Алистер и не думает курить, но сейчас ему нестерпимо хочется, несмотря на першение в горле. Простуда, что он подхватил из-за недосыпа и переутомления, не позволяет дышать полной грудью: вцепилась насморком, головной болью, осела на веках. Шум машин доносится с темнеющих улиц – негерметичные старые окна в офисе, прикрытые жалюзи. Жёлтый свет фонарей разрезает полосками пол, рассекает кожаные ботинки застывшего в кабинете мужчины, падает на тяжёлую столешницу. Алистер медленно подходит к столу, проводит рукой, собирая пыль на подушечки пальцев, отодвигает кресло и садится в него. Закидывает голову назад и прикрывает глаза.
Разумом он понимает, что случившееся — не его вина, но беспощадные сомнения терзают сердце. Сбившиеся в клубок из «если», они разрастаются с каждой секундой, поглощая, заполняя пустоту. Теперь он один, никому не нужный, никем не принятый, отвергнутый. Даже снами. Он бесцельно вглядывается в потолок ночами напролёт, словно там есть ответы. Кошмары приходят каждый раз на бессознательный зов, стоит ослабить оборону и позволить усталости настичь его. Алистер так и не определился, что лучше: бессонница или прошлое.
В последнее время он не ночует дома, в своей квартире, остаётся в офисе, на диване в приёмной, ослабляя галстук на шее, считая по мелькающему от фар свету проезжающие мимо машины. Ранним утром выползает из временого, но ставшего постоянным убежища, пока ещё не рассвело, бродит по улицам, словно пьянчуга, скрывая помятую рубашку за пальто. Когда он поднимается в квартиру, за окном светлеет; красное, но больше не греющее солнце вычерчивает линию горизонта, отбрасывая тьму в прошлое. Алистер скидывает вещи на ходу и отправляется в душ, после вытаскивает из шкафа ещё одну рубашку, подбирает брюки и пиджак с пола, где их и бросил, и уходит на работу.
Он ни с кем не общается, сидит днями на своём стуле, изображает деятельность. Алистер не знает, как вернуться назад, как снова стать собой. Ему действительно хочется, он пресыщен саморазрушением, в которое проваливается, словно в яму. Он и не предполагал раньше, что смерть Дункана опустошит его. Он и не догадывался, как много места в его жизни занимает наставник. Он наивно считал, что так будет всегда.
Алистер помнит, что почти сразу же сбросил звонок Дункана, отмахнулся обещанием перезвонить позже, выслушивая гневную речь начальника их отдела по особо тяжким преступлениям. Разбор полётов длился около двух часов, затянувшись, в основном, благодаря детективу Уордену, решившему, что опыт позволяет вести себя наглее, чем стоило бы. Алистер чувствовал своё преимущество и слегка вышел за рамки, пытаясь доказать правоту, всё равно, что бился о стену головой, прослыл выскочкой и получил многообещающий взгляд. И пока он пытался доказать что-то тем, кому не было никакого до него дела, Дункана убивали с изощрённой жестокостью.
Алистер не сразу вспомнил о своём обещании, и когда перезвонил, ответила ему женщина. Холодно назвала адрес, попросила явиться на опознание. Он подумал, что это самая дерьмовая шутка из всех, что он слышал, и даже рассмеялся. Спросил, зачем так драматизировать, и тут же замолк.
Похороны отпечатались в памяти так, словно он вырезал этот день на своей коже, записал поминутно, подробно, чтобы не забыть. Словно со стороны, он наблюдал за собой и за окружающими, отстранённо воспринимая происходящее. Кто-то сказал, что он держится молодцом, хлопнул по плечу, но Алистер ничего не чувствовал.
Гром, словно бой барабанов, всколыхнул воздух, ударил под дых, и дождь разразился на похоронах Дункана Уордена. Алистер внезапно оглох, всё вокруг утихло, замерло, люди расходились, прячась от дождя, и он стоял так один, возле мраморного серого надгробия с выбитыми именем, датами рождения и смерти. Всё, что осталось от человека, неоднократно спасшего его жизнь.
