пальто пригладил ветер, шелестнув по чешуйкам, на секунду взъерошил челку. Данковский не стал задерживаться и пошел через арку во внутренний двор, надеясь, что его, «фраера», не заметят местные: это слишком затянуло бы дорогу к одному из подъездов. Дверь не запиралась из-за сломанного домофона, серые стены пестрели надписями и рисунками. Лампочки еле горели, но ступеньки все равно не ускользали из-под ног.
Даниил устал. Весь вечер провел на званом ужине, изгибая губы в вежливой улыбке, без особого энтузиазма пытался вывести собеседников на любую менее скучную тему, чем избранная ими, ловил на себе эти взгляды, десятки раз за разом — восхищенный, брезгливый, завистливый, жадный, упрашивающий, похотливый… Данковский никого не оставлял равнодушным. Но сегодня вечером, несмотря на четкие условия контракта, его трижды пытались неумело соблазнить, дважды он сбрасывал чужие руки со своих коленей и отвесил пощечину, когда его попытались подловить в уборной. Он все еще не снимал перчатки, и под тонкой черной кожей руки еле покалывало от напряжения. Немного болело в висках, отходили понемногу губы и щеки, застывавшие в течение работы в идеальной маске.
Верхний этаж, звонок в чуть пошарпанную дверь. Даниил в который раз подумал, что ему не место в этом подъезде, ему, одетому с иголочки, пахнущему одеколоном, никогда не снимающему кожаные перчатки без веских причин. Но ему где-то глубоко, под сердцем, хотелось, чтобы его место могло быть в этой квартире.
За приоткрывшейся дверью появился знакомый крупный силуэт, отступивший с пути и молча пригласивший войти. Артемий перестал удивляться, кажется, после второго такого раза. Даниил скользнул в прихожую, пропитанную невольной советскостью: квартира старая, наследие родни, но Бураху это очень идет. Его руки помогли сбросить с плеч плащ, чтоб отправить на вешалку, чуть погладили по спине. Даниил обернулся и без слов прильнул к теплой груди, щекой отираясь с удовольствием о жестковатый материал футболки. Артемий обнял в ответ, обвил руками, словно пряча в колыбель, поцеловал в макушку.
— Вино или кофе?
— Кофе. И я хочу в ванну.
— Иди — я все принесу.
Когда-то давно, в юности, после первых попыток работать Данковский после запирался в ванной и тщетно пытался отмыться от всего, что чувствовал. Теперь ванна стала способом расслабиться и ненадолго про все забыть.
Ванная комната небольшая, но хотя бы санузел раздельный… Под шорох воды Даниил начал расстегивать пуговицы на жилетке и невольно вспомнил, как впервые оказался в этой квартирке — холостяцкой, немного затхлой, но внезапно настолько пригревшей.
Он тогда в который раз после работы заехал к Андрею в кабак и за бокалом красного поделился усталостью и желанием сделать что-нибудь для себя и как следует расслабиться. Андрей с ухмылкой посоветовал кого-нибудь закадрить на вечер и приятно провести время, глазами повел в сторону Бураха, сидевшего в одиночестве за стойкой на той стороне. «Твой типаж», — сказал он. Даниил оценил эту тяжеловесную и привлекающую своей легкой дикостью внешность. Ему впрямь это нравилось: широкие мощные плечи, крепкий костяк, сильные руки, стройные ноги, обтянутые темными джинсами, тяжелый подбородок, угол челюсти и отражающий его угол скулы, суровость в чертах лица и во взгляде из-под густых бровей. Несколько шагов навстречу, пара фраз, пущенный игривый намек — между ними заискрило, и Данковский чувствовал, как от звуков чужого голоса внутренности сворачивало сладким спазмом. Меньше чем через десять минут они покинули кабак и уехали к Артемию на такси, и тогда же Даниил запомнил адрес. Конечно, это оказались далеко не хоромы, но Данковский отнесся ко всему снисходительно. А потом Артемий вдруг предложил кофе или, если Даниил так спешил, сразу перейти к делу: постоянные взгляды на часы, рабочая привычка, должно быть, подсказали ему не то… Даниил согласился на кофе, демонстративно выключил телефон и снял дорогие часы, отправив вместе с мобильником в карман пальто, и после удивленно смотрел на то, как Бурах достал турку и кофемолку. Они пили свежесваренный кофе, кажется, вкуснейший в жизни Даниила, разговаривали так странно увлеченно в тесной кухне несколько часов напролет, затем Данковский первым его поцеловал. Артемий почему-то спросил, в общих чертах узнавший о профессии Даниила из его уст, не будет ли ему это все… неприятно? Не покажется ли, что его используют. Даниил, внезапно почувствовавший колючий комок в горле, поспешил поцеловать еще раз, увлекая в спальню, чтобы больше не слышать слишком задевавших мыслей Артемия.
