Дуб оказывается для меня абсолютным разочарованием. Не оправдывает ожиданий от слова совсем. Ноль из десяти. Если вы захотите повеситься, никаких дубов. Не то чтобы я вешался впервые в жизни, но каждая попытка умереть уникальна независимо от того, разные ты применяешь методы или один и тот же. Например, вздергиваться в комнате постоя я также не рекомендую. По крайней мере, делать этого не стоит без предварительной проверки прочности потолочной балки. Я вот не проверил, и что вы думаете? Она не выдержала моего веса. Кто ж знал, что постройка настолько хрупкая? Так и выходит, что хочешь помереть от удушения или сломанной шеи, а умираешь от обвалившегося потолка. Три из десяти, так как, во-первых: уйти хотелось быстро и тихо, а вышло громко и медленно, идиотски трепыхаясь под грудой деревяшек и захлебываясь собственной кровью. Во-вторых: я надеялся повисеть в петле, очнуться и лечь спать, а вместо этого пришлось выслушивать вопли хозяйки постоя несколько часов кряду и раскошеливаться, чтобы возместить ущерб. В-третьих: занозы из лица я выковыривал еще неделю!

Зато прыжок с моста с петлей на шее восемь из десяти. Я подарил себе сорок минут непроницаемой тишины и покоя. Вот только когда очнулся, пришлось карабкаться вверх, а дело это непростое, особенно когда испачканы портки. Как говорится: любишь на мосту вешаться, люби и по веревке в испачканном исподнем вверх подниматься.

Дуб оказывается наихудшей моей затеей. Я-то предполагал, что умирать буду медленно, а потому так же медленно и восстановлюсь. Но моя регенерация решает сыграть со мной злую шутку. Посчитала, видимо, что разочарований на сегодняшний вечер для меня маловато и следует во что бы то ни стало добить меня морально, испортив еще и ночь! Повиснув на петле, я задыхаюсь часа полтора. Кашляю, пускаю слюни, захлебываюсь соплями, конвульсирую, но дойти до логического конца мне так и не удается. Смерть показывает мне большой и толстый кукиш. Так что запасные штаны на случай испражнения кишечника, которое часто происходит при повешении, брал я зря. Зато Пшёнка веселится на славу, целый час прыгая на мои комично трепыхающиеся ноги. Животное времяпрепровождением остается довольно. Я — нет!

Потратив на эту глупость непростительно много времени, я перерезаю верёвку и растягиваюсь на стылой земле прямо посреди Синего леса. Думаю замерзнуть насмерть, но ночь как назло выдается слишком теплой. Можно было бы понадеяться на диких зверей, не знай я, что они меня остерегаются. На эгриотов, судя по всему, тоже рассчитывать сегодня не приходится. Потому лежу с петлей на шее и куском льда, вспоровшим правое плечо (весьма удачно прилег). Заливаю все вокруг черной кровью. Смотрю в небеса. Вспоминаю, как когда еще был агафэсом, после покоса так же лежал знойными ночами посреди поля, а отец, принеся мне ломоть свежего, еще теплого хлеба, пару вареных яиц и крынку молока, усаживался рядом и рассказывал мне про созвездия. Тогда это особого интереса у меня не вызывало, но теперь я жутко скучаю по тем временам.

— Нэкстрод, — произношу я, имея в виду созвездие из восьми ярких точек на темно-синем небосводе. Если соединить их воображаемыми линиями, получится спираль. Нэкстрод считается богом-покровителем нэкрэсов. Смерть в обличии водоворота, который якобы проходит душа, после того как покинет мир живых. Одна из восьми звезд в самом центре звездной воронки — Катэр. Говорят, что свет, который видят люди перед смертью, принадлежит ей. Достоверных фактов нет, но… Каждая душа перед уходом смотрит в небеса, как это делаю сейчас я, и всегда вглядывается в Нэкстрод. Это я не единожды наблюдал собственными глазами.

