Эрвин остановился в мотеле. Судя по обстановке, тут обычно останавливались парочки, но он пока не был в состоянии думать об этом. Отвратительная сцена в гостиной Аккерманов выбила его из колеи. Он догадывался, что объясняться с Кушель придется, но не думал, что это будет так. Впрочем, не съезди она ему по лицу, он бы, может, и не спешил бы так. Но все случилось так, как случилось. Только на следующее утро он сообразил, что ноутбук остался у Леви в комнате. Он уже хотел позвонить Кушель — номера Леви у него не было — и не успел. Пришло сообщение от Леви: «В два у «Пьяцетты». Ноутбук принесу». Эрвин не знал, прощание это будет или начало нового этапа их отношений, но был рад, что увидит Леви.


Без своего маленького Вергилия* Эрвин заплутал в залах и нашел «Пьяцетту» только после подробных распросов сотрудников. Леви уже был на месте. Он стоял, засунув руки в карманы джинсов и запрокинув голову. У его ног стояла сумка с ноутбуком. Эрвину показалось, что Леви выглядит взрослее, чем вчера. Он услышал шаги Эрвина и обернулся к нему.


— Привет, — сказал Эрвин.

— Привет. Ноут.

— Спасибо.


В зале толпились люди, пришлось подождать, когда толпа схлынет.


— Она решила, ты меня изнасиловал.


Леви сообщил это без всяких предисловий и смущения. Просто факт.


— Ну, хотя бы понятно, за что я по морде получил.


Леви оторвал взгляд от картины и посмотрел на него. Он осторожно коснулся пальцами его лица, и Эрвин невольно поморщился.


— Болит?

— Немного. Надо признать, она сильная женщина.


Он улыбнулся, Леви тоже.


— Ты где живешь? Пойдем к тебе.


И, не дожидаясь ответа, он двинулся к выходу. Эрвин быстро пошел за ним. Он не хотел садиться за руль и поймал такси. В машине Леви вдруг поцеловал его. Водитель покосился на них, но ничего не сказал.


От мотеля Леви в восторг не пришел, но от комментариев удержался. Они занялись сексом, едва войдя в номер. Кровать была широкая, но неудобная и скрипучая. Стену украшало огромное зеркало в тяжелой позолоченной раме. В углу стоял стол, в другом находилась дверь в ванную. Рядом с зеркалом напротив кровати висел телевизор с плоским экраном. Едва они закончили, Леви выбрался из объятий Эрвина и прошелся по комнате. Он остановился у зеркала, провел пальцем по нему, собрав серую пыль.


— Такое здоровое. Любуешься собой?


Он наклонился, поднял с пола свои джинсы и достал из кармана сигареты. Закурив, он посмотрел на себя в зеркало. За его спиной в отражении видно было Эрвина, растянувшегося на кровати, едва прикрытого простыней. Леви смотрел на зеркальную поверхность, стараясь запомнить каждую деталь. Серо-бурые стены, белое постельное белье, смазанное пылью лицо и тело Эрвина за его спиной.


— Я скоро уеду, — сказал он, все так же глядя в зеркало.


Эрвин зашевелился, сел на кровати, отбросил простыню, поднялся и подошел к Леви.


— Куда?

— В колледж. Август же. Пора возвращаться.


Эрвин обнял его и поцеловал в макушку.


— Я буду приезжать к тебе на выходные. Если хочешь.


Леви затушил сигарету в пепельнице, поставил ее на стол и повернулся к Эрвину. Он крепко его обнял.


— Не знаю, — сказал он. — Ты — хочешь?


Он покосился на зеркало, ловя в нем выражение лица Эрвина.


— Хочу, — сказал Эрвин, даже на секунду не замявшись. — Леви…


Он не договорил, крепко поцеловал его, и на несколько минут они так и замерли.


— А мы красиво смотримся, — произнес Эрвин после долгого молчания.

— Угу, как Давид и Голиаф.

— Ну что ж, юркий маленький пастушок… Мне всегда он нравился, — рассмеялся Эрвин и поцеловал его в макушку.

— Э, э, Давид — это ты. — Леви встал на цыпочки и поймал его губы.

— Как скажешь, — отозвался Эрвин сквозь поцелуй.


