Все мы боимся смерти. Не отрицайте, не говорите, что это не так, что ждете смерть как друга или что видите в ней долг, который нужно заплатить. Смерти боятся все. Ведь никогда не знаешь, в какой момент она придет к тебе. Ты мог мечтать о том, что сделаешь завтра, на этой неделе, строить планы на дальнейшую жизнь, думать о подарках родным, хотеть признаться в любви девушке, которая нравится тебе уже много лет, или извиниться перед кем-то из близких людей. Но ты не сделаешь этого. Подарки так и не будут куплены, девушка так и не узнает о твоей любви, а родной человек так и будет обижен на тебя.
Вот этот момент и есть самый страшный из всех. Именно его мы все боимся. Страшнее него есть только одно: то, что умирает в душе твоих близких с уходом их родного человека. Это — настоящий ужас. Жизнь начинает по капле выходить из них, в глазах только скорбь. Они произносят твое имя, а потом вспоминают, что больше нет человека, которого можно было бы так назвать, и их глаза наполняются слезами. Они винят других в твоей смерти или самих себя. Отрицают или надеются. Скорбят.
Некоторые справляются с этим. Берут себя в руки и идут дальше, пряча боль за семью печатями глубоко внутри, расчехляя только изредка, чтобы помнить о тех, кто ушел. Другие же сдаются, и медленно их душа умирает.
Вэй Ин не справился. После смерти Ванцзи он и сам начал умирать. Не ел, не спал и только дни напролет повторял имя одно: «Лань Чжань». Сначала он кричал. Его крик был слышен в каждом уголке Облачных Глубин. В то время не было покоя ни одному из адептов Ордена, все будто на себе прочувствовали боль Вэй Ина, его агонию от потери возлюбленного.
Через пару дней голос Усяня начал хрипеть, становился все тише, и теперь он мог только молча шевелить губами, лишь в мыслях взывая к своему возлюбленному, моля его вернуться. Чтобы обнял вновь, защитил, успокоил и никогда не уходил. Чтобы вновь позвал его по имени, посмотрел своим взглядом, совсем не ледяным, но полным эмоций и чувств. Чтобы просто любил.
Его заперли в бывшем доме матери Ванцзи еще в первый день, чтобы крики не было так слышно. К нему приходили только лекари, но и те перестали навещать после того, как сообщили о своем бессилии. Только Лань Юань приходил к Вэй Ину. Молча садился рядом, смотря на то, как его учитель, самый родной человек, смотрит на дверь и шевелит губами, не замечая ничего, даже его. Спустя некоторое время Сычжуй вставал и прощался, неизменно говоря: «Я ещё зайду». И уходил, каждый раз слыша тишину.
Поговаривали, что это Вэй Ин виноват в смерти Второго Нефрита, что если бы он не пошел на охоту с возлюбленным, тот бы вернулся живым. И если бы кто спросил самого Вэй Ина, он бы сказал то же самое. Ведь не пойди он на Ночную Охоту вместе с Ванцзи, то не получил бы ранение и не отбивался бы тогда Лань Чжань в одиночку от полчища нежити, на которое они нарвались.
На сигнальный огонь подмога пришла слишком поздно. Когда Лань Сичэнь с дядей и несколькими воинами прибыли на место, то увидели страшное зрелище: мертвецы, которые еще недавно пылали затаенной злобой и рвались разорвать на куски всех, кто попался бы им на глаза, были растерзаны; вокруг витали отголоски темной энергии, на земле сидел Вэй Ин, который и был сосредоточением этой энергии. Он гладил волосы и что-то нашептывал лежащему на его коленях Лань Чжаню. Который стеклянным взором смотрел в небо.
Первым осознал все Лань Хуань. С криком «Брат», полным боли, он бросился к телу. И не смог подойти. Избранник брата не подпустил его к себе, за метр остановив всплеском темной энергии.
