Золотое сечение

Москва встречает Олежу неприветливо – шумом, толчками по плечам, спешкой и непривычным хаотичным строением улиц. Олежа в Москве не впервые, но впервые без родителей, почти один. С ним еще с десяток питерских ребят с пятого по одиннадцатый класс и двое незнакомых учителей из других школ. Олежа – гордость школы, он прошел городской уровень какой-то очень престижной олимпиады – Олежа не помнит какой конкретно, его отправляют на все. И вот – он в Москве. В просторной и высокой Москве, полной машин и спешащих по эскалаторам людей. Они все так торопятся, что Олеже начинает казаться, что он и сам куда-то опаздывает.

Олимпиаду зачем-то разбивают на три тура, по дню на каждый. Школа, в которую их ведут, оказывается очень непохожей на обычную, какая-то она слишком вся дорогая и выхоленная, сияет досками почета и сертификатами в золоченых рамках. Находится она неприлично далеко от метро, и Олежа запоздало понимает, что ученики здесь передвигаются на личных водителях, а не на общественном транспорте.

Верхнюю одежду сдают в гардероб – настоящий гардероб с бордовыми номерками, а не просто отгороженный угол с крючками, как в Олежиной школе, где ему кто-то несколько раз в карманы клал протекшие ручки. К ним тут же подходит девушка на пару лет старше Олежи в форменной жилетке и галстуке. Олеже кажется, что форму они стащили из какого-то подросткового сериала. Она перебрасывается с приставленными к ним учителям парой фраз, а потом ведет их к какому-то другому ученику в такой же бордовой жилетке.

— Привет питерской делегации! Меня зовут Антон, по любым вопросам обращайтесь ко мне.

Из такой же бордовой папки с тисненным золотом логотипом школы он достает бейджи, называет каждого по именам. На последнем хмурится.

— Прошу прощения, здесь ошибка, мы сейчас перепечатаем.

Олежа знает, что это не ошибка, а его имя – все, кроме него уже цепляют свои на рубашки.

— Можно посмотреть? — Под прозрачным пластиком вполне себе правильно написано «Олегсей». Олеже кажется, что в его имени не ошиблись первый раз в жизни. – Нет, все верно, это я.

— О, — говорит Антон, протягивает ему бейдж и улыбается. Интересно, это у них в школе так учат улыбаться? Как будто на плакат для предвыборной компании. – Тогда прошу прощения лично, Олегсей, — Олежа пожимает плечами, мол, бывает. С ним постоянно. – Так, теперь идемте на открытие в актовый зал.

Олежа хочет сесть по привычке на крайнее сидение, но Антон явно приметил его для себя. Хотя и на всех других рядах тоже сидят ученики в бордовых жилетках, видимо, им так и сказали садиться. Рядом с Антоном Олежа чувствует себя неловко – он как эта роскошная школа, сконцентрированная в человеке. Лощеный, приглаженный, слишком идеальный. Олежа старательно его не разглядывает – смотрит на сцену, на высокий потолок, на мягкие почти театральные стулья, но не на Антона. Олежа чувствует себя здесь неуместным, и особенно рядом с Антоном. Антон похож на рыцаря или полководца с какой-нибудь картины. С очень красивой картины, потому что Антон очень красивый. Олежа думает, что художник потратил на глаза особенно много времени, потому что добиться такого цвета, определенно, было непросто. И голос у него как у того, за кем однажды может пойти целое войско – глубокий, звучный. Интересно, за какие грехи его отправили на три дня носиться с ребятами из другого города? Или наоборот, его сюда и поставили, потому что он — лицо школы?

Антон разводит их по кабинетам, и он же ведет их после первого тура на обед. Антон потом опять ведет их в актовый зал, где организаторы вручают выбывшим грамоты за участие и пакеты с символикой олимпиады. Олежа единственный из всей питерской делегации проходит во второй тур.