Когда они вернулись в постель, Леви вдруг сказал:


— Мать говорит, что не хочет тебя видеть у нас. Чтобы я тебя не водил, когда ее нет. Но она говорит, что не возражает, если мы встречаемся. Мы же встречаемся? Мы же вместе?


Он приподнялся на локте, глядя на Эрвина, и в лице его читалось беспокойство. Эрвин погладил его по щеке.


— Конечно, вместе. Леви. Я не знаю, что у нас получится, но…


Леви не дал ему договорить. Он долго целовал его и бормотал что-то сквозь поцелуй. Эрвин уловил только свое имя.


— Со мной тяжело. Я знаю, — сказал вдруг Леви. — Я зависаю. Я злой. Иногда делаю что-то и… Ну, как с фотографией твоей мамы. Вот.


Он лежал на спине, глядя в потолок. Эрвин не знал, что ответить на его слова, и молчал, только сжал его руку. Он посмотрел на его профиль. Тонкие черты в полумраке комнаты расплывались и казались смазанными. От длинных ресниц на щеку падала тень. Леви вытянул свободную руку, будто хотел дотронуться до потолка.


— Смотри. Тут пыльно, но солнце из окна, и кажется, что она золотая. Как золотой дождь, но не у Рембрандта, а у Комера*. Ты видел его Данаю? Нет?! Дай телефон! Вот. Видишь, тут больше света, чем у Рембранта, и видно, что дождь буквально золотой, и сама она — как сокровище.


Он сел, чтобы было удобнее возиться с телефоном и, найдя нужную картину, тыкал в экран пальцем, быстро говорил и улыбался, видя, что Эрвин внимательно слушает. А Эрвин слушал его, но смотрел не в телефон, а на его лицо. У него было такое выражение, которое Эрвин бы не смог описать; он будто бы светился от удовольствия, когда говорил о картинах. Эрвин еще не встречал людей, которые бы рассуждали о живописи с такой горячностью и любовью, даже страстью. Если Леви сам не станет великим художником, то будет лучшим в мире искусствоведом.


— Что пялишься?


Оказывается, Леви уже закончил лекцию. Эрвин улыбнулся и притянул его к себе.


— Ты очень красивый, — сказал Эрвин. — Особенно тогда, когда говоришь о картинах, как вот сейчас.

— Тс.

— Но это правда!

— Не надо. Я знаю, как выгляжу. Я похож на крысу. Все так говорят.

— На крысу? Мне казалось, что…

— Что?

— Ну, может, енот. Но не крыса.

— Тс.

— Прости. Леви.


Леви вылез из кровати и стал одеваться.


— Мне пора домой. Мать обещала прийти не ночью. Я пойду. Найди квартиру уже. В этом гадюшнике можно подцепить сифилис от сиденья унитаза.

— Час назад тебя это не смущало. Тебя отвезти?

— Нет. Я вызову такси. Мать сказала, чтобы ты у нас не появлялся.

— Да, точно. Она так злится на меня? Ты же ей сказал, что я ничего плохого тебе не сделал?

— Сказал. Не знаю. По-моему, ей неловко.

— Понимаю. Ты очень торопишься?

— Не особо. Что?

— Давай перекусим где-нибудь, а потом я тебе вызову такси.

— Ладно.


Эрвину ужасно не хотелось оставаться одному. Не хотелось отпускать Леви. Но расстаться все-таки пришлось. Они долго целовались на прощание, укрывшись от любопытных глаз в узком проулке.


— Ты меня любишь? — вдруг спросил Леви между поцелуями.


Эрвин замер на мгновение. Он поднял лицо Леви за подбородок и посмотрел ему прямо в глаза.


— Да, Леви.


Леви довольно прищурился. Его густые ресницы скрыли выражение его глаз.


— Это хорошо. Встретимся завтра?

Примечание

Вергилий — римский поэт; в «Божественной комедии» проводник Данте в Аду и Чистилище.


Как золотой дождь, но не у Рембрандта, а у Комера: Леви сравнивает две картины: Рембрант Харменс ван Рейн, «Даная», 1636 г. https://gallerix.ru/album/Rembrandt/pic/glrx-712876013; Леон Франсуа Комер, «Даная и золтой дождь», 1908 г. https://gallerix.ru/storeroom/122029073/N/339955479/