Только спустя час, когда Вэй Ин, ослабевший вконец от ран, начал терять концентрацию, все смогли приблизиться. Когда же самого Усяня пытались увести от Ванцзи, чтобы отвезти его в Облачные Глубины, тот вырывался и кричал, от чего одному из адептов пришлось нажать на акупунктурные точки, приводя заклинателя в недвижимое состояние.
Все говорили, что скорбят вместе с ним, что понимают его чувства, но на самом деле понимал только один человек — Лань Сичэнь, который на неделю заперся у себя в цзинши, предаваясь скорби. Его единственный и любимый безмерно брат погиб. Его уже не было. Не будет больше общих воспоминаний, понятных только им знаков и фраз. Не будет верного плеча, на которое он мог в любой момент с уверенностью опереться. Не стало части его самого.
Когда он вышел из заточения, ему сразу сообщили о плачевном состоянии Вэй Ина. Но, к своему стыду, Глава оттягивал момент посещения возлюбленного своего брата до последнего момента. Он боялся этого. И злился на себя за мимолётно проскочившую бесстыдную мысль о том, что, может быть, теперь у него есть шанс получить ответные чувства. Ведь он так долго тайно любил Вэй Ина. Но отступил, только бы его брат был счастлив. Может, теперь черед Сичэня познать счастье?
Что за вздор! Он не посмел бы! Не сейчас! Никогда. Это оттого, что давно разум не был подвержен медитациям и теперь под влиянием горя дал слабину, порождая столь бесстыдные мысли.
И все же наведаться к Вэй Ину он решился только ближе к отбою. Он давно не посещал этот дом, в котором когда-то взаперти сидела их с Ванцзи мать. Теперь в этом доме был новый узник.
Осторожно постучав, Лань Сичэнь открыл дверь и вошел. Ничего здесь не изменилось за много лет. Только жил тут теперь другой человек.
— Молодой господин Вэй! — позвал заклинатель, не найдя его в первой комнате.
Но дальше искать и не пришлось.
— Лань Чжань! — с криком накинулся на Главу Усянь, сжимая в крепких объятиях и рыдая. Лань Хуань оторопел. Что случилось? Господин Вэй принял его за брата? А тот сквозь рыдания исступленно шептал: — Я знал, что ты вернёшься, я знал! Ты не мог меня бросить. Ты ведь обещал быть рядом. Ты вернулся, Лань Чжань.
— Господин Вэй, я не Ванцзи, — отстранив от себя заклинателя, сказал Сичэнь. — Мне больно это говорить, но Ванцзи умер. Я — его брат, Лань Хуань, Лань Сичэнь, помните меня?
— Лань Чжань... погиб...
И тут случилось то, чего Лань Хуань точно не ожидал. С криком Вэй Ин начал вырываться, бил по груди заклинателя, а когда тот его отпустил, осел наземь. Он рыдал, кричал, царапал руки и лицо. Шептал что-то о вине, о смерти и боли. Он стал похожим на сумасшедшего, которым, видимо, и стал от горя. Лань Хуань бросился останавливать его.
— Господин Вэй, прекратите. Не надо. Успокойтесь. Хватит. Перестаньте. Вэй Ин!
Усянь вырывался и бил Лань Хуаня, не успокаиваясь. Он исцарапал его, наверняка наставил синяков и даже пару раз укусил. Но, услышав свое имя, застыл. А затем медленно отнял руки от израненного лица и посмотрел на Сичэня.
— Лань Чжань? — тихо спросил он.
Лань Хуань не мог спокойно смотреть на то, как заклинатель терзает себя. Он понимал, что это подло, что поступает эгоистично, что будет жалеть об этом до конца жизни, но все равно ответил:
— Да. Да, Вэй Ин. Да, это я. Я вернулся. Прости, что так долго меня не было.
— Лань Чжань!
