***

Юнхо никогда не жил во Франции. Как и его мама, которая так любила смотреть французские фильмы и кружить по дому под французские пластинки. У нее было шелковое платье цвета бордо и хрустальный смех, когда она шутила, что раньше оно было цвета шампань. Юнхо просто случайно влюбился и в фильмы, и в музыку, и в платье. Видит бог: Юнхо бы стащил его на свой выпускной, будь он девушкой, ну или хотя бы уже в плечах. Минги не мог и представить, что станет частью этой истории.

Смена близилась к концу, пока народ только плотнее набивался в баре. Минги никак не мог привыкнуть к дыму, который – будьте уверены, Минги не лжет – стал из призрачной дымки слишком осязаемо-физической занавесью. Вытряхивая десятую пепельницу за ночь, Минги кашляет. Осенью стоит реже сбегать на улицу продышаться, но в целом разницы он уже не видит – горький кашель, который он прячет в бумажных салфетках, настигнет в любом случае. Минги хлопает напарника по плечу, даже не думая проверить, понял ли тот его знак. Слишком хочется выдохнуть. Запах ночи особо глубокий: влага асфальта и гарь жженого сцепления. Второе заставляет морщить нос, но устало прислониться к холодной двери служебного входа все еще лучше, чем затирать алкогольные пятна на стойке.

Первое, что Минги помнит про Юнхо – на земле лежит парень, который с силой перекидывает через себя другого. На нем твидовые шорты и мерцающий свет перегорающего фонаря. Лампа жужжит третий день, потухая каждые пятнадцать минут. Минги не понимает, что ему делать, кажется, светлейшее существо, что он видел за всю свою жизнь, прекрасно справляется с ситуацией, рыча в лицо обидчику, которого встряхивает за ворот так, что ткань рубашки трещит. Его волосы хранят условные формы бывшей укладки, кажется, паренек даже вспоминает о ней, приглаживая волосы под собственный глубокий вздох, от которого слегка сжимается нос. Этот жест насквозь пропитан джентльменской галантностью. Минги решает звать его своей голове именно так – джентльмен. 

Колени джентльмена алеют от крови, хотя и припудрены пылью. Светлые волосы спадают на лоб снова, пока тот встает, но ему уже нет до этого дела. Джентльмен склоняется над абсолютно не галантным, абсолютно не светлым, абсолютно похабно лежащим парнем и без всякого сожаления бьет кулаком по лицу, целясь точно в нос. Больше одного удара он нанести не успевает – в начале переулка слышно голоса, и трое мужчин явно знающие грязного придурка, которому разбили нос, срываются на бег.

Второе, что помнит Минги это теплую кожу джентльмена, которого он хватает за руку, утягивая за служебную дверь. Тот даже не сопротивляется, ни в момент, когда крепкая щеколда стучит о пазы, подтверждая Минги, что она действительно закрылась. Гулкие удары по металлу с другой стороны уже не кажутся существенными, но уводя парня в подсобку, Минги все же не включает там свет.

– За что вы так?

– Я беспредельно очаровательный для его жизни, – ухмыляется джентльмен, вновь проводя рукой по волосам.

– И не поспоришь, – Минги игнорирует, как екает сердце, подскакивая до горла, намереваясь застрять там и перекрыть весь кислород. Но Минги точно рад тому, что он увидит перед смертью. Он выглядывает из-за двери, прислушиваясь, нет ли у бара криков, но слышит только, как поет местный артист, заставляя всех внутри притихнуть.

– От него весь вечер бегала девушка, которую я посадил в такси, – джентльмен подходит к спине Минги почти вплотную, обжигая затылок смесью собственного жаркого дыхания и кремового ликера.

– О, так вы благородный джентльмен? – бесстрашно поворачивает голову Минги, наслаждаясь, как тепло с шеи стекает на щеку. Темные глаза сверкают в темноте, оставляя Минги один на один с осознанием, как он безнадежно падает в совершенно незнакомого парня.

– Тогда лучше месье. Но, если что, меня зовут Юнхо.

Третье, что помнит про Юнхо Минги – как тот ерзает на жестком стуле, сжимая губы и сводя колени. В окно влетело несколько камней и ругательств, поэтому Минги думает дальше делать вид, что они с Юнхо просто растворились в воздухе. Экран телефона слабо светит дисплеем, облизывая холодными лучами худые колени Юнхо. Минги не замечает, как успокаивающе гладит чужое бедро, пока теплой влажной тканью стирает с кожи следы грязи. Под пальцами напрягаются и расслабляются мышцы, и Миги дольше наслаждается этим, чем действительно стирает пыль.