На следующий день Антон водит по огромному зданию Олежу одного – учитель из другой школы повел остальных смотреть Бородинскую панораму, а учительница Ольга – ее отчества Олежа не запомнил, пошла общаться с другими преподавателями. Олеже хотелось бы посмотреть на панораму. Отец вчера вечером Олежу похвалил и сказал, что если Олежа пройдет в третий тур, то это может стать хорошим стартом. Олежа и сам знает – победителям в этой школе предоставляют бюджетные места. Призерам дают большие скидки. Тем, кто идет на международный уровень, некоторые университеты открывают двери без вступительных экзаменов.

Антон желает удачи. Антон, который выглядит как идеальный человек Да Винчи, жмет ему руку. Антон, в чьих глазах сошлось золотое сечение, улыбается как с предвыборных плакатов – только, может быть, искренне. Олеже хочется в это верить.

В третий тур Олежа не проходит – в подарочном пакете лежит грамота за участие, флешка и термокружка с эмблемой олимпиады, наушники и сертификат на годовую подписку на какой-то обучающий ресурс. Олежа обязательно потом его активирует.

Антон на прощание пожимает руку и говорит, что у Олежи все равно большое будущее. Называет он его именем с бейджика.

Олеже хочется помечтать – о том, как он в следующем году опять сюда приедет, и опять к питерской делегации будет приставлен Антон. Что Олежа за год подтянет все знания, что он станет немного смелее и предложит Антону обменяться соцсетями. Олежа пожимает руку в ответ и идет вслед за учительницей из другой школы к находящемуся неприлично далеко метро.

***

Москва встречает его в этот раз приветливей – хорошей песней около метро, веселой стайкой воробушков, светит солнцем, отраженным от витрин. Олежа надеется с Москвой в этот приезд подружиться – он собирается в нее поступать. Москва благодушно смотрит на него с разновысотных крыш, и Олеже это кажется хорошим знаком. Школа находится все также далеко от метро. Имена сопровождающих учителей он не запоминает, как и имена ребят, которые с ними поехали. С теми, с кем три года назад они обменялись страничками во вконтакте, он не списался ни разу, а потом отписался от них, когда из друзей его наконец удалили.

Олежа не надеется встретить Антона – он наверняка выпустился и учится в престижном вузе. Не то чтобы он вообще надеялся встретить его и, не то, чтобы он о нем думал – просто Москва и сияющая золочеными рамками школа напомнили. Девушка, которая в этот раз отвечает за питерскую делегацию, явно приставлена к ним за грехи, это видно по выражению ее лица. Она безэмоционально читает его имя с бейджика и вежливо, но очень прохладно вкладывает пластик в его руку. Олежа вспоминает коридоры, но не может вспомнить, около какого кабинета Антон пожелал ему удачи.

Во второй тур он снова проходит один – парень, с которым Олежа живет в одной комнате в отеле, смотрит на него почти злобно. Он тоже выпускается в этом году, ему тоже был нужен «хороший старт». Олежа привычно все игнорирует. Он знает, что в соседнем номере старшеклассники будут пить. Его, конечно, никто не звал.

Девушка Маргарита не желает ему удачи, сдержано улыбается, и Олежа понимает, что курсы по плакатным улыбкам, если они и были три года назад, сейчас уже закрылись. Олежа немного жалеет, что тогда не набрался смелости попросить у Антона контакты. Может быть, он даже не удалил бы из друзей.

В третий тур Олежа снова не проходит. Отец по телефону говорит, что жаль, а потом – что он сейчас занят и просит перезвонить вечером. Олежа поудобнее перехватывает пакет с грамотой, еще одной флешкой и еще одним сертификатом – надо сказать ресурс оказался отличным, Олежа потом оформил уже платную подписку. В этот раз термокружку не дали – дали многоразовую бутылку для воды. И вместо наушников – мышку для компьютера.