И все повторилось вновь. Вэй Ин рыдал на плече Сичэня, а он в этот раз нежно обнимал его, медленно гладя по спине и мысленно прося прощения у брата. Просто сейчас он не мог поступить иначе. Позже он расскажет. И раскается за ложь, а также примет соответствующее наказание.
— Тебе нужно поесть и поспать. В первую очередь поспать. Идем, я уложу тебя.
Когда они поднялись, то оказалось, что Усянь настолько ослаб, что почти не мог самостоятельно стоять на ногах. Сичэнь бы и принес ему еды, но боялся оставлять сейчас заклинателя одного. В подобном состоянии неизвестно, какими могли бы быть последствия, поэтому он на руках донес Вэй Ина до кровати. Когда Глава хотел отстраниться, уложив свою ношу, его вдруг остановили.
— Ты уходишь, опять. Ты не будешь лежать со мной?
И Лань Хуань вновь не смог сказать "нет" этому грустному обиженному взгляду.
— Я просто хотел снять верхние одежды.
— Не нужно. Ложись так, я хочу обнять тебя. Хочу чувствовать, что ты рядом.
И Сичэнь выполнил эту просьбу. Лежа на кровати с возлюбленным своего брата, которого и сам любил много лет, он чувствовал себя предателем. Будто порочит память брата. Но он понимал также, что, поступи он иначе, господин Вэй мог и убить себя, так сильно было его горе.
«Это ненадолго, - уверял себя заклинатель. - Просто нужно подождать, пока он немного отойдет. Тогда скажу ему обо всем и он станет почти прежним человеком. Почти. Ведь без Ванцзи... возможно, он так и останется таким же, как когда сидел на полу. Но может и образуется все».
Но ни на следующий день, когда Сичэнь пришел в гости к Усяню, ни через неделю, ни через месяц, когда он все же попытался вновь донести мысль о смерти брата его возлюбленному, ничего не поменялось. Была только еще одна истерика. А он так же, как и на протяжении месяца, засыпал, крепко прижимая к себе беспокойно ворочающегося Вэй Ина.
***
О том, что Усянь принимает Главу Ордена за своего мертвого любимого и называет того его именем, знали только трое: сам Глава, Лань Юань и Лань Цижэнь. Сычжуй узнал это, когда в очередной раз пришел к учителю. Тот выглядел лучше и все повторял, что его Лань Чжань вернулся и скоро придет к нему.
Испуганный подобными речами юноша побежал к Главе ордена, а тот со вздохом и безмерной скорбью на лице пояснил:
— Он говорит обо мне. Господин Вэй принял меня за Ванцзи, а я... просто не смог... отказать ему в этом.
Лань Юань хоть и был обеспокоен подобными событиями, но все же спокойно принял это известие, веря, что это на благо. Чего не скажешь о Цижэне.
— Ты понимаешь, во что ввязался? Сичэнь, объясни, чем ты думал в тот момент?
— Дядя, ты просто не видел его. Он разодрал себе тело в кровь, когда я попытался объяснить ему, что Ванцзи нет. Я едва залечил эти раны, а ты хочешь, чтобы я сейчас пошел и, сказав правду, опять нанес едва поджившей душе боль? Ванцзи был смыслом его жизни, а теперь его нет! Если не помочь Вэй Ину, то и его не станет. Если цена этой помощи — ложь, то я готов принять наказание за нее. Каждый день готов принимать, пока Вэй Ин не придет в себя.
Дядя только тяжело вздохнул.
— Я знал, что этот мальчишка вас погубит. Видел, как вы оба бегали за ним. Он — твоя погибель, как стал погибелью Ванцзи.
— Дядя...
— Я вижу, как ты смотришь на него. Пусть ты и отступился, поставив счастье брата выше своего, но все же я знаю тебя с детства. И знаю, что ты любишь его так же, как и твой брат. Вот только у меня больше нет племянников. И я не хочу, лишившись одного, остаться и без другого.
— Этого не случится.
Сичэнь и сам не поверил в эти слова.
