Среди своих друзей Беглец чувствовал себя самым обыкновенным. Он не умел управлять предметами, создавать порталы и стрелять молниями, как Моно, выпивать энергию людей, как Шестая, на его стороне — только отмычки и ловкость. Маг, вампирша и воришка — вот это компания.

— Мы должны были пройти этот город еще два дня назад, — проворчала Шестая, грея руки у костра. Ее дождевик блестел от воды, но она как всегда не желала его снимать. Тень капюшона укрывала ее лицо и поблескивающие багровым глаза.

— Ты видишь, какой он, — безапелляционно заявил Моно и обвел закоулок, где они расположились на ночлег, рукой. — Гниющий под светом телевышки, без свободы, без надежды. Мы выросли в таком же.

Беглец смутно представлял, откуда эти двое. Они познакомились, когда Моно и Шестая уже искали волшебный источник, чтобы излечиться. Они тогда спасли его от сумасшедшей ведьмы, здорово поджарив ее. И тогда Беглец впервые услышал от Моно легенду о волшебном источнике, который лечит любые раны и, кроме того, исполняет желания. В тот момент Беглец был слишком опустошен, чтобы о чем-то мечтать. Сидя у разрушенного дома, впервые свободный, он даже опешил, не зная, что делать. Поэтому просто схватился за две протянутые руки.

Моно и Шестая стали его семьей, и все, чего он желал, чтобы друзья избавились от проклятий. Моно перестал бы прятать лицо, падать от головных болей и мелькающих перед глазами помех. Шестая бы больше никогда не мучилась от нестерпимого голода и жажды. Но пока что они блуждали из города в город, сталкиваясь лишь с монстрами и черной магией.

— И что ты предлагаешь? — фыркнула Шестая. — Занести его в памятный альбом?

— Нет. Помочь этим людям, например, — Моно указал на толпу зомбированных людей у витрин с телевизорами. На экранах цвели одни помехи, но зрителей это не смущало.

Беглец вгляделся в прорези маски Моно. Он редко снимал ее, потому что мог случайно навредить, да и смотреть ему в глаза было небезопасно. Но Беглец все же хотел прочитать в его взгляде ответ, даже если придется поделиться и своими мыслями. Друг все еще хотел найти их сокровище, исцелиться? В голове неприятно обожгло, Моно отвел взгляд.

— Всем не поможешь. Эти люди сами виноваты, что их разум захватила эта штука! — Шестая ткнула пальцем в светящуюся телебашню. Та виднелась из любого уголка города и гипнотизировала, даже Беглецу с его «свежей» головой становилось тяжело размышлять, когда ее свет слепил. А если бы он тут родился? Друзья бы, получается, прошли мимо?

— Не все в мире могут дать отпор, — тихо вмешался он, хмуро поглядев на подругу. — Если ты не забыла, когда-то и мне нужна была помощь.

— И Шестой тоже, — кивнул Моно. — Или опустим ту часть жизни, где тебя чуть не удавили в школьном туалете?

— Я все помню, — огрызнулась подруга. — Но мой долг тебе выплачен, он не распространяется на весь мир.

— А я свой долг еще не выплатил, — качнул головой Моно. — И я хочу помочь жителям этого города.

— Хорошо. Ради тебя, — хмыкнула Шестая, но, глянув на Беглеца, добавила: — ради вас обоих, я готова поучаствовать в этом.

Беглец смотрит в костер и видит там свой страх. Ведьму, которая тянула к нему руки с кривыми пальцами, и ее теневых детей, на которых не хватает жалкого света его фонарика. Оставалось немного времени для сна, но он знал, что снова проснется с криком. Так что он остался сидеть вместе с Шестой, пока Моно скрутился калачиком под плащом.

Жители этого города ничего не боялись, поглощенные гипнотическим светом башни, но и ни к чему не стремились, ни о чем не мечтали. Их жизни принадлежали тому, кто контролировал магический свет. И Беглец был полон решимости помочь Моно избавить город от него.

***

— Ты боишься? — шепотом спросил он у Шестой, когда Моно поднял руки и запустил в башню сеть молний. Когда колдун, что сидит там, вылезет наружу, Моно сможет его ранить.