Дело об убийстве ему не доверили, отправили в отпуск, посоветовали отсидеться несколько дней, прийти в себя. Алистер понял, что расплата за дерзость наступила достаточно быстро: с такой же скоростью они закрыли расследование за недостатком улик.
Уорден впервые осознал тогда, насколько он действительно мал и беспомощен. Как мало усилий и ресурсов нужно приложить, чтобы заткнуть его, тявкающую шавку. Клокочущий смех, почти беззвучный, вырывался из его горла, пока он держал потяжелевшую голову на руках. Свою глупую, чугунную голову.
Алистер тяжело выдыхает и поднимается с кресла, скрипнувшего как обычно. Он задерживается на мгновение у выхода, чтобы ещё раз окинуть взглядом кабинет, в котором всегда сидел Дункан, нахмуренный и суровый. Сжав до боли челюсти, Уорден выходит, прикрывает за собой дверь, по привычке осторожно, аккуратно нажимая на изогнутую ручку. Он прятался от реальности здесь два месяца, пока не закончился договор аренды, оплаченный Дунканом, как всегда, на год вперёд. Ему казалось, что всё как в старые времена, когда в погоне за преступником, которого не могла поймать доблестная денеримская полиция , он ночевал в офисе, помогая Дункану, пока не зазнался и не решил показать пример.
Теперь Алистер едва не плюётся от отвращения к себе и своему выбору.
Дверные колокольчики с перезвоном обещают счастье, но Алистер им не верит и закрывает за собой офис, с тоской выкинутой собаки глядя на окна кабинета. Вот и всё. Он поднимает воротник своего пальто и горбится, сжимая стучащие от холода зубы. В Денериме в декабре всегда чертовски холодно, впрочем, как и во всём Ферелдене. Страна собачников, вот и холод собачий.
Алистер не оправдывает стереотип о среднестатистическом жителе своей страны, у него нет пса, и потому в магазинчике перед домом он спокойно проходит мимо стойки с кормом для собак, хватает жестяную банку пива, не глядя, какой-то полуфабрикат, и, задумчиво застыв около стенда с сигаретными пачками, выхватывает одну, не сразу определившись. Последний раз он курил ещё в пансионе для мальчиков, прячась во дворе с другими ребятами. Унюхавшие всё учителя надолго в буквальном смысле отбили желание казаться взрослее. На кассе продавщица адресует ему слегка удивлённый взгляд, но ничего не говорит, кроме слов благодарности за покупку. В конце концов, это не её дело - разговаривать с покупателями.
Уорден выходит из магазина и сталкивается с псиной, внимательно смотрящей на него. Алистер задумчиво оглядывает собаку, крупную, грязную, и, очевидно, не страдающую от голода. Быть может, не так давно выбросили на улицу. Он больше не обращает на неё внимания, распаковывает сигареты и вытаскивает одну. Прикуривает, заходится кашлем. Ругается и оглядывается, чтобы удостовериться, что ни одна живая душа не увидела этот позор. Пёс подозрительно гавкает, словно смеётся, и Алистер щурится, оглядывается на собаку. Спрашивает, какого чёрта она ещё здесь, но пёс молчит, поглядывает, любопытствуя. Уорден равнодушно делает ещё одну затяжку, и из глотки рвётся кашель, который он старается сдержать. Слёзы лезут на глаза, но Алистер терпит и уходит дальше от магазина.
Пёс семенит за ним, но увлечённый процессом Уорден не замечает этого; только когда окурок оказывается в урне, он вновь встречается взглядом с собакой.
Пёс гавкает. Виляет хвостом.
Алистер говорит твёрдое нет. Хозяйка квартиры, которую, впрочем, он всё равно никогда не видел, не запрещала заводить домашних животных, но он и о себе-то не может позаботиться, что говорить о существе, что достаёт ему до середины бедра.