Пшёнка ложится рядом со мной и укладывает призрачную морду мне на живот. Для того чтобы шакал не провалился сквозь меня, я вовремя концентрирую там часть энергии. Незаживающие раны на моем теле тут же начинают болеть сильнее, но ради Пшёнки можно чуть-чуть и поагонизировать. Поднимаю с земли левую руку и смотрю на неестественно изогнутое запястье. Часть энергии вливаю и в него. На кончиках пальцев начинают мерцать еле различимые черные молнии. Руку болезненно жжет, но она временно приходит в порядок, и я укладываю ладонь на призрачную голову Шакала и начинаю его неспешно поглаживать. Пшёнка довольно фыркает, а я, погружаясь в болевые ощущения все глубже, вновь взираю в небеса.

По иронии, Нэкстрод вписан в Ортофадэм — богиню перерождения. Покровительницу кратосов. Змея, пожирающая собственный хвост. Уроборос. Одиннадцать звезд, собирающихся в круг (туловище) и лишь на верхней части расщепляясь на четыре звезды, образующих неровный прямоугольник (голову). Нэкстрод вписан в Ортофадэм, находясь внутри неровного круга будто в клетке. Или убежище. И почему я раньше не замечал того, насколько кратосы и нэкрэсы в некотором роде близки? Ведь только эти две расы одинаково спокойно относятся к смерти. Ну хорошо, у нэкрэсов по этому поводу присутствует легкий (почти незаметный!) фанатизм, но тем не менее. Нэкстрод и Ортофадэм — супруги. Нэкстрод забирает душу и очищает ее, а Ортофадэм возвращает в мир живых в новое тело. Старые легенды. Теперь расы поклоняются каждый своим покровительствующим богам, забывая об остальных и уже и не помня, что все они когда-то являлись частью единой веры.

Боль медленно становится невыносимой, потому мне приходится прервать пусть и неприятный физически, но удивительно успокаивающий душу момент. Поднимаюсь с земли. Вытягиваю из плеча испачканную кровью ледышку и без энтузиазма плетусь к крепости. Возвращаться не хочется. Развернуться бы и пойти в противоположную сторону. Раствориться в безграничном Синем лесу. Поселиться в самой его гуще в какой-нибудь пещере и никогда ни с кем не общаться. Было бы здорово. Тоскливо, быть может, зато спокойно. Но… придуманный мною самим долг зовет.

Излучая весь спектр недовольства собственной жизнью, прохожу мимо всполошившихся при виде меня патрулей, проникаю на территорию крепости под надзором десятка испепеляющих взглядов и прямо с петлей на шее вваливаюсь в трапезную. Хмурый, раздраженный и с интересным украшением, стягивающим горло. Я и не заметил, как провел в лесу целую ночь и умудрился вернуться к окончанию завтрака, потому в трапезной не больше десятка человек. С моим приходом, впрочем, помещение пустеет окончательно. Замечательно. Не люблю, когда наблюдают, как я страдаю. Собираю со столов плетеные корзинки с остатками хлеба, расставляю их все перед собой и начинаю активно заедать свое горе.

— Ты жив! — не проходит и пятнадцати минут, как в трапезную врывается счастливый Парц и бросается ко мне обниматься.

— К сожалению, — ворчу я, запихивая в рот сразу несколько кусков хлеба. Объятья агафэса я стоически игнорирую, предпочитая делать вид, будто мне все равно. На самом деле человеческие прикосновения настолько мне непривычны, что каждое едва заметное касание заставляет меня переживать целую гамму эмоций, начиная от иррационального страха и тревоги, заканчивая счастьем и благодарностью. Казалось бы, сочетается несочетаемое. Но я давно перестал себе удивляться.

— Я полночи искал тебя по всей крепости! — заявляет Парц, отстраняясь.

— А вторую половину, небось, спал как младенец? — ворчу я.

— Вообще-то нет, — качает Парц головой. — Сходил на свой страх и риск в башню кратосов. Нашел Джаэра и спросил, не убил ли он тебя, — заявляет агафэс невозмутимо. У меня аж сердце удар пропускает.

