Мы кажемся Найденышу племенем людей высших свобод, лишенных условностей и ханжества, и отчасти он прав. Но лишь отчасти. Наивное дитя, негласные законы действуют как скрепляющий состав любого социума. Найденыш понимает, что случилось нечто ужасное, и ощущает в том свою вину, хоть и не может сказать, в чем именно она заключается. Единственное очевидно: позволить красавцу-итальянцу соблазнить себя было ошибкой.

Игра в прятки становится масштабней. Натаниэль избегает Флавио, а тот, кажется, совершенно отстранился от всего и вся, наконец-то стал идеальным соседом и партнером для Ярека: не ропща, работает за троих, каждое утро растягивается, раз не может пока ничего иного, и не пытается нарушить предписания доктора. Некоторые звери желают, чтобы их укротили... Ах да, с Раулем он пытался поговорить, но тот только рычал, так что затея не увенчалась успехом. К некоторым зверям лучше вовсе не подходить.

Когда баржа входит в длинную полосу обрывистых берегов, по верхушкам которых протянуты оградки выпасов, роковая встреча, наконец, происходит. Как я уже говорил, гальюн у нас один, а держать в комнате отхожее ведро или, упаси боже, высовывать зад в окошко неприемлемо для нашего аристократа. Увидев Рауля, Натаниэль замирает, пораженный, а Рауль молча бросается к нему, но не успевает: с невнятным воплем Найденыш сигает за борт. 

Вот так встреча давних любовников… Пианистка в ужасе, Флавио озадачен, да и я, признаться, тоже. После жуткой томительной секунды светлая голова выныривает и Найденыш довольно сноровисто и быстро плывет к единственному пологому куску берега, который кажется ему спасительным. Однако мы не раз проходили здешними водами и знаем, что это спасение обманчиво. Песчаная полоса с поднимающимися ввысь елями — почти остров, с другой стороны над десятком червоточин-пещер вздымается отвесная скала, на которую поднялся бы разве что паук. Несколько лет назад мы стояли здесь, пока дети болели коклюшем, тогда скучающий Ярек пробовал влезть туда. Ободрал себе весь живот и локти, когда катился вниз. 

Карлос сбавляет ход, разворачивает недовольно скрипящую “Травиесу” и причаливает. Натаниэль давно скрылся в лесу, Рауль сидит на бочке у борта, сжимая последний до побелевших пальцев, и смотрит в воду. 

— Чего это он? Ну вернется, куда денется, — вздыхает Вольфганг.

Мелкая волна плещет в борт, тучи обещают скорый ливень. Карлос подзывает мальчишек:

— Ступайте поищите, и прихватите фонарь. Если хлынет, переждете в пещере.

— Еду тоже возьмите, — добавляет Пианистка, — бедняжка не завтракал.

Панетта хочет идти в экспедицию с друзьями и уже переоделась. От мальчиков ее отличают разве что косы. Я считаю, это хорошая идея — к детям найденыш, кажется, привязался и не испугается их. Когда три фигурки исчезают в кустах, мы, не сговариваясь, поворачиваемся к буке. У всегда спокойного Рауля дрожат губы.

— Натаниель — мой сын, — говорит он мертвым голосом. — Я совершил ошибку, из тех роковых, что нельзя исправить. 

Карлос садится рядом на ящик, сцепляет руки.  

— Из-за меня он ушел из дому, — продолжает исповедь Рауль. — Натаниэль сказал, что... Признался, что... что он влюблен в сына моего арендатора, — скороговоркой говорит бука и опускает взгляд. — Как гром среди ясного неба. Натаниэль должен был поступать в музыкальную академию, мы так им гордились! И тут это. Я не смог совладать с собой. И с того дня каждый миг вспоминаю каждое свое слово, каждое… все, что я… с ним сделал, своими руками. — Кто-то прерывисто втягивает воздух, я не оборачиваюсь, но думаю: это Флавио. — Я считал, что прав. Дурь надо выбивать, пока она свежая. Думал, Натаниэль образумится и вернется. Но шли дни. Недели. Я даже ездил к этому... — Рауль трясет головой, дергает чересчур тугой воротник. — Но и он не знал, где искать. Никто не знал. Жандармы разводили руками. Сказали, что, возможно, наш сын утонул, хотя в озере так и не нашли тела. Но течение подо льдом могло унести останки в реку. Марин не сумела вынести этой потери. Угасла за полгода. Я похоронил ее и ушел оттуда, потому что не мог… — Рауль поднимает лицо к небу. — Бродил по дорогам, наверное, стараясь убежать от чего-то. Не знал, что скажу, если вдруг увижу сына. Не знаю и теперь. Просить прощения — это слишком мало. Я убил его доверие к себе, как к отцу, когда он нуждался во мне. Я убил нашу семью. Убил мою Марин. Сейчас у Натаниэля есть еще большее право ненавидеть меня и то, во что я превратился. — Он бросает гневный взгляд на итальянца. — Я хотел… понять. — Рауль закрывает руками лицо.

О, как изощренны бывают люди в мести самим себе!

