Свидание

темный базальт октябрьский озариться манить тяга ящик медальон нашарить развалюха

Долгие октябрьские сумерки потихоньку сменяются ночью. Темнота сгущается среди стволов деревьев, под тяжелыми еловыми лапами — чтобы потом выползти оттуда, залить овраги, заполнить поляны. Я спешу. Скоро из-за деревьев выйдет луна. Нехорошо, если моей любимой придется меня ждать. Да и просто жалко терять время, нам его и так отпущено немного. Наши свидания так редки — всего-то три-четыре раза в год…

Я перехожу на бег. Узловатые корни норовят поставить подножку, корявые ветви цепляются за плечи. Наконец деревья передо мной расступаются, и я выскакиваю на поляну.

В двух десятках шагов от меня стоит дом. Двухэтажный, обычной для этих мест постройки — первый этаж из камня, то ли базальта, то ли гранита, я не разбираюсь, а верх деревянный. И балкон с ажурными перилами. И тонкий, почти прозрачный силуэт на балконе.

Луна пока совсем низко над лесом, почти цепляется за деревья. Неправдоподобно крупная, невероятно яркая, странного красноватого оттенка. Суперлуние. Долго же я его ждал!

Девушка на балконе подается вперед, перегнувшись через перила, всматривается в темноту леса. Машет рукой, словно манит меня к себе. Несколькими скачками я преодолеваю разделяющее нас расстояние. Подниматься по лестнице кажется слишком долго, я хватаюсь за колонну, поддерживающую балкон. Пара рывков — и я наверху. Рядом с ней, с моей любимой.

— Здравствуй! Я так скучал по тебе!

— Здравствуй, родной! — ее лицо озарилось счастливой улыбкой.

Я тянусь обнять ее, прижать к себе — и замираю на миг в нерешительности. Она такая нежная, такая слабая… мне страшно прикоснуться к ней, я боюсь сделать ей больно…

Она мягко улыбается моим сомнениям. И решительно обхватывает меня за шею, припадает всем телом. Я подхватываю ее на руки. Легкая, почти невесомая, она тонет в моих больших грубых лапах.

Мы прижимаемся друг к другу так, словно хотим слиться, стать навеки одним целым. О, если бы это было возможно! Наши лица совсем рядом. Какая же белая, нежная кожа у моей любимой! Словно светится в темноте. Мы целуемся — торопливо, жадно, словно пытаемся надышаться друг другом. И огромная яркая луна смотрит на нас с темного неба…

— Я так ждала тебя! — Она чуть отстранилась и теперь смотрит на меня с бесконечной любовью и восторгом в глазах, хотя, казалось бы, на что там смотреть? Это она прекрасна. Прекрасна, как и прежде, как всегда. А я… ну, с другой стороны — не мной придумано, что мужчине достаточно быть чуть симпатичнее обезьяны.

— Я так волновалась!

— О чем? — я стараюсь казаться беспечным. — Что со мной может случиться?

Она качает головой:

— Ну как же! Мало ли что… Я каждый раз боюсь, что однажды ты не придешь. Что я тогда буду делать? Зачем я тогда?..

Она права, но я не хочу об этом думать. Рано или поздно, но однажды случится суперлуние, когда я не приду к ней. Рано или поздно… Что же, будем надеяться, что до этого еще не скоро.

— Ты за меня не бойся! Меня, знаешь, каждый может обидеть, да не каждый после этого убежать сможет!

Она смеется. Шутка грубовата, у меня всегда было плохо с чувством юмора, но она никогда этого не показывала.

Я сжимаю ее ручки, ее ладони, такие тонкие, прохладные, их прикосновения почти неощутимы, словно дуновение ветерка.

К чему сейчас думать о будущем? Что будет, то будет, этого не изменить. Но эта ночь, холодная октябрьская ночь под почти багровой луной — только наша…

И мы возьмем от этой ночи все, что можно.

…Небо на востоке едва заметно светлеет, приближается рассвет. Диск луны цепляется за верхушки деревьев. Ночь подходит к концу.

— Тебе пора.

— Да, пора. Прости, что оставляю тебя. И вообще… прости.

— Перестань! Мы про это сто раз говорили, ты ни в чем не виноват!

Я молчу. Что спорить? Я сделал тогда все, что мог… но что толку, если я не смог защитить ее?

— Ну, не тяни же! Уходи!

Я последний раз обнимаю ее. Целую ее прохладные губы — в этом поцелуе не страсть, а только бесконечная нежность…

Я ухожу. Нашариваю в темноте полусгнившие ступеньки, на каждом шагу опасаясь, что они провалятся под моим весом. Первый этаж сохранился лучше — ну правильно, каменные блоки сопротивляются времени дольше, чем дерево. Впереди слабо светится дверной проем — дверь, разумеется, давным-давно оборвалась с петель.

Под самой лестницей я едва не спотыкаюсь. Под ногой что-то округлое, бледно-желтое. Череп.

Ее череп. Ее скелет.

Сажусь на корточки, осторожно собираю кости, складываю кучкой. Они ей больше не нужны, но все равно заслуживают уважительного отношения. Надо бы, что ли, какой-нибудь ящик найти, чтобы сложить все аккуратно.

На шее скелета цепочка. Бережно тяну за нее. Между ребрами, в грудную клетку завалился медальон. Дешевенький, простая эмаль, а до сих пор сохранился — говорят, это верный признак, что от всей души подарен. Два сердца, черное и белое, сцепленные между собой.

От души, это точно. Я до сих пор помню, как купил его на блошином рынке, у какой-то ветхой старушки. Эти два сердца показались мне таким подходящим для нас двоих символом…

Черное и белое.

Мгновение раздумываю — может, взять медальон себе? Нет, не стоит, все равно ведь потеряю. Пусть остается здесь.

Выхожу из дому. Оглядываюсь. Теперь, когда луна почти скрылась, мне хорошо видно, какая же это развалюха. Провалившаяся крыша, черные проемы окон с выбитыми стеклами. И балкон давным-давно обрушился.

Десять лет назад мы вдвоем приехали в этот дом, чтобы провести тут выходные. Октябрь тогда выдался необычно теплым, солнечным, и кроны деревьев, золотые и багряные, были похожи на праздничные декорации… Это был, наверное, самый счастливый день в моей жизни.

А ночью в дом ворвалось… нечто. Чудовище, охваченное тягой к убийству. Тварь с волчьими клыками и человеческим разумом, от которой не помогали запертые двери и не защищал охотничий нож. Я дрался, как мог. Пока мог. Пока не лишился сознания от боли и кровопотери.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулся.

Первым, что я увидел, было тело моей любимой. Ну, как — тело? Немного от него осталось… Я попытался вскочить, броситься к ней — и упал. И только тогда заметил, что вместо рук и ног у меня были волчьи лапы.

Так мы теперь и живем.

Только в полнолуние ко мне возвращается пусть не человеческая, но хоть сколько-то человекообразная внешность и членораздельная речь.

Только в перигее, когда луна ближе всего к земле, дух моей любимой обретает подобие плоти.

Только в суперлуние, когда полная луна стоит в перигее, мы можем встретиться, обняться, поговорить…

Луна скрылась совсем. Среди развалин как будто мелькнуло что-то светлое… нет, показалось, конечно. В бессильной тоске я вскинул морду к темному небу и завыл, отчаянно, безнадежно…

Ну, как теперь дожить до следующей встречи?