— Ты сделал что?! — вздрагиваю я. — Совсем с головой не дружишь? А если бы кратосы напали на тебя?! — восклицаю я.

— Сам этого побаивался, — признается Парц. — Полчаса кружил вокруг их крепости, всё не мог набраться духа. Страшно было, жуть! — делится он со мной переживаниями. — Но, знаешь, они оказались достаточно понимающими. Когда я объяснил их охране, зачем мне нужен Джаэр, они сами позвали его. И он даже вышел ко мне посреди ночи и заверил, что ты жив и здоров.

— Тоже мне праздник, — ворчу я. — Радость-то какая невообразимая быть живым. Каждый день просыпаюсь и ну давай ликовать. Жив-живехонек. Ну не замечательно ли? Сплошное наслаждение. Как прекрасно дышать, ощущаю, как по всему телу распространяется ужасающая боль. Сказка. Обожаю свою жизнь как никто другой. Ценю каждую драгоценную секунду столь невероятного времяпрепровождения. Как же хорошо жить. Тотальное удовольствие. То ногу отрубят, то картошку в голову кинут, непрерывная услада, что физическая, что душевная. Все от большой любви, конечно же. Обожаю, когда ко мне проявляют такое внимание. Хорошо-то как, аж сдохнуть хочется. И насекомые вот неравнодушны. Только ради ощущения копошащихся в глазу личинок можно жить вечно. Ни на что такое счастье не променяю. Буду держаться за свою жизнь всеми руками и ногами, чтобы продышать ее всю без остатка и ощутить исключительную мощь этого немыслимого блаженства, — монотонно цежу я сквозь плотно стиснутые зубы.

— Лучше, чем быть мертвым, — парирует Парц, и лишь затем вспоминает, кому он это говорит.

— Я бы поспорил, — бросаю я, апатично жуя хлеб.

— Я знал, что надолго ты не пропадешь, а как вернешься, первым делом пойдешь перекусить! — продолжает излучать отвратительное счастье агафэс.

— Жаль, не могу перекусить себе глотку, — фыркаю я.

— Быть может, тебе принести чего-нибудь посущественней хлеба? — заботливо интересуется Парц.

— Обойдусь, — холодно бросаю я.

— Так… как все прошло? — интересуется агафэс осторожно. — Джаэр ответил лишь про твое состояние, а на другие вопросы отвечать отказался.

От этих слов у меня внутри все переворачивается.

— На какие это еще другие? — шиплю я, вперивая в друга ошалелый взгляд. — Только не говори… Даже не смей говорить, что спросил его про этот… как его там? Мортукрест?

— Мортэкаст, — деловито поправляет меня Парц. — И, конечно же, я его об этом спросил!

Почти физически ощущаю, как кровь отливает от моего лица, а очередной кусок хлеба застревает глубоко в глотке.

— Парц, ты совсем дурной?! — срываюсь я на сиплый крик. — Да я сейчас… я сейчас… я сейчас повешусь у тебя на глазах! — угрожающе рычу я.

— Не надо, пожалуйста, — вздрагивает агафэс. — Ты ведь знаешь, как тяжело мне даются подобные зрелища.

— А идиотские вопросы даются тебе легко и просто! — в сердцах бросаю я хлеб обратно в корзину. Правда почти тут же выуживаю очередной кусок и начинаю в бешенстве запихивать его в рот. — Тебе повезло, что он тебя не прибил, — уже спокойнее произношу я. — Будь я на его месте, точно бы церемониться не стал. Тебе очень повезло, — долго гневаться на Парца у меня никогда не выходит. Слишком он глупый, чтобы тратить на него драгоценную злость.

— Не это ли признак того, что ты действительно ему нравишься? — вновь берется за свое Парц. — Если бы Джаэр ничего к тебе не испытывал, он бы так и сказал! — уверен он.

— Да ну естественно! — вспыхиваю я по второму кругу. — Ему же делать нечего, кроме как перед каким-то драным агафэсом посреди ночи отчитываться, в кого и когда он влюблен или нет! — развожу я руками.