Олежа отпрашивается у сопровождающих учителей, и его отпускают. В самом деле, что он может натворить? Олежа бы порекомендовал им больше следить за соседним с ним номером.

Вечерняя Москва светит окнами многоэтажек и яркими вывесками. Вечерняя Москва не похожа на вечерний Питер. Вдалеке инопланетным светом светятся башни-сити. Олежа пытается познакомить Москву с собой. Он не прошел в третий тур и не вышел на международный уровень – ну и что с того? Чтобы поступить, достаточно хорошо сдать экзамены – а с этим он уж как-нибудь да справится. Москве придется к нему привыкнуть. Олежа надеется, что она не просто привыкнет, а примет его.

Олежа проходит мимо бара или клуба – перед ним курят, а из-за двери слышно музыку. Олежа опускает голову и чуть ускоряет шаг, и думает, что пора возвращаться – его прогулка становится похожей на перебежки от одного пятна света к другому. Фонарь, очередное прибежище, освещает стоящую на углу фигуру. Фигура тяжело опирается рукой о кирпич стены. Фигуру сейчас стошнит или только что стошнило.

Олежа натягивает капюшон ниже — пьяные люди внушают вполне резонные опасения. Хотя вот такие, которым для того, чтобы стоять нужна помощь стенки, обычно не представляют угрозы; от них можно убежать, пока они пытаются понять, как пользоваться ногами.

Фигура поднимает на него лицо и внезапно четко спрашивает:

— У тебя не найдется воды?

Олежа замирает, Олежа теряется. У фигуры совершенно коньячные глаза в свете спасительного фонаря и коньячное же дыхание. Олежа почти против воли открывает сумку и выуживает из нее полученную сегодня бутылку. Здравый смысл кричит: «беги!», но у этого человека голос как у того, кто может вести за собой целые орды одним только шепотом. У этого человека лицо будто его много часов вырисовывали самой тонкой кистью и особое внимание уделили глазам. У него расстегнута рубашка на несколько пуговиц, и дорогой пиджак заляпан рвотой. У него растрепаны волосы и на шее темнеет засос. Он выглядит столь же ужасно, сколь и может быть красивым, если отмоется и протрезвеет. Он выпивает половину бутылки воды залпом и протягивает ее обратно.

— Спасибо,— говорит он. Олежа не удерживается — делает шаг назад, ближе к фонарю. Запах алкоголя и рвоты слишком сильный.

— Оставьте себе, вам нужнее.

Здравый смысл уже не кричит – он вопит во все горло и включает сирены. Мужчина достает из внутреннего пиджака смятые деньги и зажигалку. Олежа опускает глаза. В этой смятой пачке не пятидесятки и даже не сотки – все сплошь голубые тысячи, среди которых затесалось несколько рыжих купюр. Олежа вежливо отказывается.

— Ты мне может жизнь спас, возьми сколько нужно.

— Ничего не нужно, — отвечает Олежа и делает еще один шаг к фонарю. Мужчина прислоняется обратно к стене, хлопает себя по карманам, потом все-таки находит сигареты и неуклюже пытается подкурить, еще и удержать бутылку в руках. Она, вполне закономерно, падает. Он смотрит на нее несколько секунд, потом наклоняется за ней. Вертит в руках, как будто видит впервые, а потом поворачивается к Олеже.

— Года три назад, еще до того, как я… оказался здесь, я был на этой олимпиаде. Не участвовал, правда, а помогал. Там был парень из Питера, ему немного не хватило, чтобы пройти в третий тур… имя у него было интересное, — Антон улыбается горько и выпускает такой же горький дым в ночное небо. Олежа делает небольшой шаг от фонаря – в тень, ко всем чертям, что там прячутся. К Антону. — Он смотрел на меня так… Словно я… — отлипает от стены неожиданно, резко обдает коньяком и перекошенным золотым сечением. – Он смотрел на меня, как и ты, но с точностью до наоборот.