Даниил скинул вещи прямо на пол, одну за другой, наслаждаясь внутренне этой возможностью смять дорогую ткань и бросить на неказистый коврик в беспорядке. Скрипнула дверь, и Даниил только в этот момент осознал, что до сих пор не снял перчатки. Артемий тоже заметил: отставил на тумбочку принесенный кофе, мягко взял за руки, заглянул в глаза, чтобы получить разрешение кивком… Данковского дико заводило то, как Артемий стягивал с его узких рук перчатки. Кожа на руках тонкая, нежная, безумно чувствительная, но Даниилу нравилось осязать ею кожу Артемия, изгибы мышц, короткие волоски по телу. Легкое напряжение в ногах, когда Данковский приподнялся на носочки.
— Останься со мной, — он поцеловал немного колючий подбородок Бураха и невольно погладил по чужой ладони. — Там хватит места на двоих.
Артемий в этой своей непередаваемой манере по-животному ласково ткнулся носом Даниилу в щеку и, чуть отступив на шаг, стянул футболку, принимая приглашение.
Вода была еле теплой, ровно настолько, чтобы почти не отличаться от температуры кожи и ласкать тело, вымотанное за день. Даниил сел в ванну, благо, она была довольно большой, отпил из захваченной с собой кружки немного кофе: Артемий варил идеально, или, может, сам Даниил слишком к этому привык и пристрастился к его манере приготовления. Из-под опущенных длинных ресниц Данковский наблюдал за Бурахом, любуясь красивым телом и с мимолетным удовлетворением подмечая: слегка возбужден.
— Подвинься, красавчик, — шутливо буркнул Артемий. — Ты тут не один.
Даниил фыркнул и, дурачась, плеснул на него водой, хотя немного места уступил, тела сами нашли верное положение, при котором было очень приятно переплестись и ощущать чужие касания везде. Было очень хорошо, и Даниил расслабился, пока его слегка поливали водой по коже, омывали мягко пахнущим гелем и гладили, между делом тихо спрашивая о работе. Он отвечал невпопад, такой неидеальный наедине с Артемием, пил кофе, улыбался без задней мысли о том, насколько улыбка должна быть провоцирующей, кокетливой или сдержанной. Покончив с кофе и отставив кружку куда-то на чуть сырую плитку пола, он довольно облизнулся и пошел в атаку: в небольшой паузе вытянул ногу, чтобы кончиками пальцев погладить полувставший член. Артемий обжег взглядом исподлобья, ладонью провел вверх по икре, поцеловал коленку… Даниил улыбнулся, уже открыто соблазняя, и той же ногой слегка надавил на грудь Бураху: откинься на бортик и наслаждайся.
Опираясь руками о края ванны, Даниил немного вытянул уже обе ноги, аккуратно заключая между ступнями член Артемия, проводя вверх-вниз на пробу: из-за того, что пришлось ощутимо спустить воду, все самое интересное находилось в прямом обозрении, и Данковский этим пользовался, переводя взгляд с расслабленного лица на возбужденный член, словно не мог определиться, что хочет поцеловать больше.
Хоть Даниил и работал исключительно эскортником без интима, его драгоценная мама́ позаботилась о том, чтобы любимый сынок знал о сексе все. Он пресытился этим быстро, воспринимая, как способы механического ублажения тела, хотя партнерам, безусловно, нравилось. Но это все было пусто и… бездушно? Это глупое слово и правда пришло в голову, когда Данковский некоторое время пробовал искать кого-то на одну ночь, надеясь, что это его отвлечет. Но так было до Артемия. Ему почему-то хотелось доставить как можно больше удовольствия, хотелось видеть и слышать, как ему будет хорошо, понимать, что вот так им только вдвоем. Потому для него Даниил старался, стремился сделать все безукоризненно, впечатлить и оставить максимально удовлетворенным.