— Можешь упрямиться, сколько твоей душе угодно. Но он однозначно к тебе неравнодушен, так что я бы посоветовал тебе к нему присмотреться, — выдает Парц, окончательно ввергая меня в замешательство.

— Ты же еще недавно охал и ахал о том, какие кратосы жуткие! Не говоря уже о кошмаре мужеложства! А теперь-то что изменилось? — я настолько сбит с толку, что даже перестаю злиться.

— Ну… — протягивает парень смущенно. — Я обдумал твои слова и пришел к выводу, что буду рад, если мой друг найдет себе пару. И если это будет мужчина, так тому и быть. Все лучше одиночества до конца дней своих.

— Омерзительней жалости ко мне еще не испытывали, — фыркаю я.

— К тому же, — продолжает Парц, — я пообщался с Джаэром и… Он мне понравился. И без маски он выглядит куда менее угрожающе. Я даже удивился, — произносит он с задумчивым видом.

— Без маски? — не веря ушам, переспрашиваю я.

— Ну да. Я ведь, грубо говоря, вытащил его из постели. Так что он передо мной предстал без кратосовской экипировки. В одних лишь брюках.

— Спасибо, что не «без», — бросаю я, ненароком представляя Джаэра без формы и… Почему-то испытывая легкое смущение. Парц, видимо заметив это, чуть щурится.

— Хочешь узнать, как он выглядит без маски? — предлагает он с дурацкой улыбочкой.

— Ага, как же. Сплю и вижу. Жить без этой информации не смогу, — морщусь я. Хотя на самом деле… Если быть совсем честным… То… Да, хочу. Не подумайте ничего такого, чистое любопытство и не более.

— Он весьма привлекателен, — продолжает агафэс дебильно лыбиться.

— Да? Так женись! — развожу я руками.

— Ксэ-э-эт! Ты же знаешь, что мужчины мне не по нутру, — смеется Парц. — К тому же его сердце уже занято, — произносит он, выглядя так, будто прямо сейчас разве что в ладоши хлопать не начнет от радости. — Вы будете очень здорово смотреться вместе!

— Да я лучше сдохну, — выдыхаю я. Вообще-то я бы при любом раскладе лучше сдох. — Кратосы — напыщенные индюки! — заявляю я, ударяя кулаком по столу. А затем вновь запускаю правую руку в одну из корзин, загребаю несколько ломтей хлеба, сминаю их в один ком и яростно пихаю себе в рот. Была б моя воля, загребал бы обеими руками, но левое запястье болтается на растянувшихся нитках подобно конечности марионетки.

— Ты же говорил, что кратосы нравятся тебе все больше и больше, — напоминает Парц, явно не чувствуя моего настроения. Или игнорируя его!

— А теперь не нравятся, — бубню я, напихав в рот столько хлеба, что места в нем больше не остается. Не гнушаюсь я поедать даже те ломти, что были надкусаны кем-то ранее. Что за расточительность — не доедать еду? Вы хоть понимаете, сколько сил агафэсы в деревнях прилагают для того, чтобы вырастить зерно, из которого делают этот хлеб?! Неблагодарные!

— Все из-за того, что, как оказалось, Джаэр не может отправить тебя на тот свет? — вздыхает Парц, явно не расстроенный сим фактом.

— Хуже! — восклицаю я, плюясь направо и налево хлебными крошками. — Он меня вообще убивать не собирался! Даже ненадолго! Ты вот можешь такое представить?!

— …Я-то как раз могу, — протягивает парень, лыбясь, но я больше не обращаю на это внимание. Слишком взбешен и расстроен.

— Я пришел весь из себя расфуфыренный! — продолжаю я делиться горем. — Казалось бы, убивай, пока дают!

— Да, как посмотрю, принарядился ты знатно, — кивает Парц, не отрывая от меня взгляда васильковых глаз. — Если бы не твои увечья, ты, полагаю, был бы очень даже… симпатичным! — заявляет он. Как же хорошо, что я несимпатично разлагаюсь.