— Боюсь, — неожиданно призналась подруга.

— Он справится, — постарался подбодрить ее Беглец. — А мы справимся с нашей частью плана.

— Я боюсь не провала, — вздохнула Шестая, и ее пронзительные багровые глаза блеснули на него из-под капюшона, — а успеха.

Громыхнуло. Башня дрогнула, будто живая, и распрямилась, впуская Беглеца и Шестую в свое нутро. Они оглянулись на Моно. Тот стоял посреди улицы, а навстречу ему шла долговязая темная фигура. Моно стянул маску, и Беглец отвернулся.

Голову кружило, в ушах звенела мелодия старой музыкальной шкатулки из детства Шестой. Она ненавидела ее, но, только услышав, не могла заставить себя заткнуть уши. И, видимо, поэтому она здесь. Проклятием Беглеца же стал застывший воздух и нарастающая паника. Он бежал, зная, что должен помочь друзьям, но вместо этого вяз в тягучем пространстве. Его задача — открыть путь, взломать замок на вполне реальной двери, чтобы Шестая поглотила энергию башни. Но как стать быстрее и сильнее?

— Беглец…

Пальцы не слушались, пульс учащался, но тело не успевало за мыслями. Беглец метался, но по факту — полз, цепляясь за все, что можно. Туман душил и плавил глазные яблоки. Но впереди точно ждала дверь. Должна была.

— Беглец!..

Дерево под ладонями не ощущалось как должно: вместо этого он щупал дымное облако. Нельзя взломать то, что тает под легким сквозняком, но Беглец пытался снова и снова, пока волосы на затылке становились дыбом от волн бесконтрольной паники. Неужели он никогда не сможет дышать свободно?

— Беглец.

Он должен открыть друзьям путь и откроет! Даже если упадет сразу после этого.

— Беглец!

Шлепки по лицу стали вдруг ощутимыми и осязаемыми. Он открыл глаза. Сверху нависала Шестая, тормоша его за плечи.

— Очнись, черт тебя возьми, все рушится! Бежим!

— Ты… прошла. А Моно? — заторможенно выдал он.

— Потом! — рявкнула подруга и рывком подняла его на ноги, увлекая за собой. Редкий акт заботы с ее стороны. Но она быстро взяла себя в руки, убедившись, что Беглец держит равновесие, и рванула в сторону. Ее желтый дождевик горел путеводным огоньком, заставляя на миг забыть о рушащейся башне, которая пузырилась не кирпичами и досками, а чем-то вязким и теплым.

— Давай, давай, двигай! — Шестая притормозила и подтолкнула его в спину. Пол под ними задрожал и начал обваливаться, но впереди вдруг забрезжил свет. Беглец обернулся через плечо и вскрикнул: следом за Шестой бежал Моно, что-то крича, а за ним чернела пустота. Это друг создал портал на месте арки впереди, чтобы они выбрались. И они с Шестой почти добежали.

— Моно, прыгай! — крикнула она.

Тот не стал уточнять, а просто оттолкнулся и прыгнул. Замахал руками в воздухе.

«Не долетит», — мелькнуло обреченное в голове, когда Беглец кинулся к другу. Шестая была быстрее, протянула руку и схватила Моно за ладонь. Удержала. Хотя руку, наверняка, рвануло сильно. Беглец схватился за ткань дождевика и потянул, вытаскивая обоих друзей.

Моно выдохнул, мотнул головой и вскинул руки. Портал засверкал молниями и помехами, и Шестая, выдохнув, шагнула туда, утягивая за собой и Беглеца. Вспыхнул свет, и они втроем вывалились где-то посреди улицы.

— Надеюсь, это стоило того, — прохрипела Шестая, поднимаясь с асфальта. Сквозь облака пробились лучи солнца, заиграв бликами на лужах.

— Стоило, — устало кивнул Моно. — Посмотри.

Толпа безликих зрителей у витрин зашепталась, зашевелилась, кто-то принялся озираться, кто-то — быстрым шагом устремился прочь. А кто-то заметил их троих.

— Вы разрушили ее!