Жанна тяжело вздыхает, а потом неожиданно встает рядом с Флавио и берет его за руку. Карлос качает головой и поднимается. Через несколько мгновений приносит из каюты какой-то белый сверток — платок, слегка пожелтевший на сгибах, словно бы им не пользовались, но так и хранили в сложенном виде. Рауль расправляет его трясущимися пальцами. По краю вышито имя: Натаниэль Рауль Огюст Дюпон. 

— Если бы он так сильно ненавидел тебя, то не стал бы носить это у сердца. Вы оба потерялись, но… 

Его прерывает далекий грохот, темно-облачное небо внезапно вспыхивает зелено-алым. С неба сыплются медленные цветные звезды, меркнут в темных водах. Кривой дымный след ведет за зазубрины елей. Это более чем достойная кульминация шоу, я хлопаю в ладоши. Карлос со вкусом ругается, Вольфганг нервически хохочет. Пианистка обещает задать паршивцам трепку, но мы переживаем. Что означает поданный сигнал: все хорошо и дети нашли беглеца либо все плохо и это просьба о помощи? Ярек бежит в каюту за рюкзаком, затем спрыгивает с борта, Жанна — за ним. Рауль срывается было следом, но Карлос, хоть и с немалым усилием, удерживает его на месте.

С полчаса мы слышим лишь шелест деревьев, затем к нему добавляются шлепки капель начинающегося дождя. Но вот наконец из леса выходят все шестеро. Сигнал не означал ни того, ни другого: дети воспользовались случаем опробовать взятую из запасов Карлоса ракету. Их право: она выпала из ящика, так что технически Трубач ее нашел, а не украл, хотя тут мнения расходятся.

Найденыш во всей этой суматохе — до смерти напуганный олень в окружении охотников. 

— Не трогай сына сейчас, — тихонько шепчет Пианистка Раулю. — Дай волнам улечься, оставь разговор до вечера. 

В капитанской каюте на двуспальном ложе спит укутанный в одеяла Натаниэль. Ярек напоил его вином с травами и растер до банной красноты после купания в не слишком теплой осенней реке. Рауль сидит на ступеньках у двери. Он умыт, чисто выбрит и сжимает в руке белый флаг с вышивкой по краю. Жанна усаживается рядом. 

— Сколько у тебя земли? — спрашивает она.

— Сто двадцать гектар. Два села, — Рауль вздыхает, плечи немного расслабляются. — А у тебя?

— Чуть больше, четыреста акров. Две деревни. Ты разводишь лошадей?

— Нет, но у нас разводят коров. И еще — белое вино.

Жанна усмехается уголками губ. Эти двое говорят так, словно встретились на званом вечере. И они вполне могли бы.

— У меня дома чудные французские сели, люблю возиться с жеребятами, всю юность помогала воспитывать из них призовых скакунов. — Она смотрит на отражение флюгера в оставленном под дождем корытце. — Я уже почти забыла, что я не Жанна, а Джейн. Может, я… — она неуверенно хмурит брови, — однажды вернусь. 

— А почему уехала?

— Высший свет — это непросто. Не хотела, чтобы на мне ездили.

Дверь еле слышно шуршит по полу, Жанна тут же исчезает. 

Отец и сын стоят напротив друг друга, такие похожие и такие разные. Очень скоро безмолвие распадется под напором скопившихся слов. Но раз эти двое решили больше не бегать, значит, есть шанс, что не понадобится.

Ливень прошел, “Травиеса” качается на длинной привязи, дабы любопытные дети (и капуцины) не вздумали сойти на берег подслушать о чем там говорят. Вскоре все укрывает мягким покрывалом ночь и баюкает нас в своих темных ладонях.

Дюпоны приняли решение вернуться в свое поместье. Вместе положить букет на могилу матери. Этот путь будет совсем непрост, о, нет. Чтобы вся скопившаяся за годы боль вышла и рана очистилась, мало одного разговора, пусть он и длился всю ночь. Может быть, мало будет и пути через половину Франции, пешком (увы, даже вскладчину мы наскребли совсем немного денег, хотя Рауль пытался отказаться и от них) по земле, уже прихватываемой по ночам стеклянной корочкой. Этот путь может сблизить или разделить, но он покажет, сумели ли отец и сын вырастить в своих сердцах что-то кроме терновых игл и камней.

***

Шоу под куполом — это правильно и хорошо. Но когда в шапито превращается сам дом… Можно лишь истерически рассмеяться. Не успела улечься на дороге пыль от шагов семьи Дюпон, как разразился еще один скандал: Пианистка обнаружила Панетту с Мальчиком в гамаке. В том самом, что повесили в кладовке для Найденыша и еще не успели снять. Они спали там вдвоем. Под одним одеялом. Голышом! 

Карлос не может не смеяться, чем несказанно гневит Пианистку.

— Они ведь еще дети! 

— Для родителей дети никогда не вырастают, — Карлос закрывается руками от мокрого полотенца, которым его пытается огреть свирепая амазонка. — Помилуй, Джою четырнадцать, Панетте почти пятнадцать!

— Все равно! — кричит Пианистка, снова замахиваясь, уже на сына, который стоит, потупив глаза в пол. — Чем ты думал? Явно не головой! Вот что теперь делать, если...?!