Зато он поверил в то, что Вэй Ин станет его погибелью в день, когда тот попросил его поцеловать.
— Ты так давно не целовал меня. Я перестал тебе нравиться, или ты нашел другого.
— Вздор. — Так бы сказал его брат и так говорит он сам. Здесь, в этом доме, он больше не Лань Сичэнь, он — Ванцзи. А тот, как бы ни любил Вэй Ина, все равно оставался немногословным. — Просто ты слишком слаб. Я не хочу навредить тебе.
— Но мне уже лучше.
— Нет.
— Ну маленький поцелуйчик. Ну Лань-гэгэ.
И Сичэнь сдался. Он легко коснулся губ Вэй Ина своими, и в этот момент его сердце чуть не остановилось. Он так долго мечтал об этом моменте, но даже надеяться не смел. И в то же время он ощутил презрение к себе за подобный поступок. Он предал брата. Снова. Но все же не смог остановиться, сминая губы Вэй Ина в поцелуе, первом для самого Лань Хуаня.
В ту ночь, как только Усянь уснул, Сичэнь выбрался из его объятий и пошел туда, где не был еще ни разу. К могиле брата. Ему даже не верилось, что здесь, в земле, лежит Ванцзи. Еще недавно он был рядом, поддерживая во всем, а теперь его нет. И он не вернется больше. Не заговорит, не посмотрит. Не придёт пить чай. Ничего этого не будет. Только пустота.
Сичэнь даже завидовал Вэй Ину: тот жил в блаженном неведении, всё ещё видя живого "Ванцзи". У Главы не было даже этой лжи.
Сичэнь опустился на колени прямо на землю. Молча он простоял довольно долго, подбирая слова, пока не понял, что лучше всего начать с простого...
— Прости.
Слёзы, которых не было на лице много лет, хлынули потоком, разъедая душу, смывая его вечную улыбку.
— Я так виноват перед тобой, брат, — голос сиплый, тихий, такой не похожий на его обычный. — Я знаю, что поступаю подло, что это неправильно. Я презираю себя за то, что я делаю, что чувствую, за то, что мне нравится обнимать его, что мне понравился этот поцелуй. Но я не могу остановиться. Не могу! Я эгоист, но я люблю его, брат. Я так хочу, чтобы он стал прежним. Но он не станет, пока тебя нет рядом. Зачем ты ушел? Зачем?!
Он упал наземь, будто кланяясь могиле брата, и подобно Вэй Ину стал царапать свои руки, безостановочно прося прощения.
Через неделю, которая была заполнена невинными поцелуями с Усянем, тот, наконец, немного выздоровел. Его приставания стали все откровенней и Сичэнь понял, что сдался. Что уже согласен лечь с ним.
Вечером он срывал поцелуи с уст, что весь день шептали ему всякие непристойности; снимал одежду с тела, которое сам лечил и которого даже не мечтал коснуться; целовал шею, ключицы, грудь, живот, вырывая всхлипы из своего возлюбленного. Пусть не позволено называть его так вслух, но в мыслях все же можно.
Однако чем больше удовольствия получали их тела, тем больнее было душе Лань Хуаня. Ведь из уст Вэй Ина вместе со всхлипами и стонами вырывалось не его имя. И после, обнимая уснувшего от страсти заклинателя, он чувствовал вкус горечи на губах.
Так продолжалось очень долго. Днем Сичэнь занимался делами Ордена, приходил на могилу брата, вымаливая у того прощение, а ночью срывал всхлипы и поцелуи с уст возлюбленного. И даже привык, что вместо своего имени слышит только «Лань Чжань». Он почти стал им для Вэй Ина. Почти. Ведь днем он все так же оставался Сичэнем. И только ночь скрывала под собой поцелуи, их страсть, прятала его грехи и низменные желания, которые он даже не пытался контролировать.