– Сейчас будет щипать сильнее, – антисептик льется мимо тканевой салфетки, стекая по запястью, тяжелыми каплями оседая в рукаве.

– Я уже взрослый мальчик, обещаю не плакать, – Минги кивает, но все равно дует на ранки, промакивая их. Юнхо дышит глубоко и шумно, где-то там над головой Минги, пока тот аккуратно разглаживает куски пластыря.

– Могу поцеловать, чтобы не болело, – смеется Минги, заглядывая в глаза Юнхо, хотя их почти и не видно в этом сумраке.

– Поцелуй, – этот шепот – четвертое, что помнит Минги про Юнхо. Он всматривается в округлые черты лица и купидонову арку верхней губы. Они оба хихикают, встречаясь глазами, но в них нет никакой иронии, даже доли смешка. Минги мягко касается губами колена, не разрывая взгляда. Шум вентиляции заглушает то, как Юнхо давится воздухом на вдохе. Смелее поцелуй прижимает к впадине на коленке, не только из-за немного разрешения, но и потому что кожа там цела.

Пятое, что помнит Минги. Боже, что же было пятым.

Юнхо мог бы перекинуть через себя и Минги. Только лежа уже без рубашек на кровати, но все также в свете уличных фонарей, которые освещают всю комнату, Но Юнхо этого не делает. Минги чувствует, как под ним тяжело вздымается чужая грудная клетка, и очень боится смотреть куда-то выше шеи с дрожащим от рваных вдохов адамовым яблоком. Но он смотрит.

Если Юнхо мечтал стать эстетикой французского кино, возможно, у него это получилось. Минги ни черта не знает про французское кино, но если покрасневшие приоткрытые губы, по которым минуту назад скользит его язык; если волосы в полнейшем беспорядке, рассыпавшиеся вокруг лица; если глаза, которые только темнеют в момент, когда свет фар от проезжающей на улице машины бежит по лицу Юнхо: если все это не часть фильма, то ни у одного режиссёра  нет вкуса.

У Минги он есть, поэтому он не думает, когда Юнхо облизывает свои губы. Минги припадает как жаждущий к роднику, погружается с головой и готовый умереть, если все то электричество, блаженством разносящееся по телу, сулит ему только это.

Минги насильно вырывают. С улыбкой горько-сладкой как ликёр, от неё даже немного кружится голова. Возможно, над ним издеваются, но он не против, пока это Юнхо. На губах цветет зеркальная улыбка удовольствия, вылившегося в смех. Мир кружится, трясутся стены, кажется, в комнату ворвётся ураган, но им будет плевать. Всё стихает также быстро, как и началось. Минги что-то просто щелкает, и он утыкается носом за ухо Юнхо, слушая, как с губ другого слетает тихий вздох. Горячими губами дальше по шее. Минги не уверен, хочет ли он обнюхать Юнхо, плавясь в аромате его духов и кожи, или жаждет спалить Юнхо всполохами пламени укусов.

Юнхо может перекинуть Минги через себя, и он почти это делает. Минги просто надеется, что выглядит и вполовину так красиво как Юнхо.

Минги не знает, в какую игру сегодня играет Юнхо, не знает правил и не понимает, что ему делать. Все делают за него. Нежное касание кончика носа к его собственному – лишь обманка. Руки уже выводят круги по бокам, мягко надавливая, впечатывая в матрас. Плавят Минги. Да, определенно он хотел сегодня расплавиться. Его плавят поцелуями, сминающими губы до покалывания, до языка на языке, до дыхания одним воздухом, который они глубоко затягивают ртами. Его плавят шепотом, который Минги не в силах разобрать, но мурчащие звуки прямо ему на ухо, заставляют лицо краснеть, а спину выгибаться. Его плавят мягким языком на груди, который дразнит сущие секунды, Минги не уверен, что даже успевает почувствовать, как его соски ласкают. Его плавят горячим дыханием над животом, пока нос не упирается в пояс брюк. Юнхо разрушит его, разрушит без всякого сожаления, а Минги разрешает, даже приглашает, сильнее раздвигая ноги.

Юнхо проводит рукой по брюкам от внутренней стороны бедра, надавливая на член, и Минги скулит.

– Мой язык хорош не только во французских поцелуях.

– Не верю.

Минги не знает правил игры, но играет точно по ним. Он убеждается в этом, смотря в искрящиеся глаза Юнхо, пока тот целует его сквозь ткань.