— Невероятно!

— Как вам удалось! Вы спасли город!

Беглец заметил, как Шестая сделала пару шагов назад, прячась за их с Моно спинами.

— Ты чего?

Шестая не ответила, отступив в тень. Их с Моно обступили счастливые люди с неискаженными лицами, и всматриваться в них сперва стало долгожданным лекарством. Затем их стало слишком много. Улыбок. Благодарностей. Их полюбили, но Беглеца все еще мучали кошмары, Шестая по-прежнему скручивалась от боли в желудке, а Моно не снимал маску и массировал виски все чаще.

Город оживал, превращаясь в неплохое в общем-то местечко. Беглец был бы не прочь жить здесь когда-нибудь. Когда избавит друзей от проклятий, а себя — от старых шрамов. А до этого еще идти и идти. Шестая была готова продолжить путь, но Моно спросить не получалось, потому что он день ото дня купался в народной любви.

— Когда мы продолжим поиски? — не выдержала Шестая, хватая его за руку прямо на улице.

— Поиски? — склонил голову друг в недоумении. — Разве вам здесь не нравится?

Шестая на миг даже отшатнулась, но быстро взяла себя в руки:

— Мне не нравится, что Беглец дергается во сне как припадочный и просыпается с криками.

Беглец опустил взгляд в пол, разглядывая трещины в асфальте. Их цветными мелками разрисовала чья-то легкая рука.

— И мне не нравится мучиться от голода.

— Знаю, знаю, — Моно поскреб ребро маски. — Я тоже иногда теряю сознание прямо на улице, но… Нас здесь любят.

— Нас? — фыркнула Шестая. — Здесь любят тебя!

Беглец подумал, что подруга не совсем справедлива. Люди помнили их тройку в полном составе, просто Моно гораздо дружелюбнее относился к проявлению их благодарности.

— Так, может, тебе стоило бы хоть иногда вылазить из своей норы, чтобы и тебя любили!

Беглец вздрогнул. Шестая вскинула голову, блеснув на Моно своим фирменным взглядом.

— Ох, да? — ласково пропела она, и от этого голоса по коже расползлись мурашки. — Так, может, мне стоит выпить кого-нибудь из моих фанатов, чтобы они разучились меня любить?

— Шестая!..

— Моно! Ты забыл нашу цель?

— Я не забыл, я просто… Не хотел бы уходить сейчас.

— А когда ты хотел бы уйти? — Шестая оглянулась вокруг, словно чтобы удостовериться, что из такого места возможно уйти.

— Я… Не знаю.

Они замолчали все втроем, глядя куда угодно, лишь бы не друг на друга. На памяти Беглеца это был первый случай, когда они так расходились в мнениях. Ругались — бывало. Помогали людям на пути — случалось часто. Но они никогда не останавливались так надолго. И никогда не спорили о главной цели. Они все были одинаково больны.

— Мы уходим сейчас, — резко кинула Шестая и повернулась к нему: — Ты со мной?

Беглец не хотел выбирать, никогда не хотел. Моно и Шестая, вечный тандем внешней и внутренней силы, мягкости и жесткости, два силуэта, вытащивших его на свет. Беглец не хотел выбирать, но еще он хотел спать без кошмаров, не чувствовать спазма в мышцах от накатывающих приступов и не бояться, что сердце однажды остановится.

Поэтому Беглец кивнул.

— Так ты с нами? — в голосе Шестой все же мелькнула скрытая надежда.

— Прости, — покачал Моно головой. — Быть может, той воды и не существует.

— Может, — криво улыбнулась Шестая. — Но ты этого, похоже, и не узнаешь.

Она развернулась и ушла, направившись к выходу из города. Люди на ее пути сперва порывались подойти ближе, но отшатывались, едва замечали взгляд из-под капюшона.

— Прости, — еще раз сказал Моно и протянул Беглец руку. — Я всегда буду вас ждать. Вы — моя семья.

Беглец ответил на рукопожатие, но затем притянул Моно к себе и хлопнул пару раз по спине. Слов не находилось, он просто кивнул.