Ведь так сладки были уста Вэй Ина. Его голос и стоны, которые он даже не порывался приглушить, только подогревали страсть Сичэня. Усянь сам начинал ласкать его, покрывая поцелуями все тело, он будто горел заживо. Он становился как оголенный нерв и даже не пытался противостоять тому огню, что охватывал его.
А как сладко было, когда место страсти уступала нежность. Вэй Ин тогда выгибался, тихонько стонал, столь жалобно, что хотелось смиловаться и начать двигаться быстрее, но Сичэнь только продолжал пытку, медленно заполняя жаркое нутро и нежно целуя кожу возлюбленного.
Только утром неизменно приходило сожаление и все то же презрение к себе. Сичэнь знал, что не заслужил прощения за то, что творит, но продолжал просить его у Ванцзи. Тогда ему на мгновение становилось легче. Только затем, чтобы сердце снова разбивалось с каждым стоном и произнесенным между ними «Лань Чжань».
***
Так прошел год. Самый горький год в жизни Сичэня. Пусть он и пристрастился к телу Вэй Ина, пусть и познал любовь, но понимание того, что любят не его, разрывало душу на части. Не ему отдаются так страстно, не его целуют, не ему предназначены все стоны и всхлипы. Его брату. А он просто замена, которая держит Вэй Ина в этом мире.
В один момент Сичэнь не выдержал. У каждого есть свой предел и его настал сейчас. Он не мог больше так. Не мог целовать того, кто даже не осознает, кто перед ним. Не мог продолжать просить прощения, зная, что недостоин его.
— Дядя, что мне делать? Я не могу больше так. Не могу. Он не приходит в себя. Все так же видит Ванцзи, а не меня. Что мне делать? Как поступить? Как мне жить дальше? Я не могу, понимаешь, не могу. Я будто фантом для него. Меня не существует. Только тот, кто притворяется его возлюбленным — только он есть. Но я устал притворяться. Я скоро потеряю себя, дядя. Дядя!
Он рыдал, прижимаясь к родному человеку, и не мог остановиться. Он чувствовал, что с каждым всхлипом из него будто уходят все эмоции, но от этого становилось легче.
— Скажи ему правду. Пусть ему будет больно, у него будет истерика. Но так будет правильно. Не мучь ни себя, ни его.
И он признался.
В ту ночь Сичэнь особенно долго предавался любви с Вэй Ином. Он был и нежным, и страстным, и даже грубым немного. Он хотел насытиться. Ведь знал, что это — последний раз.
Следующим вечером, когда Усянь набросился на него с объятиями, Лань Хуань только мягко отстранил его.
— Вэй Ин, скажи мне, кто я?
— Глупый вопрос, Лань Чжань, ведь это ты.
И сморит на него, как на несмышленыша, мол: "Что за вопросы? Конечно, это ты. Кто же еще?"
— Правда? Но разве у Ванцзи была такая прическа? Или глаза? Его были светлее. И черты лица хоть и похожи, но все же другие. И голос.
— Я не понимаю. Лань Чжань...
Смотреть на растерянное лицо было больно. Отпускать его из объятий было больно. Обрывать связь между ними было больно. Но так было правильно.
— Я не Ванцзи, Вэй Ин. Я его брат. Я Сичэнь. А Ванцзи, он мертв. Уже давно.
Боль. Каждый раз на его лице только боль. А в этот раз еще и растерянность. Его разум наконец вышел из состояния аффекта и прояснился. Но к лучшему ли это?
— Но кто тогда был со мной все это время? Лань Чжань...
— Я Сичэнь. И... это был я. Я так давно люблю тебя, Вэй Ин. Но я уступил брату, чтобы он был счастлив. А когда ты сам потянулся ко мне, называя его именем, я не смог... сдержаться. Прости. Прости меня.
— Уходи.
— Вэй Ин...
— Прочь!
