Что нас терзает?

Дерек возвращается в Бейкон Хиллс, когда Талия простит его приехать хотя бы в этот отпуск.

Город никогда не отличался размерами, но теперь точно съежился совсем. Кто-то уехал за горизонт, потерялся в поисках лучшей жизни. Некоторые пожелали остаться ближе к семьям. Знакомые старые лица мелькают, пока машина плывет по родной пыли, как по бархату. Выжженная под солнцем омертвевшая трава бросает последние вздохи на дорогу.

Скотт, его старый добрый мальчишка Скотт когда-то успел остепениться, ездит на работу как порядочный чемодан. Малия дрессирует сына-койота и шипит, когда соседи обсуждают ее нелюбовь к работе по дому. Люди склонны удивительно быстро плодиться и выбрасывать старое под давлением покоя и мира. Шериф ушел на покой, женился на матери Скотта. «Мир все теснее», — думает Дерек, когда жмёт ему руку. Короткая пауза. Что-то угрюмое отзывается в нем. И старые воспоминания ядовито подмигивают ему в темноте. «Как там ваш Стайлз?» — безынтересно интересуется он.

«Прости, Стайлз?» — вторят ему, удивленно приподнимая брови. И он равнодушно уходит, не желая узнать, в чем заподозрили его любопытство. Их город обыкновенен ровно настолько, насколько могут быть обыкновенны города с оживающими легендами. И люди, даже пережившие море казней египетских, одинаково склонны ко всему одному и тому же. Этот город исключением не является. И здесь люди, даже обыкновенные люди, склонны стирать увиденное из памяти.

Спроси кого-нибудь вроде старика-почтальона, живущего тут с самого твоего рождения, куда пропадали все люди немного тому назад. Куда он сам пропадал. Ответит ли он? Только обозленно пошлет. И сам не задумываясь, почему зол на такую глупость… Потому что напомнили. Воспоминания мучают. Даже хорошие; потому что так больше не будет.

Дерека никакие воспоминания больше не мучают. Если есть деньги, то есть и бесконечное количество способов их заглушить. Хэйл-старший перечислил бы марки любимых виски. Хэйл-старший… Где-то он теперь. Пропивает свой очеловеченный мозг. Джексоны, говорит кто-то, уехали в Европу. Может, и правильно. Там воспоминания их не достанут. Не будут колоть, когда встречаешься глазами с их следами.

Дерек оглядывается, и все в общем-то то же. Но вон там выломана плитка и так и не починена. Тут следы трёх когтей и их несложно зашпаклевать в общем-то. Да некому. Там кладбище, где ожили герои японских страшных сказаний, и вместе с ветром разносится сводящий с ума крик.

Дереку не нужно оглядываться. Он только едет, едет мимо. Ему это все ни к чему. Не стоило возвращаться даже. Но мама.

Говорят, у людей так же. Только он не особенно верит. Что кто-то из них испытывает эту привязанность настолько. Он не хотел и ехать, а теперь все рядом с ней спокойно. Она в своей выцветшей клетчатой рубашке, как обычная мама. Как… Все хорошее в такой обычной рубашке. И он прижимает голову к ее плечу как и девять лет назад, будто ему снова девятнадцать и он только что умер вместе со своей влюбленностью.

Она говорит кратко: как живет его сестра, как они справляются без него, и что ему не нужно присылать столько денег каждый месяц: все равно здесь не на что тратить.

Он улыбается устало и благодарно кивает, когда она отпускает его не ужиная спать.

Дерек бежит ночью. Человеческими ногами пружинит о влажную лесную землю. Темнота, от которой он отвык в мегаполисе. И рассыпавшиеся звёзды, будто искры от разбитого фонаря. Однажды тут бегали подростки, ищущие приключения на свой хвост. Утром недалёко пробегут заспанные школьники, как и в каждый будний день учебного года. И Дерек не будет искать две согнутые в болтовне спички в бегущей толпе. Одну косматую. И вторую — размахивающую руками, как дурацкая мельница. Словно из памяти вынесло прочь эти жестикулирования и вечно незакрывающийся рот. Вынесло порывами беспокойного чикагского ветра.

Вместо будильника у него уведомления о сообщениях. Дерек вернулся домой, когда кисло-розовые лучи начали медленно подниматься из-под земли. Он побежал от них, будто от полицейских фонарей, просвечивающих лес. А теперь сообщения его нагнали. Кэтрин «носит только его толстовку, ведь она пахнет им». Погода в Чикаго солнечная. Приложение по изучению латыни все угрожает. Дерек кидает телефон туда, откуда достал, напечатав короткое: «Уверен, тебе идёт, хорошего дня, не скучай».

Он ускользает от воюющей с пароваркой матери, которую подарил той на Рождество, и вызывается подвезти сестру в колледж. Кора улыбается всю дорогу, только сильно устало, рассказывая, как надеется поступать в Нью-Джерси, поближе к нему. Что их с мамой слишком утомили дожди и пыль. И что в последнее время в городе мало молодежи. Все разъезжаются. Тогда Дерек глупо спрашивает, не видела ли она с тех далёких пор Стайлза. Она молчит, пока Дерек вцепившись в руль, следит за пустой дорогой. И в конце концов говорит, что не помнит никого с таким прозвищем, как и с именем.