Семья? Семью не бросают вот так, от усталости и жажды внимания. Но если он будет счастлив здесь, наверное, так правильно. Шестая не оборачивалась, упрямо шагая прочь, а вот Беглец обернулся, прежде чем свернуть.

Моно присел прямо на асфальт, схватившись за голову одной рукой, а второй — придерживая маску. К нему уже спешили люди, склонилась какая-то женщина. Беглец подавил порыв вернуться и помочь. Он справится. Всегда справлялся.

***

Шестая никогда не была образцом дружелюбия, но теперь стала и вовсе будто призрак, а не человек. Она иногда не слышала, когда Беглец ее звал. Перестала просыпаться от его криков по ночам и чаще скрючивалась от голода.

Шли дни. Они не говорили о Моно. Но к длинному списку кошмаров Беглеца примешался еще один, свежий. В нем он со стороны наблюдал, как Шестая и Моно бегут по каменному мосту внутри рушащейся башни, совсем как наяву. Пол рушился, Моно падал, Шестая ловила его за руку. Но в кошмаре она лишь секунду смотрела ему в лицо, чтобы затем отпустить. Кричал Моно, падая в бездну, кричал Беглец, просыпаясь.

Шестая лежала неподвижно, не укрываясь ничем, кроме дождевика. Лишь однажды она сказала ему что-то, похожее на откровенность:

— Быть может, он в чем-то был прав, и нам нужно найти свое место. Как считаешь, где было бы твое?

«Он». Не Моно, а просто какой-то безликий «он».

— Я думаю, дело не в месте, а в состоянии души.

— Если она, конечно, есть, — хмыкнула Шестая. — А мое место, наверняка, было бы довольно мерзким. Среди тварей, питающихся друг другом.

— Ты не такая! — порывисто возразил Беглец, но Шестая лишь криво улыбнулась, больше не отвечая. Он даже не знал, дошла ли до нее хоть одна обнадеживающая реплика.

А на следующий день они попали на гигантский лайнер, будто родившийся из реплики Шестой. Они пробрались мимо кают и казематов, минуя Сторожа с длинными цепкими руками и Поваров, рубящих мясо пугающего происхождения на грязных досках. Они опасались есть местную еду, и если Беглец воровал овощи с кухни, то Шестая все чаще отлучалась, чтобы перегрызть горло дюжине крыс. А когда пришлось бежать мимо прожорливых Гостей, которые разевали рты, чтобы проглотить их, Шестая заулыбалась.

Моно бы здесь не понравилось: совсем некого спасать. Дети за решетками сидели неподвижно и не реагировали на оклики. Будто и не были живыми, хотя Беглец видел, что они дышат. Как будто и сделать ничего нельзя, и отвернуться не получиться. Беглец пытался, а Шестая и не отворачивалась.

— Мы убьем Хозяйку этого лайнера, — однажды спокойно заявила ему подруга. — Затем сменим курс и доберемся до нужного острова.

— Я не смогу, — вместо вопросов заявил Беглец.

— Тебе и не придется. Ты просто отвлечешь внимание, а я ее выпью.

Хозяйку они видели однажды. Высокая, с прямой осанкой и белой маской, за которой пряталось что-то ужасное. А что могло быть за лицо у женщины, которая поощряла торговлю людьми и поедание человечины? Но что дальше станет с лайнером, оставшимся без Хозяйки, когда они сойдут? А они сойдут?..

— Последний раз, когда мы избавлялись от главного зла, это плохо кончилось, — тонко намекнул Беглец. Шестая не спрятала взгляда и облизнулась.

— Ты прав. Возможно, мне понравится.

Отвлекая внимание, Беглец уже знал, что Шестой понравится. По тому, как она подкрадывалась к Хозяйке, как горели ее глаза. Шестой давно мало было крыс. И Беглец не стал тем якорем, каким был Моно, он и сейчас не чувствовал в себе достаточно уверенности, чтобы спорить. Может, так будет лучше?

Этот вопрос он повторял себе как мантру, пока Шестая вгрызалась в тонкую шею Хозяйки. Повторял, пока она выпивала одного за другим заплывших жиром Гостей в главном зале. Повторял, пока Шестая шла, будто новая королева без короны, поднимаясь на самый верх. И дети в клетках несмело поднимали головы, глядя на нее, как на божество.