Он ушел. Каждый день он приходил к дому, который теперь прятал нового узника, и каждый раз его двери были закрыты. Его сердце разрывалось от одной только мысли, что Вэй Ин мертв. Он старался не думать об этом, но мысли все настойчивее лезли в голову. "Это ты виноват. Ты эгоистично использовал его положение, лгал и притворялся, и теперь на что-то надеешься? Глупец!"
Через неделю Сичэнь пришел и стал настойчиво стучать в дверь.
— Вэй Ин. Тебе нужно поесть, ты не ел неделю. Вэй Ин! Если ты не откроешь, я выломаю дверь.
Несколько минут не было слышно ни одного звука. А затем ему все же отворили дверь.
— Лань Сичэнь?
— Да, Вэй Ин. Я принес еду. Могу я войти?
Ему не ответили, только пошире отворили дверь, и Глава принял это за приглашение.
Заклинатель перед ним выглядел ужасно: смятая одежда, растрёпанные волосы, осунувшееся лицо и круги под глазами. Хуже выглядели только мертвецы.
— Как давно его не стало? — спросил Вэй Ин, сидя за столом, так, впрочем, и не коснувшись принесенной еды. А ведь Сичэнь старался. Даже добавил туда юньмэнских специй, горячо любимых Усянем.
— Год назад.
— Год. Мой разум помутился на целый год.
— Мы не могли тебе ничем помочь. Лекари только руками разводили.
Его прервал громкий хохот. Закрыв лицо руками, заклинатель горько и надрывно смеялся, будто услышал смешную шутку. Только лицо его, когда он отнял руки, было перекошено не от радости.
— И Вы, уважаемый Глава, не нашли способа лучше, чем трахнуть меня.
— Вэй Ин...
— Ах да, Вы любите меня. Но вот проблема, я люблю Ванцзи. Только его.
— Я знаю. Поэтому отступил ещё много лет назад. И я всю жизнь буду корить себя за ту слабость и за всю ложь, что позволил за этот год
— Отведите меня к нему.
Сичэню ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Он привел Вэй Ина к могиле брата и оставил их наедине, а сам отошел за дерево, чтобы не мешать, но помочь, если потребуется.
— Ванцзи, — Сичэнь слышал голос, который был полон тех же эмоций, какими наполнялись и его слова, когда он разговаривал с братом. — Прости, что долго не приходил. Ты ведь знаешь, какая дырявая у меня голова. Вот, чуть с ума не сошел. Принимал твоего брата за тебя, представляешь? Я опять причинил тебе боль. Даже после смерти ты принимаешь от меня кучу несчастий, ты наверняка ненавидишь меня сейчас. Я бы ненавидел. И я ненавижу. За то, что не приношу тебе ничего, кроме боли. Но я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя.
Он рыдал, сидя над могилой своего возлюбленного, и Сичэнь испугался, что у того вновь началась истерика. Но когда он приблизился, его только грубо отослали.
— Уходите, я дойду сам.
И он ушел. Безмолвное повиновение словам Вэй Ина было тем, что он умел лучше всего делать.
На следующий день Сичэнь вновь пришел в дом. С порога он понял, что что-то не так. Слишком тихо. Слишком мрачно. Слишком одиноко. Войдя в спальню, он ожидал увидеть Усяня, который все так же бы злился на него, может, ненавидел. Он бы смог вымолить прощение, хоть и через годы. Он так на это надеялся.
Но на Сичэня со стены смотрел его брат, улыбаясь уголками губ. На кровати было только тело Вэй Ина, который смотрел остекленевшим взглядом на портрет Ванцзи, что еще вчера не был изображен на стене, и улыбался.
Обезумев от горя, понимая, что именно он довел любимого человека до подобного, Сичэнь выхватил свой меч и силой Ци направил его себе в грудь. Только когда лезвие входило в него, он мысленно вновь попросил прощения. В этот раз у своего дяди. За то, что не выполнил обещания.
А за окном гулял ветер, шепотом пересказывая историю о заклинателе, который любил, не имея на это никакого права.