Пароварка одерживает первенство даже перед повидавший многое волчицей. Яйца взрываются в ней громким хлопком, пока Дерек на втором этаже работает через ноутбук. Кэтрин ласково смотрит на него с фотографии контакта, который звонит ему прямо сейчас. Но Дерек только отключает звонок. Что-то тревожит его, и он знает, Кэт непременно почувствует это в его голосе. Он думает, это трижды глупо. Но что-то внутри скулит и скребётся, не думая переставать.

Когда его машина тормозит напротив дома семьи Стилински, то Дерек долго сидит, не сводя взгляда с руля. Ему не нужно судорожно повторять себе «Я не пытаюсь шпионить и выследить какого-то подростка, к которому испытывал пренебрежение и непримиримость несколько лет назад». Просто он пытается понять, как его мирная жизнь с постоянной работой, подругой и съемной квартирой на 43-ем этаже, изменилась в один миг, стоило ему вернуться туда, откуда все когда-то началось. Видимо, всё-таки Бейкон Хиллс никого не отпустит.

Дом неожиданно выглядит призраком, со стёртой краской на фоне бледных зарослей можжевельника на заднем дворе. Вколоченная табличка о продаже, никаких запахов жизни. Не так удивительно, если задуматься, что сын уехал учиться в другой город, вроде, как его Кора, а отец женился и, оставив охолодевший дом, переехал к невесте. Но Дерек все равно ступает на территорию, где теперь даже забора нет, выминая во влажной земле свои следы, и зябко ежится.

В окнах застыли серые обои, какие-то редкие коробки и немного старой мебели. Фоторамки все увезли, так что он не может проверить, не случилось ли со Стайлзом того, что случалось с людьми во время Дикой охоты. Да и почему он сам тогда не забыл парнишку? Хотя забудешь тут, — участливо подсказал мозг. — Стайлз был той еще незабываемой занозой.

Семейный обед. Уже забытое для него сочетание слов. Конечно, о Питере ни слова не говорится. Как и о глубоких царапинах на столе подле сверкающей пароварки. Да и Кора все ещё на учебе. Но он и не хочет жаловаться. Они сидят рядом, и он рассматривает лицо матери. Усталое, с глубокой морщинкой между бровей, которую он всегда помнил, но только теперь заметил, что она закрепилась навсегда. Он хочет сказать что-то хорошее ей, задумавшейся над своей целой тарелкой горошка с тефтелями. Но им звонят в дверь, и следующее, что он видит, это новый шериф Пэрриш, мягко советующий ему больше не приближаться к участку дома Стилински. «Вы достаточно там наследили», — говорит он сурово напоследок. И пока его мать рычит, что они имеют право ходить, где хотят, Дерек напряжённо думает, не имел ли тот в виду что-то ещё.

Они с сестрой много говорят на кухне, так что он надевает наушники. Чтобы не подвела волчья чувствительность. В сжимающейся тишине он ломает голову, пытаясь соотнести все, что происходит, и тот факт, что он сам отчего-то не может смириться с простым решением всей дилеммы, где парень просто переехал для учебы в Вирджинию. Что-то крутится в его голове надоедливо, так что он падает на кровать, сжимая виски. И смотрит в потолок. Вот бы сейчас здесь был Стайлз, который без проблем бы сунулся в интернет или кинулся в библиотеки, накапывая информацию, — говорит ему едко мозг. Но дело в том, что он и сам может сделать все это теперь. Только искать нечего. Или… Он вздыхает и почти бросается к сумке, ноутбук загорается, щелкают тонкие клавиши. Он ищет что-нибудь в трясущемся экране. Какое-то упоминание. Списки поступивших в колледж в том году? Страница на Фейсбуке? Скотт МакКолл. Был онлайн год назад. Друзья. Друзей много, но никого подходящего. Он выписывает новый номер телефона.

«Мы с Корой посоветовались», — так начинается за ужином, и Дерек поеживается, молча слушая дальше. — «И мы обе согласились, что ты чем-то обеспокоен».

«Ты знаешь», — сестра протягивает через стол и берет его руку в свою. — «Мы обе стараемся не вмешиваться в ваши с отцом дела. Но если тебе нужна помощь, то твоя семья всегда поможет тебе. Ты не один».

«Скажи нам, что случилось, Дерек?»

Секреты в их семье всегда плохо заканчивались.

Когда Дерек открывает глаза посреди леса, смотря сквозь его верхушки на темное небо, то долго стоит так. Надеется, наверное, что все само собой разрешится. И все же, в конце концов набирает волчонка.

Дерек несколько раз замечал, как иногда сложно действительно принять то, что жизнь у других идёт. Ты можешь создавать что-то, заводить семью и умом понимать, что у других это происходит то же самое. Но все равно не принимать в полной мере. Все его волчата всегда оставались таковыми. Маленькими и неопытными.

Дерек думает об этом, пока Скотт, зажав трубку рукой, кричит кому-то не есть кашу с пола. И он надеется, что это обращено не к его жене.

Скотт заспанный, даже немного рычит в ответ. Но все равно затихает, стоит Хэйлу задать всего один вопрос: кто привел его в тот самый первый день, день смерти Лоры, на место преступления?

Они молчат, и Дерек мучительно вслушивается в тишину.

«Я не помню», — удивлённо говорит Скотт. И Дерек сбрасывает вызов.