Он ловко открывает дверь и пробирается так, чтобы собака не пролезла за ним, поднимается на свой этаж, сбивая дыхание на лестнице из-за простуды, и впервые за долгое время возвращается домой, чтобы переночевать здесь. Квартира встречает его темнотой и прохладой. Уорден бросает ключи на кухонный стол, перекидывает пальто через спинку стула.
Неуютно. Непривычно и одиноко.
Если бы кто-то попросил его назвать три места, которые ему ненавистны, он бы несомненно среди других назвал бы и эту квартиру. Её необжитость заставляет Уордена чувствовать себя ещё более тоскливо.
Он садится на диван, взгляд натыкается на стоящие нераспакованными коробки с его пожитками: не так уж их и много, похвастать особо нечем. Там остались лежать книги, скромный набор посуды и дополнительный комплект постельного белья и полотенец, несколько вещей, и под ними, на дне, коробочка с орденами, которыми он не хвалится.
Алистер открывает со щелчком банку пива и решает, что нет ничего плохого, чтобы смыть этот вечер в деградации. Он включает телевизор, так и не переодевшись, только лениво стянув носки большим пальцем ног, скучающе перещёлкивает каналы, на которых не идёт ничего интересного. Новости он умышленно переключает. В последнее время его тошнит от СМИ и бульварных газетёнок с кричащими заголовками. Алистер останавливается на передаче про новые технические изобретения и тупо пялится в экран.
Внезапная мысль заставляет его отвлечься.
Он подрывается с дивана, натягивает ботинки на босые ноги и спускается на первый этаж. Выходит из многоэтажки.
Пёс всё ещё здесь. Встрепенулся и поднялся на четыре лапы, только мужчина вышел.
Собака не двигается с места, словно ждёт его разрешения. Уорден не знает зачем, но кивает, открывает дверь и придерживает её, позволяя псу войти внутрь. Тот уверенно поднимается на четвёртый этаж и застывает у нужной квартиры. Алистер шморгает носом, удивившись, но не придавая значения.
Пока собака загипнотизирована светящимся экраном, Уорден пытается понять, что ему делать теперь. Он взъерошивает волосы и набирает ванну. Для начала разумно вымыть пса. Он не знает кличку собаки, поэтому экает ей, надеясь, что хоть на звук она отзовётся. Пёс игнорирует его. Алистер возвращается в гостиную, видит, как псина разлеглась на диване, из вторых рук, но все же чистом, и смотрит новости.
— Кыш отсюда, бродяжка, ‐ хмурится он и нависает над собакой. Пёс лениво переводит на него взгляд и недовольно бурчит. - Я сказал, идём мыть лапы.
Животное внезапно слушается, неохотно стекая с дивана и семенит в ванную, царапая пол когтями. Алистер озадаченно замечает значок новостного канала:
— А как ты?.. - он смотрит на пса, стоящего с непринужденным видом. Будто отвечая, пёс открывает пасть, тяжело дыша, и водопад слюней оказывается на паркете. Алистер проводит рукой по лицу: — А ты думал, он с тобой заговорит, что ли? Идиот. Выспись уже наконец.
Пёс удивительно смирный, и позволяет себя помыть со спокойствием воспитанного животного - Алистер не может не проникнуться уважением и сочувствием.
— Несправедливо, да, бродяга? - он гладит пса за ушами, вытирая полотенцем. Потом возьмёт себе другое. Собака тявкает и бодро трусит обратно к дивану. Алистер приземляется рядом, наблюдая за животным, что так неосмотрительно впустил. Его гость не оправдывает подозрений, и ведёт себя слишком благоразумно, помахивая до смешного коротким хвостом.
— Ты слишком умный даже для мабари, не находишь? - задаёт вопрос Алистер, не расчитывая на беседу, и пёс справедливо игнорирует его. Они смотрят телевизор в полнейшей тишине, и Алистер сам не замечает, как проваливается в сон.
Впервые за долгие годы, это просто сон, который он не запомнит.