Минги стонет коротко, но за эту секунду Юнхо расстегивает пуговицы и тянет молнию, нетерпеливо облизываясь. Минги дрожит, не понимая сам от нетерпения или холода, который окатил его бедра. Руки Юнхо – большие и теплые – быстро позволяют понять истину. Кончики ногтей мягко царапают нежную кожу, а ладони сдержанно сминают сами бедра, чтобы не оставить слишком много синяков, пока Юнхо трется щекой оставляя поцелуй. Он снова мурчит, это похоже на французский, он подходит Юнхо, он закутывает их, пряча от всего мира в крохотной комнате с огромной кроватью.

– Я не думал, что приведу сюда такое … – Минги только сжимает простыни, пытаясь не позориться тем, как он разбивается от одного дыхания на своем члене.

– Прости, – Минги дышит шумно, глотая воздуха больше, чем ему действительно нужно, его грудная клетка впервые вздымается так часто. Он винит во всем то, как опьяняюще пахнут простыни на кровати Юнхо, – прости, я не могу разобрать.

– Сокровище. Я сказал сокровище, – и Минги не выдерживается. Зубы легко смыкаются на коже бедра, а язык успокаивает приятное жжение – Минги думает, что готов заплакать как расстроенная скрипка. – Мне будет приятно услышать тебя.

Промолчать на это не входит в моральные ориентиры Минги. И Юнхо только улыбается, чувствуя дрожь, напряжением сошедшую с горла, разрешая Минги сладко мычать.

Минги даже не успевает сориентироваться в пространстве, распахивая глаза в мыслях, что на него рухнет потолок. Его бедра подбрасывает от того как Юнхо раскатывает ему по члену презерватив, сразу же целуя кончик. Только чувства, выступившие на коже – любое касание как погружение внутрь себя, в кокон удовольствия. Минги бы мог опасаться, что порвет простыни, стягивая их с такой силы, что белели костяшки, пока Юнхо одними губами ведет от основания вверх. Руку Минги кладу на затылок, он ощущает слегка жесткие волосы, которые пропускает сквозь пальцы, массируя затылок, но боясь надавить, боясь сломать весь сценарий. Не в момент, когда язык широко облизывает головку и остро давит на щель, чтобы, не дав шанса привыкнуть, теплый влажный рот обхватил весь кончик. Минги стонет громче, чем мог представить, от удивления приподнимаясь на локте, чтобы пронаблюдать ухмылку, которая не может быть показана в полной своей красе. И его рука действует отдельно от головы, стягивая волосы Юнхо, пока тот мычит и вибрирует, довольный тем, как ломается Минги.

Не смотреть не выходит. Это невозможно – взгляд бегает от губ, растягивающихся вокруг члена, пока Юнхо опускается все ниже, к глазам, в которых нежность и страсть, не борются, а крепко сцепляются, полностью разрушая прошлую картину мира Минги. Он думает, что готов заплакать. Даже не от того, как язык Юнхо очерчивает венки на его члене, или как втянутые щеки заставляют еще сильнее ощущать каждую чувствительную клеточку собственного тела. Бедра трясутся сильнее, пока их продолжают уверенно ласкать крепкие пальцы. Минги слышит, как каждый его стон становится все более отчаянным, пытаясь сдерживать свою пульсацию, и не толкаться в глотку Юнхо, но тот, кажется, только сам пытается насадиться глубже, прощупывая меру своих возможностей с телом Минги.

Минги кажется, что спина ломается, от того как он выгибается в последнем крике. Его точно целуют. Тянут дорожку по его дрожащему телу от пупка к подбородку, нападая на губы, вряд ли такие же распухшие и красные как у Юнхо. До поры до времени.

– Хочешь посмотреть, как я закончу? – Минги хочет не только смотреть, поэтому тянется вслед за упавшим на бок Юнхо, чтобы в две руки довести того до края, все также смотря в глаза, прерываясь на то чтобы расписать поцелуями шею Юнхо прямо под челюстью, оставив яркий след.

Шестое, что помнит Минги про Юнхо – тот перебирает его волосы, сидя в ванной, взбивая мягкую пену, пахнущую лавандой. Он думает, больше не считать, что он помнит о Юнхо. Верит, что собьется слишком скоро. Минги думает, что они раз и навсегда. Считать вечность тяжело, а Юнхо совершенно не помогает создавая седьмое, восьмое и девятое воспоминание переплетая пальцы и ноги, чтобы полностью охватить со спины. И так тысячи и тысячи раз.