Артемий что-то глухо пробормотал, вскинувшись на очередном движении, но Даниил прекрасно различил слова. «Я хочу тебя». Он расслабленно улыбнулся, поглаживая большим пальцем ноги горячую головку, довольно мурлыкнул, видя и ощущая, как Артемия встряхивало мелко. Можно было бы немного помучить его, намеренно оттянуть удовольствие, даже немного подразнить, чтобы Бурах сорвался и первым требовательно потянул к себе, выпуская эту свою звериную часть натуры, но Даниилу и самому слишком хотелось сейчас, чтобы терпеть и юлить. Он поджал ноги привычно и подался вперед, руками, что лебедиными крыльями, обвил за шею, прижался к губам Артемия, с наслаждением улавливая нетерпеливое краткое рычание, чувствуя, как на ягодицы легли широкие горячие ладони, крепко сжимая. С губ Данковского сорвался тихий полустон, скользнувший в улыбке перед тем, как они снова поцеловались. Тела прижимались друг к другу теснее, и Даниил слегка приподнимался на коленях, чтобы чувствовать это взаимное соприкосновение и движение влажной кожи, притираться каждым изгибом; к тому же, он ловко устроил руку между их телами, прихватив оба члена между длинными тонкими пальцами, и от первой же ласки собственной ладони вздрогнул, ласково укусив губы Бураха, уловив, как тот хрипло застонал в ответ.
С ним тепло, страстно, с ним просто качественный секс превращался в нечто приятное не только телу. И привкус заботливо сваренного кофе в поцелуях снова задевал что-то в колотившемся сердце.
Артемий прижал к груди кратким рывком, глухо шепнул на ухо предложение перейти в кровать — Данковский, погладив его по щеке, так же тихо ответил согласием, с улыбкой дождался, пока Бурах выберется из ванны и, обтеревшись, завернет и любовника в полотенце, подхватит на руки. Даниил зябко прижался к горячему телу, мурлыкнул в шею Артемию, что хочет без резинки. А еще, подумав, добавил в губы, что хочет быть сверху. Бурах в ответ глянул с усмешкой, опуская на постель, из тумбочки достал флакончик смазки, послушно улегся под руками Даниила на одеяло, рассматривал открыто, позволяя сделать первый шаг, как захочется.
Данковский с нескрытым намеком устроился у Артемия на бедрах, нанес смазку на пальцы, подготавливая себя, наблюдая за тем, как Бурах ласкал и пожирал его глазами, гладил по коленям, вверх по ногам, по бокам, чувствуя тепло его чуть шершавых ладоней. Артемий… он нравился Даниилу на самом деле, причем не только за то, что в первую встречу привлекло внешне. Артемий теплый по коже и в характере, он внезапно заботливый и безотказный, Даниилу всегда позволял все, что тот желал. Он сильный, уверенный, и это увлекало: возможность и вольготно устроиться у него на руках дома, и лениво «кататься» из комнаты в комнату, и неотъемлемое право получать эту поддержку, эти твердые слова подбадривания, советы, иногда даже утешение. А еще, заметил Даниил сейчас, плавно опускаясь на крупный крепкий член — Артемий волоокий, с этими трепещущими длинными ресницами, и невозможно живой, хотя и скупой на эмоции, но при этом предельно искренний. Приоткрывшиеся от удовольствия губы, чуть сдвинутые брови, всего на секунду, протяжный раскатистый вздох, когда Данковский опустился до конца, потом этот взгляд из-под ресниц, широкие ладони по бедрам… Даниил склонился к нему, чтобы поцеловать, и едва не спустил с языка мягкое признание в том, насколько Артемий красив.
Он в постели весьма непритязателен, хотя и у него были свои «вкусы», какие-то маленькие кинки, которые Даниил вычислил и любил использовать во благо. Бурах любит не глазами больше, а ушами и кожей, он хочет трогать, сжимать даже, ласкать по телу и слышать в ответ отклики — Даниил с ним поймал себя на способности издавать десятки звуков удовольствия и нежности. Он чуть наклонился вперед, покачивая бедрами, слегка напрягая мышцы, точно зная, что Артемию это нравится, и издал оборвавшийся стон, внезапно ощутив, как член внутри от движения Бураха задел самую чувствительную точку.
