Мистический оперный театр

Старые гниющие дощечки проседали под тяжестью каждого шага этого импозантного и важного молодого человека в старом аристократическом костюме. Стук его каблуков эхом отдавался по всему помещению, подчёркивая лишний раз, что никого, кроме него, нет. Что такому, как он, понадобилось в обветшалом и всеми забытом театре, можно только догадываться. Ничего привлекательного в этом месте не было, всё, что можно было вынести – уже давно вынесли, что можно сломать – давно сломано. Остались только старые тяжелые бордовые шторы, цвет которых слегка потускнел от большого слоя пыли, которая буквально объявила себя хозяйкой этого застывшего во времени места. Пустая сцена с одиноким расстроенным роялем, на которую направлены сотни сидящих мест с облезлым бархатом и содранной позолотой, которая ранее придавала роскоши и изящности этому некогда шикарному театру. Давным-давно сюда съезжались богачи всей страны, сорили деньгами и развлекались в царских ложах, слушая чарующее пение здешних певиц. Дазай прекрасно помнил каждый вечер, проведённый в этом театре, каждую подтаявшую свечу, которую спешно сменяли работники, чтобы ни в коем случае не смутить гостей, помнил отблеск начищенных канделябров и помнил каждую песню, звучащую в этом зале. Ему нравилось это место, и даже сейчас, когда оно под непосильной тяжестью времени обратилось тенью былого величия, он его бы не променял ни на любой другой роскошный театр.

Этот день особенный и отнюдь не тем, что празднуют жалкие смертные. Канун дня Всех Святых имел одну действительно важную вещь. Грань, защищающая мир живых от мира мёртвых, стирается и можно призвать любую душу, чтобы провести с ней время. Осаму, будучи бессмертным вампиром, чьё проклятье быть чужим среди мёртвых и среди живых, ждал этого дня больше всего на свете. Ведь стоит ему коснуться тонкими пальцами запыленных клавиш рояля, как зловещая мелодия призовёт ту, ради которой он сюда пришел. Ах если бы он только был смелее в тот день…

Дазай прикрывает глаза, мысленно представляя образ, и начинает свою дьявольскую музыку. Искаженные ноты сплелись в отчаянном танце, поднимая клуб пыли, который кружился на месте. Виртуозная игра породила призрака проклятой арии – прекрасную леди с невероятным чарующим голосом, что вынуждена томиться в забытом театре. Её полупрозрачный силуэт протанцевал поближе, наслаждаясь по-своему странным представлением. Мистическое сокровище заброшенной оперы.

- Давно не виделись, - прошептал он, ощущая её присутствие. На его лице заиграла слабая улыбка.

- И вправду, давненько, - её сладкий и звонкий голос был подобен усладе для ушей. Призрак покружилась вокруг рояля, а затем плавно уселась на него, представая практически чётким образом.

- Прекрасно выглядишь, Анна, - подметил Осаму, не отрываясь от игры.

- А ты всё так же ужасно играешь, - она улыбнулась, проведя по его щеке, а затем откинулась на локтях глядя на потрескавшийся потолок. – Сколько прошло лет?

- Кажется, семьдесят…

- Семьдесят… - повторила она. – Многовато. Как поживаешь? – Анна вскочила, невесомо скользя по сцене, завороженно осматривая зал.

- Меня съедает тоска. Люди ведь так скучны, - Дазай смотрел, как она танцует. Как плавны были её движения, как изящно копна волос спадала на плечи, и как странное платье безупречно смотрелось на ней.

- Скучны. Невероятно скучны. Думаешь, нас прокляли поэтому?  – проклятье, наложенное на их души, было наказанием. Он вынужден скитаться один, без надежды на понимание, без намёка на близость; Она вынуждена томиться в старом театре, став его частью и лишь во время зловещей игры на расстроенном рояле, могла выйти из тени.

- Да кто ж знает, - отречено усмехнувшись, вампир прикрыл глаза. Анна прильнула ближе, обхватывая своими прозрачными ладонями его ледяную кожу. – Я могу тебя видеть, я могу тебя слышать, но я больше никогда не почувствую тепла твоего тела.

- Таково наше проклятье, - казалось, призрак Оперы и вовсе не был обеспокоен этим. – Но разве мы можем тратить отведённое нам время на печаль?

Дазай улыбнулся, переходя к более активной части игры, быстрее скользя по клавишам. Образ Анны становился более ярким, искаженные звуки эхом отзывались по всему театру, напоминая какой-то зловещий маскарад. Два чудовища наслаждались подарком, что любезно преподнесла им тьма.

- Нам отведена вечность в застывшем царстве, в танце теней и стоне проклятых душ, - всё громче и громче звучали высокие ноты. Блёклый образ девушки то появлялся, то исчезал облаком пыли.

- Так поведай нам Сатана, в чём смысл сего наказания?

- Если удел мой одни лишь стенания…

- Дам волю душе пасть во грех, следуя твоим указаниям, - пропели оба. Они всегда пели эту песню с момента, как Анна обратилась призраком проклятой арии. Она позабыла земное, возвращаясь в одни и те же стены раз за разом, когда бессмертный мертвец сыграет свою кровавую оперу.

- Мне следовало обратить тебя, когда ещё было время, - шепчет он прямо в её губы, когда она склонилась над ним, взяв в ладони его лицо. Между ними оставалась всего пара сантиметров, но сладкий, желанный поцелуй - непозволительная роскошь для них. Сейчас Осаму может лишь наслаждаться видом, как раньше, как будет и в последующие годы. Они больше никогда не смогут касаться друг друга по-настоящему.

Их удел – одни лишь стенания.

Так в чём смысл сего наказания?

Если душе падать во грех, следуя твоим указаниям,

Молю дай хоть мгновение насладиться касанием,

Мерцающим взором и многословным молчанием.