Она выпадает из вагона скоростного поезда.
— Где- Что произошло? Почему я- Почему я здесь? Где здесь? Я. Как много людей, о боже, боже, боже не смотрите на меня, не смотрите на меня не смотрите!
Она бежит в самый дальний угол, но там уже кто-то есть, и она не успевает задуматься, что делать, как она смотрит ему в лицо-
Его нет. Есть только бледные, серые очертания силуэта. Она не может дышать и голова кружится. Она оглядывается по сторонам.
Сотни таких же потерянных людей, как она, мелькают между полупрозрачными силуэтами, на сидениях между теней сидят другие люди, посеревшие, начавшие терять очертания, лица которых она почти не могла выцепить взглядом, но самым страшным было не это.
Она видела десятки людей, открывающих рот, словно шепчущих, говорящих или кричащих, она видела, как кто-то пытался обратиться к одному их сидящих людей, как тот поднял на него бесцветный взгляд, и-
Она правда думала, что оглохла, но её сердцебиение и заполошное дыхание отдавались эхом в голове, она отчётливо услышала, как закрылась дверь вагона и увидела, как сидящий человек показал жест, который использовала она сама.
Он указал на себя, после на человека, который пытался что-то у него спросить, показал руками крест и указал пальцем на своё ухо.
«Я тебя не слышу»
***
— Если это посмертие, то почему здесь так мало людей?
Она говорит вслух, но это равно тому, если бы она думала молча. С той только разницей, что она запоминает свой голос. Здесь есть пара способов коммуникации — язык жестов, письмо, чтение по губам… Последнему тяжелее всего научится, потому все отдают предпочтение письму, а знающие язык жестов люди учат других.
Как хоть что-то из этого возможно?
Оказывается, с людьми остаются вещи, которые были у них при смерти, но с парой отличий:
В ручках не кончаются чернила и их шуршание по бумаге может слышать только их владелец, у телефонов не садится заряд, однако невозможно открыть браузер и любые игры, включающие хотя бы минимальное взаимодействие с другими игроками, и ещё пара подобных условностей, вроде того, что невозможно никому написать и в мессенджерах не отображается, что ты онлайн.
— Может, они на других станциях?
Здесь были огромные двери, совсем как арки в метро, но намертво запертые. Стук по ним могли слышать все на станции, потому была группа крайне раздражающих её людей, пользующихся четвёртым способом общения — азбукой морзе. Чёртов стук уже заел у неё в голове, но, учитывая, что новой информации критически не хватало даже при возможности обмена опытом с другими — вполне возможно, она скоро станет частью этой компании.
***
«Смотри» — Рик ещё раз одним движением разделяет колоду и меняет её части местами. Она честно пытается повторить. Это единственное её развлечение, после того, как Мария, её, наверное, подруга, потеряла очертания и её забрала светящаяся сущность, вышедшая из вагона. Такие иногда приходили сюда, и забирали самые блёклые из теней. А иногда бывало так, что человек сам поднимался и заходил в вагон. Она пыталась проходить за ними следом, но ничего не получалось. Она находилась тут уже достаточно долго, судя по тому, как у неё отросли волосы (они росли у большинства людей, ещё имеющих личность), и она дико боится тоже посереть и исчезнуть навсегда. То, что было страшнее смерти и шрамов, напоминавших о ней. Что произошло? Как? Когда? Она не помнила, но шрамы были будто от взрывов. Этого было достаточно, ведь звон и крики в голове, следовавшие за попытками вспомнить, были тошнотворнее темноты и чертовых непрекращающихся настукиваний на морзе.
Карты разлетаются во все стороны. Опять.
«Осторожнее»
— Очень помогло — она раздражённо бормочет.
«Я случайно вслушиваюсь в слова стука» — возможно, её знание языка жестов не слишком хорошо, но многие слова можно заменить или придумать. Прямо как в обычной речи. В обычной речи ведь можно так делать?..
«Ничего страшного. Попробуй ещё раз»
***
Она знает, чем люди здесь занимались при жизни, конечно она знает, хотя все её старые знакомые обратились в тени, а новых она не стала заводить. Абсолютно все, кого она знала на станции, занимались незаконной или не совсем законной деятельностью. Террористы, наркоторговцы, шулеры, проститутки и просто азартные люди и наркоши. И в таком случае совсем не удивляло, что светящиеся сущности забирали только тех, в ком не осталось человека. Хотя она иногда задумывалась, почему она сама не теряет цвета. Может, она просто не видит? Но Мария заметила, что начала сереть, до того, как ей об этом сказали. Ладно. Не показатель. В конце концов, среди всех на станции встречались даже люди, которых все могли слышать и те, кто мог слышать всех. Жаль правда, что они сходили с ума и теряли себя быстрее всех… Она скучала по разнообразию человеческих голосов.
А ещё по вафлям, которые можно было купить в поезде. И дешёвому шоколадному печенью из магазина возле школы. И по холодному «чаю» оттуда же. По своим тупым друзьям, с которыми они подрывали петарды за гаражами, по обсуждению того, что сама концепция правительства не работает, как надо, с её партнёршей, по взрывам… Она скучала по вещам, делавшим её живыми. Делавшим её личностью, и он удивлена, что сейчас, потеряв их и почти забыв, она всё ещё настоящая. Всё ещё не тень.
Всё ещё не дальше от человека, чем была при жизни.
***
— «Рик?» — она настукивает на морзе, кое-как дотягиваясь до двери, не покидая своё место, на которое обязательно кто-нибудь обязательно приземлится иначе, обращаясь к своему соседу по самому тёмному на станции углу. Он смотрит на неё серыми глазами.
Что-то не так.
Она не уверена, всегда ли его глаза были серыми. Она не помнит. Она не помнит запах пороха и ожоги от искр, она не помнит вкуса крови, она не помнит вкуса чёртовых вафель из поезда и чёртового лица и имени своей партнёрши.
Она помнит лишь вспышки взрывов.
***
Поезда ездят в обе стороны на этой платформе. Сначала справа — оттуда выходят светящиеся сущности и вываливаются мертвецы, а потом слева — туда заходят сущности и люди. Она верит, что последние ездят в мир живых. Она не уверена, откуда они отбывают, как не сталкиваются, куда идут, кто их ведёт, но... Она и так не узнает, потому это не имеет значения.