Сегодня они не стали слишком увлекаться, хотя пару раз Даниил устраивал именно вместе с ним марафон на всю ночь, когда намеренно оттягивали оргазм и пробовали самые разные способы ублажения друг друга. Данковский мог заниматься с ним сексом хоть с закрытыми глазами, слишком хорошо знающий, что Артемий ему подходит, что их движения навстречу всегда друг друга дополняют, отточенные неоднократной близостью, и даже если один собьется, второй подстроится тут же. Так и сейчас: стоило Даниилу, ускорившись, старательно «отъездить» любовника, до того, чтобы тот весь вздрогнул и глухо застонал от удовольствия на самом пике, его и самого умело довели до оргазма крепкие пальцы, обласкавшие по чувствительной нежной коже внутренней стороны бедра и покрасневшей головки члена. Секунды потрясения для тела, словно хороший электрошок, расслабили Даниила, разнежили до предела, и он соскользнул с Артемия, чтобы лечь рядом, инстинктивно прижаться к чуть вспотевшему телу своим, голову устроить на крепком плече, чувствуя короткий поцелуй во влажный висок.
Где-то на полке очень тихо шли часы. Данковский этот звук игнорировал, когда приходил в уютную квартиру, где ему всегда открывали дверь, и не жалел об этом ни разу, даже если приходилось выслушивать упреки в агентстве от родни.
— Дань…
Еще слегка хрипловатый голос пустил по телу мурашки с этим нежным сокращением имени, которого никогда не было в семье. Даниил взглянул в лицо Бураху, поймал взгляд светлых, чуть затуманенных глаз, волнительно и немного соблазнительно улыбнулся, всем видом показывая, как ему по-настоящему хорошо.
— А может… ну его, этот эскорт? Уходи ты оттуда.
Последние слова не были требованием или приказом, и в этом тоже был весь Артемий. Не то дал совет, не то произнес просьбу, которую никогда не чаял увидеть исполненной — без нажима и резкости, но с искренней горечью.
Даниил вздохнул.
— И куда мне тогда? С тобой в твою деревенскую глушь, коров пасти?
Артемий не обиделся, хотя мог бы, усмехнулся слабо:
— Коров пасти я буду… Но почему бы не в глушь? У тебя и образование медицинское есть, а там врачи всегда нужны, практику там и наберешь… Поехали со мной.
От его слов сжималось сердце и в горле кололо, как тогда, на кухне, от мягкого вопроса: «Тебе не будет неприятно? В смысле… как будто тебя используют». Даниил ведь уже думал об этом, думал не раз, и в последнее время все чаще, особенно если мама́ начинала ненавязчиво намекать, что интимные услуги дадут к каждому заработку прибавку как минимум на треть. Даниил устал быть красивым манекеном, говорящей куклой, ведущим вечеров и праздников, развлекающим богатеев мраморным мальчиком. Устал настолько, что предпочитал проводить свободное время, если получалось, в захудалой хрущевке, где абсолютно искренне плевал на этикет и спал с мужчиной по собственному желанию и не за деньги — не просто с мужчиной, а именно с Артемием. Или… он путал причины и следствия?
— Я подумаю об этом. Правда подумаю.
Бурах кивнул, прижался аккуратно лбом ко лбу, с нежностью прихватил губы Даниила самыми кончиками зубов, увлекая в поцелуй, от которого появлялась легкость в теле и расцветал в груди робкий огонек сохраненного удовольствия, такого семейного, близкого, интимного…
— Хорошо, подожду. Я ведь…
Даниил мягко прервал чужую речь новым поцелуем. Он уже слышал те важные слова, которые в первый раз его почти шокировали, слишком невозможные в том мире, где жил и живет до сих пор Даниил. Но ведь сейчас он здесь, в темноте крохотной спальни, где обнимал мужчину, всегда пускавшего на порог, разрешавшего все, покупавшего для него дорогое вино, варившего самый лучший кофе и дарившего самые сладкие поцелуи. Мужчину, который без оглядки на все безумие жизни его полюбил.
Подушечки пальцев огладили Артемия по лицу, убрали с нежностью несколько прядок волос, упавших на лоб.
— Я тебя, кажется, тоже, — шепнул Данковский, кончиком носа касаясь Артемьева. — И не вызывай сегодня такси — я останусь с тобой.