У них осталось лишь несколько дней, в течение которых он наблюдал, как Шестая наслаждалась новым амплуа. Как она довольно щурилась, оглядывая новоприбывших Гостей, еще не знающих, что они обречены, как она небрежно приказывала отпереть все клетки. Но Беглец уже знал, что Шестая скажет ему, когда они пришвартуются:

— Твой путь лежит дальше, и я желаю тебе исцелиться за всех нас.

— Я бы хотел прийти туда с вами.

— Мне жаль, — Шестая улыбнулась, и Беглец видел, что ей и правда жаль. А еще видел засохшую кровь у нее на губах.

Он сошел с лайнера под покровом ночи и шагал прочь целые сутки. Если заснул бы — по ощущениям, сошел бы с ума. Прошли годы с друзьями, и вот он снова одинок. Хотя был уверен, что больше никогда. Иногда он еще оборачивался, чтобы убедиться, что Шестая шла за ним, но убеждался в обратном. Открывал рот, чтобы предложить Моно скорректировать маршрут, вспоминал, запирался и молча шел так, как хотел.

В новых кошмарах ему снилось, что Шестая сгибалась в одном из своих голодных приступов, а он привычно тянулся к ней, чтобы обнять, утешить, как-то убрать боль. И Шестая не отталкивала, как обычно, а притягивала к себе, чтобы в следующую секунду впиться ему в шею зубами.

Беглец старался спать как можно меньше, идти вперед и не помнить, сколько осталось. Возможно, поэтому для него стал неожиданностью выросший перед глазами каменный свод арки. И лестница, уводящая вниз.

Страх прошил все тело, и спина намокла. Если бы кто спросил его, чего он испугался на этот раз, Беглец бы, наверное, не смог ответить. Если он нашел источник, это начало новой жизни, долгожданное исцеление, предвкушение от которого почему-то подобно ожиданию смерти.

Спустившись по ступеням, Беглец попал в грот, на каменных стенах которого блестел мох. Прямо под ногами журчала вода, и, присев у нее, Беглец ощутил, как уходит напряжение из мышц, как головная боль от недосыпа отступает.

Грязной ладонью Беглец зачерпнул немного воды и плеснул на лицо. Прохлада будто проникла под кожу и потушила давний очаг боли. Тело накрыло волной расслабления, и Беглец упал на спину, прикрыв глаза. Он давно не чувствовал себя так хорошо. «Блаженство».

Темнота под веками наконец не давила, а ласково обволакивала, предлагая погрузиться в нее полностью. И в этот раз Беглец был уверен, что не проснется от своего же крика.

Со сне Беглец не удирал и не пытался выжить, вместе с Шестой и Моно он грелся у костра. Друзья смеялись, перекидываясь шутками, и что-то жарили. Беглец слушал и улыбался, ощущая себя на своем месте. Может, это желание, которое ему и стоит загадать? Чтобы они снова были все вместе?

Беглец проснулся свежим и полным сил, внимательно вгляделся в свое отражение.

«Здесь я могу быть сама собой», — сказала ему Шестая.

«Здесь я нужен», — говорил им обоим Моно.

Было бы нечестно решить все за друзей, даже если это его самое заветное желание. Но чего еще он в принципе мог желать? Вода журчала, звенела бликами и шептала ему, что он может получить все, что хочет. А Беглец вдруг ощутил, как по щекам катятся слезы, капают с подбородка в воду.

— Одного желания не хватит, чтобы все стало так, как я хочу, — тихо сказал Беглец, вытирая слезы. — Прошу лишь немного сил. Для себя и для них.

Беглец достал из рюкзака фляжку и набрал воды, толком не зная, сработает ли это вдали от источника. Но даже если нет, он обязан попробовать.

Их сокровище вдруг оказалась за спиной Беглеца, перестав быть мечтой и целью. А уже пройденная дорога вновь легла под ноги.

— Может, еще увидимся, — обернулся он к источнику. — Вдруг я снова забуду, чего хочу.