— Вспомни себя, Колетт, — спокойно говорит капитан. 

Это действует на Пианистку как ведро ледяной воды. Она замирает и, ворча, затыкает полотенце за пояс. Карлос уводит Джоя к себе для разговора, Джонни же сидит тихо и следит за сценой большими глазами. Панетта с демонстративной беззаботностью свистит, болтая ногами на носу баржи. Через некоторое время мужчины возвращаются.

— Джой утверждает, что они были предельно осторожны. Незачем переживать, моя дорогая. 

— Мало ли, что тебе понарассказал этот негодник! 

— Ты не веришь собственному сыну? — Карлос всерьез сердится. — Зря. Я не стану передавать тебе личные подробности, но поверь, волноваться совершенно не о чем. 

Панетта спрыгивает на палубу, подходит и берет Джоя за руку. 

— Мы любим друг друга! Это что, запрещено?! 

Пианистка качает головой:

— Что бы сказала Мария на все это? 

Панетта вздергивает голову:

— Порадовалась бы за нас! Она всегда меня понимала! — у девочки дрожит подбородок. Не выдержав, Панетта кидается к Пианистке, всхлипывает той в плечо.

Грубоватая от работы ладонь греет спину с острой линией позвонков, Пианистка неуверенно улыбается:

— Какой же ты еще ребенок… Ну полно, полно, все хорошо. Но я прошу вас, — строго  смотрит на сына, потом безнадежно вздыхает и машет рукой. 

Жанна смеется, Панетта тоже, прямо сквозь слезы, и все подхватывают.

— Так нам можно забрать себе каюту Рауля? — сверкает глазами Джой.

И тут же получает подзатыльник от Карлоса. За наглость.

***

Весной от нас ушел Вольфганг. Просто не проснулся однажды утром. Развеять его прах приехали и Рауль с Найденышем, и Жозель с Закари и Марией. Как видишь, они не вернулись… Оседлая жизнь имеет свои преимущества, особенно для таких любительниц порядка, как наши почтенные подруги. 

Вскоре после этого Жанна также оставила скитания и вернулась в свое имение в Англию. Пашу она забрала с собой, ведь без нее выступать с животными стало некому. Флавио поехал с ней. А лошадей приютили Жозель с Марией, Томас полюбил широкий луг за домом и наконец-то оценил возможность проводить досуг со своей партнершей.

После этого было бы глупо цепляться за старый уклад. “Травиесу” продали, а на вырученные деньги купили ботик, маленький, но очень уютный, выкрашенный светло-бирюзовой краской с розовыми полосками. Не скажу, как его назвали, придумай сам! 

На ботике путешествуют Ярек, Пианистка с Джоем, Панетта и выводок кошек — не слишком годная замена нам, я лично терпеть не могу этих коварных когтистых тварей! Трубач-Джонни кончает Сорбонну и будет доктором, как Ярек. Карлос живет в М. и делает игрушки. Механические кони крутят карусель, гимнасты танцуют на шаре, клоуны вертят на носу обруч. Чего капитан никогда не делает — это оружие и солдатиков, но даже без них лавка процветает. Я живу с ним, последний оставшийся из моих собратьев, и веду себя смирно. Хотя порой на меня находит блажь (или является тот бес, что тычет стариков в ребро), и я скачу по крышам, шалю у людей в домах, а они после списывают все на привидений. Это так весело! Частенько к нам наведываются бывшие “обломки”, теперь ставшие целыми. 

На осеннее равноденствие забегают уже совсем взрослые Панетта с Мальчиком и Трубачом; примерно раз в год приходят письма от Жанны. Она сказала как-то, что людей изменить нельзя, но Флавио очень изменился, стал куда спокойнее и краснеет, вспоминая развратные безумства молодости. Хотя, только между нами, эти двое в постели те еще затейники. Жанна уверена, что перерождение Флавито — исключение, лишь подтверждающее правило. Он довольно хорошо выучил английской (бедняга — полиглот поневоле) и даже, судя по скупым намекам между строк, имеет неплохие шансы официально стать лордом при своей любимой леди.

Рауль с Найденышем регулярно зовут нас к себе в поместье на лето, быть может, в этом году, наконец, соберемся. Хотя бы для того, чтобы послушать хорошую музыку, которой в мире становится все меньше и меньше.

Дружок, нам пора прощаться. Я уже немолод и ложусь спать с курами (у нас в гостиной часы с парочкой механических петушков, клюющих золоченые зерна), у камина меня ждет уютная корзинка. Смотри: над дымными крышами зажигаются звездочки, словно лампочки под куполом гигантского шапито.

Что-что? Ах да! Я и забыл. Меня зовут просто: Жако. Я из рода капуцинов, но мне куда интереснее наблюдать за людьми, нежели общаться с животными. Вот Карлос всегда отдавал должное моему уму и даже называл другом… Но я опять болтаю, это дело я люблю даже больше поедания кураги! Прощай, дружок. Будешь в М. заходи в лавку на улице Орваль. Там и увидимся.

________

Август-сентябрь 2021