* * *

— Знаешь, тебе, черт возьми, есть что сказать этому миру. Не замолкай. Что бы кто ни говорил, пожалуйста, никогда не замолкай.

Комната, полная света. Света и музыки. Темное лакированное дерево по-своему поглощало и отражало полосы солнечных лучей, делая их мягче и рассеянней, но оттого намного уютнее. Сара никогда не думала, что лофт может быть таким… притягательным. Свечи в длинных подсвечниках с едва опаленным концом, старый проигрыватель, куча пластинок. Они тоже были везде: гнездились в вазах и корзинах, стопками подпирали ножки стола, прятались меж книжных томиков в высоком шкафу. Сложно было сказать наверняка, какие из них еще вполне годятся к прослушиванию, а какие — лишь элемент декора.

— Это было так… Мне показалось, что в мире, полном правил и ожиданий, болтливость считается грехом.

Коллекционные пластинки стояли отдельно, в закрытой на замок витрине: несмотря на кажущийся бардак, Джуд знала цену вещам. И не только им. В светлые пряди вечернее солнце ласково вплетало рыжину. По какой-то причине Саре это казалось чертовски милым. Она протянула руку и заправила локон за ухо. Девушка едва улыбнулась в ответ — губы дрожали.

— Людям свойственно ошибаться. И несвойственно молчать.

— Все лгут?

— Бинго.

— Даже ты?

— Даже я.

Сара невольно подумала о том, что надо было все-таки заехать и проломить череп тому ублюдочному критику, что неспособен отличить рок от воя орангутанга, а рев свиньи от поп-музыки, если судить по тем, кто выступает на большой сцене. И которому определенно приплатили. Обычное дело… Например, монтировкой. Всего один удар, хороший размах — и даже ее совсем немужицкой силы вполне хватило бы. Возможно, тогда Джуд так импульсивно не хотела бы покончить с музыкой, как сейчас.

Походный чемодан цветастым распахнутым нутром выделялся на фоне бежевой обивки дивана. Сара не планировала оставаться в Бостоне надолго. Но что-то пошло не так.

По песцу все полетело, строго говоря. Начиная с того момента, как ей позвонил адвокат с просьбой срочно прилететь домой, в Массачусетс, для оформления наследства. Бумаги, разговоры, деньги, снова бумаги, забитый взгляд оставшейся без гроша любовницы отца, длинное прочувственное письмо-завещание о том, как он сожалеет, что недостаточно хорошо заботился о дочери после смерти своей первой и единственной официальной жены. Вычет налогов и долгов. Старый извращенец-маразматик умел удивлять. Потом передых, много мыслей, кафе и злосчастный кофе, опрокинутый на помятую долгой дорогой блузку.

Джуд Сара узнала сразу. Не могла не узнать. Казалось, образ был зашит в подкорку на том же уровне, что рефлексы. Загорелая, с извилистой змейкой, вытатуированной на запястье. И все тот же рассеянный взгляд. Джуд была на десять лет младше, носила длинные юбки, говорила со слабым южным акцентом — и мало кто мог предположить, что у этой ходячей нелепицы, пожалуй, самый чарующий голос в штате. Сара вспомнила, как она напевала чуть хрипловато одну из своих песен в их первую ночь. Разгоряченная, словно пропитавшаяся южным летом, с возбужденным румянцем и кошачьим прищуром. Она пела тихо, и было в этом что-то завораживающее, похожее на заклинание. Вместо гитарных струн ей были длинные темные пряди женщины. Четыре года прошло с тех пор, как Сара Лоренс оставила Бостон, богатенького отца с его миловидными проститутками и Джуд. Четыре года совершенно другой жизни. Жизни, полной программирования, чисел и рациональности. Исключительно рациональности.

А сейчас она сидит в квартире Джуд и придвигает ей чашку только сваренного кофе. Это был верх нелогичности. Джуд больше не «просто девчонка с улицы с гитарой». Ее имя на слуху. Независимые студии звукозаписи, даже пара альбомов. Но мир большой музыки жесток и категоричен: Сара знала лишь то, что девушка хотела записаться в каком-то крутом месте. И получила очень грубый отказ. Выдержала его со спокойным лицом. Добралась до любимого кафе, чтобы влить в себя успокаивающую дозу кофеина. Споткнулась об угол чемодана Сары и опрокинула свою чашку. Позже Сара подумала о том, что у Бога (или кто там нынче правит в небесной канцелярии) весьма ироничные шутки.

Исполнительница похорошела, если не считать кругов под глазами, повзрослела, но при этом осталась собой — такой, какой Лоренс запомнила ее, когда солгала, что не любит, чтобы через неделю сесть на самолет в Англию. Стрелка компаса описала круг и задергалась на начальной отметке.

Джуд замерла, оценивая ответ. Задумчиво взглянула на чемодан, в котором еще полчаса назад они искали футболку на замену той, что была брошена в корзину для белья. Из ванной доносился монотонный гул стиральной машинки. Так естественно. Набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула:

— Лгунья, — выдохнула с такой нежностью и колючим ехидством, что Сара ощутила, как в груди прорывает плотину, воздвигнутую за прошедшие несколько лет. Она больше не ощущала себя уверенной и взрослой. А потом Джуд парой быстрых глотков осушила содержимое своей чашки, утерла губы тыльной стороной ладони и подалась вперед, перемещаясь с кресла на диван, усаживаясь на бедра растерявшейся женщины. Поймала лицо в ладони.

— Ты — чертова лгунья. Следующий твой отъезд случится только через мой труп, окей?

Сара кивнула, на автомате подумав, что в ее просторной двушке на краю Лондона вполне хватит места для двоих. А кое-кто из тамошней музыкальной индустрии все еще должен ей за хакерские навыки…