Скучно. Недостаточно.
Недостаточно глубоко. Недостаточно полностью.
Мало-мало-мало.
У людей – в смысле тех, что настоящие люди – всё начинается и заканчивается на телесном. Никакого тебе единения душ и мыслей. Так могут далеко не все. Вообще почти никто.
У сущностей же нет даже представления, что такое тело и его удовольствия. Мало приятного додрачивать в гордом одиночестве, когда уже всё случилось, и партнер потерялся в бескрайнем море вселенной.
Наверное, поэтому встреча в – и немножечко над, под, вокруг – метро так цепляет. Почти что заноза прямо в мозгу.
Девушка с Кошмаром за плечом. Так интересно, другие там носят демонов – внутренних или пришлых – а у неё, вот, – Кошмар.
Красивый Кошмар, не в пример многим.
Девушка, наверное, тоже. Людям во Сне веры нет.
— По себе судишь?
Кошмар ухмыляется, довольней существа просто не сыскать в этом метро. Явно поймал не только последнюю мысль. И улыбка у него – заразительная до невозможного.
— Может быть, и по себе.
Мысль получается немного обиженная, но скользит между нами тремя легко и свободно.
Прыжок – и вагон сам собою продолжает ехать, сближая со всё ещё привязанной к глупой земной гравитации девушке. Ноги мягко встречаются с полом, возвращая в твердую систему координат. Девушка удивлена способу передвижения только самую малость – хорошо. Либо знает, как работает Сон, либо так хороша, что не считать. По любой из причин хорошо.
— Будем знакомы!
Улыбку подружелюбней, руку вперед для рукопожатия, и поза – как можно более открытая. Смотри, всё для тебя, для вас, для обоих. Редко встретишь людей с Кошмарами на привязи.
Девушка касается протянутой конечности с опаской, как если бы это могло бы быть опасно. Нет, во Сне многое может быть таковым, но прямо сейчас я – не хочу. Никакого подвоха, только знакомство.
— Моя станция скоро будет, но ты же мне приснишься ещё?
***
Дверь открывается, являя Яну на пороге. Балор тоже с ней – может быть, не во Сне я его и не вижу, но почуять его довольно легко. Особенно, если знать о нем заранее.
— Ты.. выглядишь иначе, – Яна смотрит с подозрением во взгляде, критически даже.
— А ты выглядишь точно так же, – улыбка не выходит совсем настоящей. – Разве есть интерес быть собой во Сне?
Пауза повисает не совсем приятная, молчание ощущается затянутым. Нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы наконец двинуть это с точки.
— Это проблема? – наконец решаюсь спросить.
— Нет, всё в порядке. Просто не задумывалась об этом раньше, – отвечает она.
О чём «об этом» Яна не уточняет и приглашает внутрь.
Шаг через порог – и по позвоночнику скатывается волна мурашек. Магическая зашита. Да и воздух в квартире другой, насыщенный. Не совсем, как во Сне, но и не обычный. Легко угадать, что тут живет магичка.
Яна ведет через коридор в дальнюю комнату и плотно закрывает за нами дверь. Ещё одна пауза догоняет нас уже здесь, замерших на пороге.
— Да иди ты.. к черту, – раздраженно фырчит Яна (обращаясь ясно к кому) и первая переступает черту неловкости.
Подступает – близко-близко, вжимая в хлипкую межкомнатную дверь – и целует так, будто с разбегу ныряет в ледяную воду. Что ж, и я не стану бездействовать.
Провести ладонями по бедрам – снизу-вверх, остановиться на талии, немного сжать. Яна дышит тяжело, вжимается телом в тело, тянет за волосы, путаясь пальцами, и это так восхитительно-хорошо.
Балор мотается на грани Сна и фонит раздражением так, что это ощущается на грани физического. Как это так, чтобы забыть про него, чтобы игнорировать и заниматься собой. Яна и правда пытается игнорировать, но интересно проверить, чего больше в Кошмаре – зависти или ревности.
Впрочем, целовать эти губы тоже – интересно.
Поцелуй прерывается, Яна ведет дальше, в комнату, на правах хозяйки. Тянет за петельки на джинсах, заваливая на себя, и старый диван натужно скрипит под весом двух тел. Снова поцелуй – тягучий и долгий, до потери всего. Руками – в чужие короткие волосы и под одежду, наконец кожа к коже. Нетерпеливо.
— Ч-черт, – тягуче ругается Яна, стоит сжать её грудь сквозь бельё.
— Плохо?
— Нет.
Прерванный поцелуй не продолжается. Вместо него – губами к чужой шее, немного прикусить, и – языком, длинно и влажно. Яна стонет, и это лучше любой из наград.
По мета-затылку скребёт чужое раздражение – ясно чье. Почти что смешно, и хочется подразнить.
Впрочем, зачем отказывать себе в удовольствии.
— Я попробую кое-что? – вопрос больше для галочки.
Первый мысле-образ не нужно искать – он тут, на поверхности воображения и мучает уже давно. Как запускаю пальцы в клубящуюся тьму не-тела Балора, как его щупальца охватывают руку за запястье и до самого локтя. Как веду осторожно и по наитию, чтобы сделать бестелесному кошмару приятно.
Балор – тот, что не часть моего воображения – действительно стонет от удовольствия. Врывается в мою фантазию, сжимает щупальца и тянется дальше и глубже. Прямо в разум, на подкорку, дергая за ниточки и выкручивая чувства на максимум. Очевидное требование не останавливаться, продолжать.
