Пока никто не видит, Санджи медленно перебирает зелёные пряди. Отточенные механические движения усыпляют Зоро, и ему уже плевать, что лежать на жёстких бёдрах кока едва ли мягче, чем на голой скале. Слишком приятно: сильные пальцы мягко массируют голову, и парню хочется тянуться им навстречу, но он фехтовальщик с натренированной волей, а не какой-то домашний кот! Поэтому он лежит на месте и почти не дышит.
Бровастый смеётся, и его звонкий смех эхом разносится в сердце Зоро. И он едва сдерживается, а потом дерьмовый кок ехидно так тянет:
– Разглаживаю зелёный газон, – и продолжает смеяться над своей хохмой. Явно считает её гениальной, возможно даже, пиком комедии – ну что за наглый тип.
Зоро перехватывает ладонь блондина и открывает глаза. Санджи наверху перестаёт смеяться, хмурится и готовится уже спихнуть неблагодарного мечника со своих коленей – все это прослеживается на его лице столь отчётливо, что Зоро даже теряется. С каких пор закрученный кок читается как открытая книга? С тех самых, когда рядом нет его обожаемых мелорин? Впрочем, фехтовальщик отбрасывает все лишние мысли прочь и сосредотачивается на руке кока.
Он подносит кисть к своему лицу – Санджи из чистого любопытства ему позволяет – и целует костяшку указательного пальца, затем – фалангу, ощущая губами очертания мелкого шрама, – потом следующий палец и дальше. Руки кока, сильные, грубые и покрытые множеством старых ран, – руки трудолюбивого человека, и Зоро любит в нем это.
Любит его лицо, которое сейчас стремительно приближается к спелому томату по окрасу. Любит губы, дрожащие от резкого дыхания. Любит глаза, переполненные синевой ясного неба и спокойного океана. Любит Санджи, позволяющего его любить и любящего в ответ, пока никто не видит.
Из-за угла корабля раздается цокот дамских каблучков, и в тот же момент Маримо сбрасывается с коленей на палубу, а сам услужливый кавалер – подхалим – вскакивает и несётся к своей драгоценной «Нами-суан». И отличает же их как-то по звуку, зараза.