— Ты еще не представляешь, каким бы я был красивым мертвецом! — бросаю я зло. — Но Джаэр… Эта упертая сволочуга! Этот несносный, невыносимый, бесячий кратос! Он! ОН!!! — продолжаю уничтожать хлеб, будто бы именно он виноват во всем произошедшем.

— Он? — Парц затаивает дыхание.

— Отказался меня убивать! — воплю я на всю трапезную. — Я ему даже стрелой в себя выстрелить разрешил! А он отказался! Нет, где это видано! Кто в здравом уме и твердой памяти откажется убивать нэкрэса?! Сразу видно, парень с придурью. Не мог меня разок пронзить мечом?!

— Знаешь, кхм… по-моему… — Парц почему-то начинает давиться от смеха. — Очень даже хорошо, что он… ну это… не стал тебя… кхм… пронзать… мечом, — выдавливает он из себя, пряча лицо в ладонях.

— Да о чем ты вообще говоришь?! — продолжаю я бушевать. — Что ж в этом хорошего? Я весь день этого ждал!

— Пронзания? — зачем-то уточняет Парц.

— Хотя бы его! — активно киваю я. — А мне отказали! — горестно вздыхаю я, но агафэс на мои жалобы реагирует как-то неадекватно, начиная смеяться в голос.

— Так может… — стонет Парц сквозь хохот. — Может, он хотел, чтобы это ты его… пронзил? — Что за глупые домыслы, Парц?! В этой крепости главный суицидник — я! Только я! Никто кроме меня!

— Ты дурак, нет? — хмурюсь я, не понимая, что за приступ тупости напал на агафэса. — На черта кратосу умирать?

— Ты прав, — поспешно соглашается агафэс, к моему счастью, быстро осознав свою ошибку. — Скорее всего, все-таки он тебя… — и снова я не понимаю, что имеет в виду агафэс. — Джаэр и ростом повыше. И плечи шире. А какой у него торс, ты бы видел. Загляденье. Я бы и сам не отказался от такого торса. К тому же и физически Джаэр тебя сильнее раз в десять. Так что…

— Издеваешься надо мной? — приподнимаю я брови. У меня впечатление, будто бы мы с Парцем говорим об абсолютно полярных вещах. — При чем здесь его плечи и физическая сила? Ты не слышишь, что я тебе говорю?! Он мне отказал!

— Я понял, — кивает друг. — Просто рад, что ты жив, — признается он, похлопывая меня по плечу. — Кстати, отличная петля висельника! — хвалит он «украшение» на моей шее, явно уходя от темы. — Ты виртуозно вяжешь эшафотный узел! — хоть кто-то оценивает мои способности по достоинству. Узел действительно великолепный. Я им очень горжусь.

— Спасибо, — кидаю я, оставляя хлеб в покое и устремляя взгляд в одну точку.

— Снова ходил вешаться в Синий лес? — спрашивает Парц осторожно.

— Да, — кидаю я на автомате.

— На сосне? — с каких пор тебе интересны подробности моих похождений, Парц?

— На дубу, — поправляю я друга.

— И как?

— Отвратительно, — отвечаю я честно.

— Может тебе пока повременить с прогулками в Синий лес? — осторожно интересуется Парц.

— С чего бы это? — удивляюсь я.

— Так эгриоты же… — смущенно бормочет он.

— И что они мне сделают? УБЬЮТ?! — выдаю я и начинаю нервно посмеиваться.

— Убить не убьют, но ведь могут пытать… — замечает агафэс. — И я сомневаюсь, что ты получишь от этого удовольствие.

— Я и без участия эгриотов не то чтобы испытываю бесконечное наслаждение, — фыркаю я. — Меня даже убить по-человечески не способны всякие там кратосы, — ворчу я. — Как думаешь, может, дело во мне? — все глубже погружаюсь я в печальные мысли.

— Конечно, в тебе, — тут же соглашается Парц. Вот же свинья! — Было бы слишком расточительно убивать тебя, — заявляет он бодро.