— Приставать к моему Кошмару и есть твоё «кое-что»? – Яна дышит сбивчиво, будто и не оставляли её ни на секунду.
— Балор точно не против, – губы сами растягиваются в улыбке.
Яна шипит сквозь зубы что-то похожее на «я знаю» и «пошел он» одновременно. Балор во Сне-на-Яву ластится почти агрессивно – чернота оплетает мысли и разум, вытягивая на поверхность все потаенные мыслишки, душит почти что. Как будто не знает, как сделать хорошо – себе и другим.
Раз так, придется учить на примерах.
Целовать Яну, а представлять на её месте Балора требует некоторой умственной гибкости. В реальности поцелуй получается скомканным, смазанным, и быстро заканчивается – у Балора не хватает терпения, он свой поцелуй углубляет быстро, схватившись за мою шею, словно за хрустальный фужер – нежно, но крепко, так, что не вырваться. Заставляет выпрямиться-выгнуться, запрокинуть голову, и его щупальца скользят глубоко, так, как в реальности невозможно и больно, наверное, а в фантазии – то, что нужно обоим.
Повторить позу в реальности – и фантазия кажется обжигающе настоящей, такой, что даже дышать становится невозможно, а голос сам собой подключается, лишь бы показать в мир, как хорошо.
Голос Яны кажется неожиданным. Развеивать фантазию жалко – а Балор по этому поводу явно протестует, окатывая холодным раздражением-разочарованием – но реальность ничуть не хуже. Какой бесчувственный дурак не оценит прекрасную женщину, разморенную возбуждением, раскрасневшуюся и сдерживающую стоны?
— Как ты? – собственный голос ощущается немного чужим, просевшим, речевой аппарат сопротивляется разговорам вслух. – Плохо?
Яна издает звук – скорее нуждающийся стон, чем что-то осмысленное – и отрицательно машет головой. Потом, кажется находит силы разомкнуть губы.
— Это странно, – наконец говорит она. – Но мы убьем тебя, если остановишься.
Столь серьезное заявление так сильно выбивается из контекста, что смех сам собой вырывается из-под рёбер.
— Даже в мыслях не было.
Поцелуй – ещё один, чуть более вдумчивый. Руками забираюсь Яне под одежду, наслаждаясь теплом её тела в своих руках. Балор не ждет разрешения, и сам забирается в фантазию, хозяйничая и направляя, пытаясь завладеть всем возможным вниманием. У меня и правда не совсем хватает его на двоих. Настоящие руки сменяются эфемерными щупальцами, и я уже плохо различаю реальность и фантазию. Приходится держаться за Яну, как за единственную связь с реальностью, но то ничего.
Чужие штаны находятся наощупь и приспускаются также. Под пальцами – влажно и скользко, и Яна так хорошо стонет от прикосновений. Бедра сами собой движутся на её бедрах, и трение приносит хоть какое-то облечение. В фантазии Балор, явно уловив паттерн человеческих эрогенных зон, повторюшничает, обостряя всё до предела.
Яна вздрагивает и сжимается на пальцах, кончая на удивление тихо, а по сознанию проходится волна возбуждения-облегчения. Реальность проясняется неожиданно и болезненно резкая на контрасте с фантазией. Яна подо мной дышит тяжело, с хрипотцой – ей явно нужно больше, чем несколько мгновений, чтобы прийти в себя.
— Пиздец, – наконец резюмирует она.
***
Обнаружить с утра, что девушка живёт не одна, а делит квартиру с двумя мужиками, опыт своеобразный.
— Доброе утро, – говорит длинный, тонкий старик, помешивая кофе в кружке. – Чай, кофе?
Второй – мускулистый, крепкий, шкафообразный – выглядел так, будто овсяное печенье на тарелке оскорбило его лично.
Яна проходит на кухню, протиснувшись мимо меня, легко и привычно, расслабленно даже. Мычит что-то невнятно приветственное, разморенная долгим сном, и падает на последний свободный стул. Атмосфера тут не давящая, но странная и непривычная.
— Кофе с молоком, если можно, – наконец получается выговорить.
— А молоко кончилось, – старик усмехается как-то особенно, по-стариковски знающе. Не язвительно даже, но укол стыда чувствуешь всё равно.
— Недавно же покупали, – бормочет Яна.
— Покупать – покупали, – кивает старик. Яна упрямо идет к холодильнику, не то не доверяя словам, не просто ради самого факта упрямства. – Да только скисло оно от вашей ворожбы. Есть творог. Или это уже сыр?
— От какой еще ворож.. бы?
Яна всё же достаёт из холодильника бутылку. Написано на ней и правда "молоко", но вместо него там лениво перекатывается в закваске кусок желтоватой массы. От вот такого непосредственного наблюдения следов вечернего преступления щеки у меня краснеют, и губы растягиваются в нервной улыбке.
Стыдно быть застуканными вот так. Хотя и сожалений у меня – никаких.
— Думаю, можно назвать его творожным сыром, – говорю, прикладывая всю силу воли, чтобы не отвести глаза.
Старик усмехается и наконец пьёт свой кофе. Яне, кажется, требуется ещё секунда (или подсказка Балора), чтобы понять, от какой такой ворожбы скисло молоко, и её лицо заливает восхитительный румянец.
— ...вы вчера колдовали? – наконец говорит шкафообразный, будто действительно не понимает, в чем тут дело.
От его такого непосредственного вопроса и удивления на таком суровом лице смех зарождается сам собой, а я его даже не думаю держать при себе.