— Даже на двадцать минут? — с недоверием морщусь я.

— Даже на двадцать! — активно кивает агафэс.

— Вот только я так и не понял, на черта он меня позвал, — с задумчивым видом ковыряюсь я пальцем в трещине в столе.

— Действительно… почему же, — вздыхает Парц и у меня складывается впечатление, будто бы он язвит. Ты, Парц, шутки со мной не шути, иначе вены себе вскрою раньше, чем ты успеешь разрыдаться.

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я? — с подозрением прищуриваю я глаз.

— Нет, — качает агафэс головой. — Я верю в то, во что ты поверить не хочешь. Я ж тебе говорю, что…

— Замолчи, — осекаю я его. — Еще одно слово про якобы любовь со стороны Джаэра, и я забросаю тебя личинками, — говорю я на полном серьезе. Агафэс брезгливо морщится, а я вновь переключаю внимание на хлеб. Сегодня меня все невероятно бесит. Включая Парца. Достало слушать эти бредни про симпатию. Самое страшное в том, что он, кажется, на полном серьезе уверен в своей правоте. Будто бы не видит меня каждый день. Будто не знает, кто я такой. Будто не понимает, как все вокруг меня ненавидят, презирают, боятся, сторонятся или желают убить. Но я-то знаю правду, и потому предположения Парца меня злят и… угнетают. Они рисуют красивую картинку, которая никогда не станет реальностью. И это лишь явнее подчеркивает ужасающую действительность, которая заключается в том, что у меня никогда, ни при каких обстоятельствах не будет пары. По крайней мере, живой.

— И все же… — Парц все никак не успокаивается, и я терпеть этого больше не намерен. Потому распихиваю остатки хлеба по карманам плаща, поднимаюсь со своего места и стремительно иду к выходу. Без объяснений. Надеюсь, хотя бы этот жест даст агафэсу понять, что больше эту тему поднимать не следует.

Выхожу из трапезной в намеренье закрыться в своей комнате и весь день провести за поеданием хлеба и жалостью к себе, но неудача, начавшаяся еще накануне вечером, никак не хочет оставлять меня в покое. Прямо у дверей я сталкиваюсь с… кем бы вы думали? Именно.

— Доброе утро, — приветствует меня Джаэр как ни в чем не бывало. Словно вчера не отказался меня убивать!

— Чертовски доброе, — отвечаю я мрачно. — Самое доброе из всех, что когда-либо мне удавалось пережить.

— Интересное украшение, — продолжает ненужную беседу кратос. — Тебе идет.

— Смерть пойдет мне еще больше, — отвечаю я в привычной манере. Смерть, которой ты меня лишил!

— Не думаю, что с этим стоит торопиться, — бросает Джаэр, а затем я ощущаю движения рядом со своей головой. Вздрагиваю, но отстраняюсь недостаточно быстро. Парень успевает выудить из моих волос кусочек хлеба.

— Отдай, — машинально ощетиниваюсь я, хотя мне от этого куска ни горячо, ни холодно. Джаэр в ответ невозмутимо отправляет кусок себе в рот, беся меня этим все больше.

— А вы близки с твоим другом-агафэсом, не так ли? — произносит он неожиданно, кивая в сторону Парца, все еще сидящего за столом трапезной.

— Только тронь — убью, — реагирую я, наверное, резче, чем следует. Не знаю, о чем думает кратос, но я уверен, что ни о чем хорошем.

— О как, — выдыхает он тихо и глаза его при этом будто бы вспыхивают золотом. Самое гадкое «о как», которое я когда-либо слышал!

— Именно так, — стараюсь я напустить на себя самый угрожающий вид, на который только способен. Если у тебя какие-то претензии ко мне, парень, это одно. Но даже не думай свое недовольство перекидывать на близких мне людей. Порву.

Джаэр больше ничего не говорит. Лишь продолжает буравить меня взглядом. Я отвечаю ему тем же, но быстро теряю интерес к происходящему, разворачиваюсь и молча ухожу в свою комнату. Страдать.